– Нет, пастор. Он просто решил сделать на мне свой маленький бизнес. Поэтому мне пришлось… играть. Иначе и не скажешь. – Это жестокая игра. – А кто бы спорил? Мне пришлось говорить с королем, мне пришлось выяснять отношения с эввирами, мне пришлось присутствовать, когда ему рубили пальцы и выжигали клеймо, меня едва не стошнило! Я три дня есть не могла, как вспомню. Думаете, из-за любви к деньгам? Пастор пожал плечами. – Ошибаетесь. Моя бы воля – я бы никогда так не поступила. Но он был своего рода пробой пера. Если бы я закрыла глаза сейчас, потом мое дело разворовали бы на корню. Вот подумайте, пастор, Ативерна стает богаче благодаря стеклу и кружеву, станет легче морякам, появятся новые рабочие места, я уж молчу про пользу для веры, про лечение больных… Я не хочу отвлекаться от этого, чтобы раздать пинков каждому вору! Мне проще все оборвать в зародыше! – Это гордыня, Лилиан… – Я знаю. И отвечу за свои грехи. Но у меня не было другого выхода. – Не было или вы его не увидели? – Скорее второе. – Или не захотели увидеть? – И это тоже вероятно. – Возможно, был и иной путь? Без такой жестокости. Лиля покачала головой. – Пастор, мне это не доставило удовольствия. Но, если понадобится, я каждому вору ноги оторву. Пока не поймут, что у меня воровать нельзя. И никак иначе. Жестоко? Мерзко? Гордыня? Тысячу раз – да! Только вот и выбора у меня нет… Пастор только головой покачал. Кенет не был дураком. И видел, что Лиля устала, что она держится из последних сил, что боится и за себя и за Миранду, что… Да много всего. – Альдонай простит вам. Он простит все. Он любит нас, что бы мы ни сделали. А вы себе простите этот грех? Лиля решительно помотала головой. – Это не прощается. Я знаю. – И все же… – Я была с ним милосердна. Он жив. И деньги у него изъяли только ворованные. А то, что мне плохо, переживу. Всегда переживала. Пастор вздохнул. – Пусть Альдонай ведет тебя по жизни, Лилиан. Лиля тоже сотворила знак Альдоная. – Пусть над нами сияет солнце истины. Истина, да… Чего только стоил разговор с эввирами. Лиля довольно жестко объяснила, что это была первая и последняя проверка. Если еще раз кто-то посмеет, весело будет всей общине. Не просто весело, нет. Им придется в срочном порядке налаживать бизнес по торговле макаронами на Вирме… Ой! Вот про макароны Лиля откровенно забыла. И про кучу других кулинарных рецептов. Надо сразу сказать племяннику Хельке, чтобы предусматрел место под ресторан. И радоваться, что чиновники и прочие кровопийцы остались в двадцать первом веке, в другом мире. Потому как польза от них есть. Но взяточничества… Молчим о грустном. Эввиры прониклись. Особенно Хельке, которому Лилиан популярно разъяснила, что после второй такой подставы без ее ведома с ним будет беседовать не добрый Эрик, а злой король. Авторитет у Эдоарда был. Больше проверок не проводилось. О муже она и не вспоминала. И не вспомнила бы, если бы не Александр. Фалион действительно сдружился с ней. Приезжал, дарил подарки, разговаривал. После того нервного срыва он ощущал себя… словно пелена с глаз упала. Да, сильная, умная, красивая… но женщина ведь! А этого как раз никто и не замечает. Видят, как у боевого корабля, количество пушек. И никто не замечает цвета парусов. Никто не осознает его красоты. И – хрупкости. Да он и сам раньше ничего не видел. Да, женщина. Знания, сила, ум, привычка повелевать. Такие женщины оставляют след в истории. И в то же время они несчастны. Потому что этакие железные девы. Холодные, целеустремленные, выжегшие в себе все ради того, чтобы сделать карьеру. Воины, придворные, они – были. И история хранила упоминание о них. Сначала Фалион думал, что и Лилиан такая же. А потом… Она обожала своего коня. Нежно любила падчерицу. Не родную дочь, нет! Хотя некоторые, вот как его мать, и родных-то детей не любят. Но ради падчерицы Лиля готова была сделать все возможное и невозможное. И Александр это видел. Лилиан Иртон неплохо изображала эмоции. Но тут, когда она улыбалась и раскрывала руки навстречу Миранде, ее глаза сияли таким теплом и светом… Это шло из души. Определенно. Да и своих людей… Лилиан тепло относилась ко всем своим людям. Это не разыграешь. И ее любили в ответ. Единственный, о ком они не говорили, был Джерисон, граф Иртон. Александр дружил с ним и даже симпатизировал этому человеку. И сейчас понимал, что добром такие вещи не кончаются. Лилиан не желала зла, он видел это вполне отчетливо. Но и добра такое принести не могло. А он… Александр даже зубами скрипнул. Он знал Джерисона. Первая растерянность перейдет у мужчины в агрессию. А потом… Потом результат будет непредсказуем. Сегодня Александр собирался сделать крохотный шаг. Поговорить с Лилиан. Зачем? Казалось бы, что ему до этого? Но… Лилиан знала о его проблеме. Она не выдала его ни словом, ни жестом, она сочувствовала ему – это было видно. Она понимала. Сняла с его плеч тяжкий груз. И ему хотелось отплатить добром за добро. Графиню он застал о чем-то беседующей с Ганцем. Оба явно были заняты, чертили на листе бумаги кружки и стрелочки. – Лилиан… Женщина повернулась. Вспыхнули зеленые глаза, просияла улыбка… красавица. Иначе и не скажешь. Когда вот так прорывается наружу внутренний свет души, становится не важно, какой формы нос или уши. Она просто светится. И это выглядит почти чудом. – Александр, добрый день. Рада вас видеть. И это не светские любезности. Она действительно рада. – Я хотел пригласить вас на верховую прогулку. Вы сегодня еще не выезжали? – Мне надо бы съездить в Тараль. Вы составите мне компанию? Фалион кивнул. А поговорить можно и по дороге. Лиля была неглупа. И взгляды, которые бросал на нее Фалион, заставляли женщину нервничать. Лишь бы не влюбился. Вот уж что будет некстати… Терять друга ради сомнительных радостей секса… А почему сомнительных? Да не до того! Выспаться бы! Отдохнуть, расслабиться, а этого и не дают. Сплошные стрессы. Сколько людей жалуются на фригидность или импотенцию, а чего удивительного? Нервы не выдернешь, а ими многое управляется в нашем организме. Но что теперь делать? Перевести стрелки? Или… Лиля выбрала второе. И пошла навстречу опасности. – Александр, вы хотели со мной поговорить о чем-то? – Да, Лилиан. Прошу понять меня правильно… Мне придется говорить о достаточно личных вещах…