— Нас все волнует, — заверил въедливый опер. — Как было дело? — Сообщник у него имеется — буддийский монах. Бритый, босой, в рыжем балахоне. — Монах в балахоне? — усомнился сидевший в машине и посочувствовал. — Крепко тебя приложило. — Не верите? Тинджол его имя. В мотеле «Путник» с Самсоновым ночевал, но мы посчитали монаха безобидным, не стали трогать. А он нас догнал и столкнул в реку. — Бегом догнал и босой пяткой вдарил? — съехидничал старший. — Прям, как в кино! — На машине он был. — На какой? — Я не видел. Спросите у Ширко, он был за рулем. — Спросим. В какой он палате? — оперативник сделал последнюю затяжку и придавил окурок ботинком. — Мужики, мы время теряем. Надо в погоню. Моторка есть? — Откуда, — флегматично отозвался водитель. Кочанов склонился к нему, стал убеждать: — Поехали по поселкам вдоль реки. Беглецы где-нибудь сойдут, а монах приметный. — А ты шустрый, — окликнул его второй. — Сейчас к начальству поедем. Потеря ствола — не шутка! Тебе еще рапорт писать. — Потом отпишусь. У меня свое начальство. Ну, мужики, погнали? — Кочанов пытался уговорить водителя. Тот недовольно морщился: — Самсонов и так в розыске. Найдется. — А где оружие моих сержантов? — спохватился начальник конвоя. — За их стволы не волнуйся, у нас в багажнике. В оружейку сдадим на хранение. — Пойдем опросим сержантов, я одного, ты второго, — решил старший опер. Кочанов болезненно сморщился, потрогал рану на голове: — Башка трещит и шов кровоточит. Салфетки есть? — В бардачке, — ответил водитель, вылезая из машины. — Ребята, я посижу, отдохну? — Кочанов сел в полицейскую машину, не дожидаясь ответа. Оперативники ушли в больницу. Кочанов понимал, что службе его конец. Дважды упустил подконвойного, потерял табельное оружие — этого ему не простят. Замучают объяснительными, проверками, а потом уволят без выходного пособия. И это в лучшем случае, а то и статью припаяют. Оставался единственный шанс — сегодня же догнать и уничтожить беглеца, повинного в его несчастьях. Ведь победителей не судят, а если и судят, то снисходительно. Старший лейтенант выпил последнюю таблетку амфетамина и пересел за руль. Ключ торчал в замке зажигания. Он завел машину и рванул с места. Через несколько километров пути таблетка подействовала, он почувствовал новый прилив сил, легкость в теле и здоровую злость. Остановился, достал из багажника пистолет и автомат своих подчиненных, проверил патроны — все на месте. Оружие добавило уверенности. Кочанов включил карту в телефоне, чтобы составить маршрут поисков, и в этот момент увидел входящий звонок. Он быстро ответил. Звонил прокурор Чуприн. Чувствовалось, что он озабочен полученной информацией. — Буддист Тинджол — это Анатолий Грачев. Много лет прожил в Тибете, чему там научился, неизвестно. Может, и боевым искусствам, — рассказывал прокурор. — Против лома нет приема, а против пули и подавно, — бахвалился приободренный офицер. — Но самое главное в другом. Он родной брат следователя Петелиной, — с нажимом в голосе произнес Чуприн. — Которая засадила Самсонова? — припомнил Кочанов. — Это нужно использовать. Она должна быть на нашей стороне. — Не совсем. Баба вбила себе в голову комплекс вины и хочет помочь беглецу. — Дура что ли? — Беременная. — Еще хуже. — Сейчас она тоже ищет Самсонова в ваших краях, поэтому надо ее опередить. — Я готов. Как? — Самсонов выложил в сеть новое обращение из мотеля. — Заколебал, гаденыш! — Вы изъяли у него телефон? — Нет, — нехотя признался Кочанов и стал валить вину на подчиненных: — Мои дурни лопухнулись, не обыскали. Ну, я им устрою… — И хорошо, — прервал его прокурор. — Сигнал телефона можно запеленговать. Я займусь этим вопросом и сообщу. 32 Быстрое течение реки и горная местность помогли беглецам в лодке скрыться с места происшествия. Но чем дальше, тем спокойнее текли воды реки Черной и чаще попадались жилые поселки, в которых могла ждать засада. Из деревянного мостка, вдававшегося в реку, Самсонов вытащил тонкий гвоздь и не сразу, но избавился от наручников, используя знания тюремного «университета». Несколько раз беглецы причаливали к берегу, но выйти к людям не отваживались. Каждый раз приходили к выводу, что путь по реке безопаснее, ведь лодка дважды спасала их — это хороший знак, убеждал Тинджол. Все это время на дне лодки лежал пистолет. Черная сталь лоснилась от брызг и притягивала взоры. Монаху не позволяла прикасаться к оружию вера, а Самсонов опасался, что, вооружившись, он потеряет ореол праведника в глазах сочувствующих, и пропаганда превратит его в особо опасного преступника. — Не мы уронили, не нам поднимать, — изрек Тинджол в самом начале пути. Добавить было нечего, и Самсонов постарался забыть об оружии. В середине дня Игорь почувствовал голод, увидел, как птицы оклевывают рябину, и признался: — Жрать хочется. А тебе? Монах пожал плечами: — Я умею не думать о еде. — Религия помогает? Будешь меня в буддисты агитировать? — А надо? — серьезно спросил монах. — Чем твоя религия лучше других? — Я не собираюсь утверждать, что буддизм лучшая религия, — после некоторого раздумья промолвил Тинджол. — Все главные религии подобны лекарствам, помогают обрести покой в душе. Нельзя сказать, что одно лекарство лучше другого. У верующих разные потребности, для одних подходит одна религия, для других — другая. — Покой в душе — это славно. Но как быть спокойным, когда в любой момент меня могут пристрелить? Мне что, помолиться? — с вызовом спросил Игорь. — Молитва — хорошо, но молитвы мало, — ответил Тинджол. — Ты должен осознать, что гнев — это разрушительная энергия, а сострадание — созидательная. Разгневанный близорук и смотрит в одну точку, а сострадание учит воспринимать проблему в широкой перспективе и видеть дальше. — Я что-то не пойму, ты каждому готов сострадать, даже убийце? — Чем больше сострадания, тем меньше гнева. — Святой, — иронично улыбнулся Игорь. — Ты, может, научишь меня быть счастливым? Тинджол подумал и ответил: — Это сложно, монахи идут к этому годами. — А что тут сложного? — отмахнулся собеседник. — Побольше денег, крепкое здоровье — и наслаждайся жизнью!