– Да ничего страшного. – И я думаю, что ничего страшного. На свадьбу все воронье слетится, сама увидишь, до чего черно станет. Не дай себя клевать. Ты не хуже их. Вот, – дядюшка вытащил из манжета кулон. Крохотная, с ноготь большого пальца ласточка расправила тонкие крылья над неведомым морем. – Держи. На удачу, – сказал дядюшка Магнус, возвращаясь к работе. Удача мне пригодится. – Спасибо. – Надо успевать дарить подарки… а то иногда подарок еще есть, а человека уже нет. Я не решилась задать вопрос. У ласточки сапфировые глаза и перышки тонкой работы. Она почти как живая, только крохотная. И если что-то способно принести удачу, то она. – Ну вот. Женщина должна радоваться подаркам, а не грустить! – Дядюшка Магнус погрозил мне пальцем. – Иначе чего этот подарок стоит? – Я радуюсь. Ласточке – определенно. Золото обвивает запястье, и острые крылышки касаются кожи, но не ранят. – Что-то ты нерадостно радуешься. Спросить? Или не стоит? Или все-таки рискнуть? Я ведь не жаловаться собираюсь, это было бы нечестно, но мне просто надо знать. Ну же, Изольда, решайся. – Что я делаю не так? – А что ты делаешь не так? – удивился Магнус, почесывая пером переносицу. – Все ты делаешь так. А что сенешаль воет, так это от того, что к спокойной жизни привык, обнаглел и заворовался. Констебль не лучше. И ведь порядочными людьми были, но подзагнили… тут многие подзагнили, ласточка. От долгой и беспроблемной жизни. А гной, если не выпустить, опасен. Что ж, уже легче. Дядюшка Магнус мои неумелые попытки порулить замком в целом одобряет. С частностями мы определимся в процессе. Но интересующий меня вопрос так и не прояснился. – Тогда… – Я сглотнула, потому что вдруг испугалась ответа. Так ли он мне нужен? – Тогда почему Кайя меня избегает? Если все правильно, то… – Совсем избегает? Ох, все-таки нажаловалась. Ябеда-корябеда… Настькин голос зазвучал в ушах, но исчез раньше, чем я успела испугаться. – Он занят. Так мне сказали. Я вчера хотела поговорить… …о том, куда пропал Сержант, – он ведь не привиделся мне. …о девочках, которые думают, что лишние в этом большом замке, потому что все вокруг так думают, а это неправильно. Им нужен настоящий дом и семья, а в родовой книге хватает пустеющих домов и бездетных семей. …о чертовом платье, что возвышалось в будуаре золотым памятником, напоминая о той, о которой я с превеликим удовольствием забыла бы. – А он занят, да? – Как-то нехорошо Магнус переспросил это. Мне стало еще более неловко. И вправду ябеда. Выкручивайся. – И я подумала, что, может, примета такая. Ведь бывает, что нельзя до свадьбы невесту видеть… Мне не верят. Определенно не верят. Вон как сошлись рыжие брови над переносицей. Врать надо убедительней, Изольда. Тренируйся! – Полезная примета. – Дядюшка Магнус отложил перо и чернильницу отодвинул. – Когда невеста страшна. Или жених – идиот… а что там со временем? Каминные часы показывали четверть третьего. – Замечательно, – сказал дядюшка. – Идем, милая. Погуляем. Ну вот. Договорилась. Дядюшка вел меня окольными тропами, на которых почти не попадалось людей. Замок Шредингера{41} какой-то, одновременно и пуст, и полон. И богат, и беден… хотя, кажется, здесь я уже бывала. Точно, вот те два гобелена значились в описи как чиненые, а на самом деле зияли дырами. Прав дядюшка – воруют здесь безбожно. Он же остановился перед дубовой дверью самого серьезного вида, впрочем, дядюшке она перечить не посмела, открылась беззвучно – слишком уж беззвучно для проржавелых петель. – Осторожно, ласточка моя. Здесь давно никто не бывал. Я оказалась на балкончике, до того тесном, что едва хватило места кринолину. Здесь имелась низенькая скамеечка и пара бархатных подушек. Дверь так же беззвучно закрылась. – Это – зал суда, – пояснил Магнус. – Ты бывала когда-нибудь на суде? Да. Я не хочу вспоминать об этом. И не буду. Здешний зал не похож на тот, со стенами, выкрашенными в желтовато-зеленый цвет. Здесь много камня, а вместо герба из папье-маше с потолка свисают знамена цвета лазури – немного неба для белого паладина. – Судить – это право и обязанность лорда. Но обычно мелкие дела разбираются на месте. Старосты. Цеховые старейшины. Или суд городского управителя. Этот – высший. Он для особых случаев. Я вижу все как на ладони. Зрителей – все скамьи заполнены. Судьи – их легко распознать по алым плащам. Кайя вот без плаща, но он и так выделяется. Подсудимый. Он что-то говорил, жестикулируя, но не отчаянно, скорее как актер, который выступает на знакомой сцене. – В чем его обвиняют? Темные волосы. Сутуловатый и… нет, мне кажется. Креститься надо, хотя здесь не крестятся. Не молятся. И бога не призывают на помощь. – В убийстве. – Магнус присел рядом. – Шесть мальчиков пропали. Их, конечно, нашли. Потом. Мертвыми. Их долго мучили, а после убили. …мучили… убили… – Ты дрожишь, ласточка моя? Мне не следовало приводить тебя сюда. Хочешь, уйдем? Да. Конечно. Уйдем, и я выкину это место и этот суд из головы. Все станет как прежде. Я ведь умею забывать. – Нет. Он виновен? Ты же знаешь, Изольда. Ты видела такое однажды. И поэтому боишься. – Одна женщина, торгующая пирогами, видела, как он уводил сына цехового старшины. А у тела нашли платок… Доказательства есть, но хватит ли их. Что я знаю о местных судах? Пожалуй, ничего. – Его осудят? Мне важно знать. И Магнус врать не станет. – Не уверен. Кайя… слишком большое значение придает букве закона. А себе верить боится. Букву легко спрятать за другими буквами. Главное, уметь их правильно составлять. – Беда еще в том, что Мюрич хорошо собой владеет. Кайя просто не услышит его, понимаешь? – Нет. – Значит, не сказал. – Дядюшка провел по бороденке, приглаживая ее. – Эмоции – тоже звук, когда шепот, когда крик. Все протекторы их слышат. Кто-то лучше. Кто-то хуже. Кайя, к сожалению, не очень хорошо. От него легко закрыться. И этот вполне себе закроется. Интересный нюанс, о котором забыли упомянуть. Или нарочно умолчали? Интересно, что еще я не знаю о муже? Полагаю, многое. Тем интересней. – Только слышат? – уточнила я. – Ну… внушить тебе ничего не внушат. А подтолкнуть могут. Или помочь. Иногда нужно забрать у людей страх или подстегнуть яростью. Война, ласточка моя, начинается внутри человека. Я вновь посмотрела в зал. Кайя допрашивал женщину. Я слышала вопросы, но не ответы, потому что голос свидетельницы был тих. Она боялась Кайя и еще ошибиться, ведь тот, которого обвинили в убийстве, на убийцу не похож. Они никогда не похожи. Тем и страшны.