– А теперь позвольте узнать, где вы научились лечить лошадей? Так, похоже, завтрак у меня будет низкокалорийный – ликбез, допрос и булочка. А чего я ждала? И надо решить, что отвечать. Правду? Не слишком-то она хороша. Соврать? Кайя вряд ли сумеет проверить, но стоит ли начинать что-то со лжи? Он сидит, ждет, не сомневаясь, что я тут же брошусь исполнять эту просьбу, с приказом граничащую. Сиятельный лорд… и вправду сиятельный. Рыжие волосы на макушке выгорели – не то золото, не то медь, – и солнечный свет размывается этаким нимбом. Если я попрошу потрогать – знаю же, что нимб ненастоящий и крыльев в комплекте не выдали, но все равно потрогать хочется, – не поймут. Их светлость сегодня удручающе серьезен. – Допрашиваете? – поинтересовалась я самым дружелюбным тоном, подвигая поближе плошку с медом. Хоть чем-то горькую правду зажевать надо. Я, когда нервничаю, всегда ем, как не в себя. Я в принципе ем, как не в себя. Наверное, нервничаю много. – Интересуюсь. Что ж, имеет право. – Моя мать была… – я запнулась, ища подходящее слово, – она лечила животных. – А отец? – Полярный летчик. – И, видя недоумение – а интересно, у них есть полюса? – я пояснила: – Никогда его не видела. Он обещал жениться на матери, но слово не сдержал. И мне осталось дурацкое имя, а маме – глубокая рана на сердце. Она ведь была красивой и могла выйти замуж снова, но почему-то не выходила. А те мужчины, которые появлялись в ее жизни, надолго в ней не задерживались. – Вы кому-нибудь рассказывали об этом? – Кайя сцепил пальцы. – Здесь? Нет. – И не рассказывайте. У нас очень серьезно относятся к вопросу законности рождения. Это было почти пощечиной. Я – незаконнорожденная? Слово старое, аккурат родом из этих каменных стен. И глупое какое. Я ведь родилась, и значит, имею право жить. А что до моего отца, то разве отвечаю я за его поступки? Кайя вздохнул и заговорил очень мягко: – Изольда, я не стану относиться к вам хуже. Вы из другого мира. С другими правилами. Я это понимаю и буду защищать вас так, как умею. Но некоторые вещи мне не под силу. Ну да, он не сможет остановить сплетни или запретить насмешки, потому что сам этот запрет будет смешон. И не оскорбить меня пытается, а оградить от собственной глупости, благо вчера я продемонстрировала изрядные ее запасы. – Значит, ваша мать умела лечить животных? – Да. Я хотела быть, как она. Детство на конюшнях. И привычный аромат сена. Ласточкины гнезда под крышей и былинки, пляшущие в потоках света. Денники. Лошади. Есть друзья. Есть враги, но скорее придуманные. Конюшенная кошка, что гуляет сама по себе, но приводит котят и рожает в стойле с полуслепой кобылой по кличке Дрема. Она и вправду почти всегда дремлет. На ней я впервые выехала на манеж и, боясь упасть, цеплялась за гриву. А Дрема лениво трусила привычным, заученным за многие годы маршрутом. И мама смеялась. Она была счастлива там, потому что делала полезное дело. – На тех конюшнях мама проработала долго. Но я росла, и нужно было поступать, учиться. Кайя слушает, не перебивая. А я не понимаю, как рассказать о том, что поступление в приличный вуз стоит денег и что взять их было неоткуда. И поэтому мама согласилась поменять работу. Те, другие, конюшни были современными. Без кошек, ласточек и старых животных. Для меня тоже не нашлось места. – Там держали скаковых лошадей. Очень дорогих. Породистых. От них ждали хороших результатов, а результаты были не всегда. И тогда маме предложили давать лошадям лекарство. Такое, которое бы сделало их сильнее и быстрее. Лекарство было новым. У лошадей всегда берут пробу на допинг, но это средство не обнаружили бы. Никакого риска, так ей сказали. Кайя кивнул. – Мама отказалась. Это незаконно. И неправильно. Лошади сгорали. Год или два, а потом все. – Ее заставили? – Нет. Наоборот, сказали, что все понимают и, наверное, она права. Только лекарство все равно давали. А когда все вскрылось, то сделали виноватой ее. Был громкий скандал. Я не понимала, почему мама молчит. Почему не расскажет правду всем, ведь это же правда. А правда всегда побеждает. Особенно в сказках. В жизни решали деньги. Состоялся суд, торопливый, стыдливый какой-то. И судья проявил снисхождение. Те, кто играл на скачках, желал поскорее забыть неприятный инцидент. Конюшня сменила хозяев. Мама потеряла лицензию, репутацию и душу. А я решила, что не хочу быть ветеринаром. – Мама продержалась год. Ей было тяжело. Она сама считала себя виноватой, хотя никакой вины не было! – Я сорвалась на крик, как всегда, как раньше, когда искала справедливости в чужих кабинетах. Когда же мама умерла, то смысла в поисках не стало. Кому и что доказывать? Наверное, мне повезло, что я была слишком незначительна, чтобы на меня обращали внимание. А могли бы избить, изуродовать или просто раздавить. Как там говорил Урфин? Мир от меня избавлялся. – Поступить я не поступила. Сначала нашла работу на рынке… меня бы взяли на конюшни по старой памяти, только я не хотела иметь ничего общего с лошадьми. Хотя лошади тут ни при чем. Кайя пришлось обойти стол. И чем ближе он подходил, тем сильнее становилось желание убежать. Спрятаться и поплакать. Но я не плакала тогда и сейчас не стану. Разговор этот затеян не слез ради. – Потом был магазин. И одна контора, где торговали лесом. Другая контора. Третья. Я нигде особо не задерживалась. Из последнего – курсы… счетоводов. Так что, ваша светлость, вы себе совсем не ту жену выбрали. Его руки легли мне на плечи, и тяжесть их, тепло, которое ощущалось сквозь плотную ткань платья, успокоили. Разве может случиться что-то плохое, когда он рядом? – Об этом позвольте судить мне. Кайя просто стоял, и меня отпускало. Давняя боль как гной из старой раны. Теперь, если повезет, рана зарубцуется. Шрам – это просто отметка, он уже не причиняет боли. – Ваша мать – отважная женщина. И мне кажется, что вы похожи на нее. – Не в том, что касается отваги. Кайя хмыкнул. Он просто не знает… и не узнает. Моя вторая тайна останется в прошлом мире. – А… вы… – Я судорожно искала что-то, что продолжило бы разговор. Молчание затягивалось и с каждой минутой становилось все более двусмысленным. – Вы… действительно на тигров охотились? Подозреваю, что и эта история имеет двойное дно. Тихий вздох Кайя был лучшим подтверждением. – Откровенность за откровенность! Я уцепилась за эту историю. Соломинка для тонущей меня. И Кайя согласился, что так будет честно. – Мне было восемь. Урфину – семь. Он много читал. Он всегда любил книги, а дядя охотно их подсовывал. Я не представляю Кайя ребенком. Или нет? Рыжий. Яркий, как Антошка из мультика.{31} Лопоухий. И сосредоточенный. Забавный, наверное. Жаль, что не получится увидеть фотографии. – В очередной книге Урфин прочел про Самаллу. Остров, где всегда лето. Там деревья вырастают до самого неба. Выше замковых башен. И дома строят прямо между ветвей. Храм тамошний вырублен в стволе огромного каменного дуба. Разве могли мы устоять? – Вы сбежали? Смешок. И большие пальцы движутся по шее, к затылку и назад. Медленно, осторожно, словно Кайя еще не уверен, что я не буду против. Я не буду. – Попытались. Нам удалось добраться до порта, счастье, что не дальше. Отец был очень зол. Мы долго не могли сидеть, а когда наконец смогли, то отец сказал, что если мы доберемся до границ протектората, то он устроит нам поездку в Самаллу. – И вы? – Мы довольно быстро спланировали поход. Нам он не казался сложным. Запаслись сухарями. И еще нож взяли. И топор тоже. Урфин – бумагу для заметок. Про карту вот забыли.