От меня никто никогда не зависел. Чтобы настолько. – И мне понравилось, что ты меня ревнуешь. – Кайя ловит пальцы губами. – Это было забавно. – Ты все еще… боишься? – Боюсь. В основном того, что не сумею тебя защитить. Видишь ли, то, что со мной происходит, сложно объяснить кому-то. Ты вот поймешь. Ты видишь, что я не лгу. Дядя… он испытал на собственной шкуре. Думаю, Сержант. Ему тоже довелось многое увидеть. И Урфин… а остальным кажется, что у меня просто придурь такая. Случилась. Я могу рассказывать долго и много, но… …но никто не станет слушать. Нормальные люди не играют в лебедей. Ну что, Изольда, хотелось большой и чистой любви с гарантией? Пожалуйста. Получи по накладной и распишись. – Все будет хорошо, сердце мое. Это он меня или себя успокаивает? Ладно. Завтра подумаем, что со всем этим внезапно обретенным счастьем делать. На сегодня у меня иные планы. Я встаю – Кайя не делает попыток удержать – и совершаю вояж к кровати. Кайя следит, и, чувствую, растет его недоумение. Возвращаюсь назад. – Это тебе… просто подарок. Вот. Я не умею дарить подарки, особенно тому, кому и подарить нечего: у него все есть. Удивление зашкаливает. Почему-то оно видится мне лимонно-зеленым и с привкусом текилы ко всему. Он вытаскивает цепочку, довольно толстую, хотя и простого плетения. На ней – раковина медальона. С одной стороны – ласточка. С другой – паладин. Он получился очень живым, настоящим почти. Мелкие камни переливаются драгоценной шкурой, а желтые глаза смотрят и, готова спорить, видят. Кайя разглядывает медальон внимательно. Разве что на зуб не пробует. Не понравилось? Ну да… у него таких игрушек полные подвалы. – Иза, ты… серьезно? Каким-то странным тоном вопрос задан. Начинаю подозревать нехорошее. Но киваю: серьезно. Серьезней некуда. – Ты не понимаешь, что это такое? Медальон. С камушками. Надеюсь, я не подала случайно на развод? По какой-нибудь особо вывернутой местной традиции? – Это оберег. Защита. Не развод. Уже дышать легче. Медальон покачивается, поворачиваясь то одной, то другой стороной. Ласточка летит за паладином, или, наоборот, он плывет за острокрылой птицей. – Женщина, которая дарит, отдает часть себя. Души, сердца. Жизни. Этого хватает, чтобы защитить. – От чего? – От всего. Все упирается в веру. Я знал одного человека, который пять дней пролежал под завалом, но выжил, потому что кто-то где-то верил, что он выживет. Что ж, тогда подарок у меня более чем подходящий. И Кайя опять меня понимает: – Но тебе придется его надеть. Со всем моим удовольствием. Он наклоняется и сидит смирно-смирно, пока я вожусь с цепочкой и замком. Не удержавшись, целую в макушку. И оказываюсь в кольце рук. – Опять дразнишь? – Кайя касается губами уха. – Ты меня долго дразнила. – Я? Разве посмела бы? – Посмела… И пальцы скользят по шее. Горячие какие. Кожа раскаленная, но не обжигает. И слышу огонь, там, внутри него. Я пытаюсь добраться, сражаясь в неравном бою с сотней пуговиц – убила бы того, кто придумал этот фасон. И путаюсь, путаюсь. Ткань жесткая. Ткань мягкая. И вовсе уже не ткань. От него больше не пахнет цветами. Пеплом. И сырым деревом, которое только касается пламени. Янтарной сосновой смолой. Я пробую ее на вкус и удивляюсь, потому что вкус другой. Грохочет сердце. Губы у него сухие, жесткие. И наглые безмерно. – Яркая, – шепчет отстраняясь. Смотрит. Рассматривает. И я не смею отвести взгляд, хотя вот-вот вспыхну. Внутри клокочет лава. Идет потоком за его руками, которые издеваются, то прикасаясь, то исчезая, то вычерчивая безумные узоры на шее, груди, животе… – Так хорошо? – Палец скользит по спине, надавливая на позвонки. – Или так? Новый маршрут по внутренней части бедра. Дождаться ответа, надо думать, терпения не хватает. Кайя встает, и наша светлость вместе с ним. Что-то трещит… рвется… ткань? Определенно. Бедная Ингрид будет в шоке. Я же дотягиваюсь до шеи Кайя. Жарко. Так жарко, что я не вынесу этого жара. Сгорю. Вот прямо здесь и сейчас. Или потом, но обязательно: слишком много огня вокруг. Рыжий-рыжий. Желтый тоже. Ослепительный. Сама я тоже огонь. Частично. И человек. И вообще это не совсем чтобы я, но это уже не важно. Кажется, падаю… падаем? Невысоко. И мягко, если сверху. Кайя мурлычет, я отвечаю. Теперь если и сгорим, то вместе. – Не больно? – Он спрашивает губами по шее, но я все равно слышу. Осторожный. Нежный. Пламя тоже умеет быть нежным, когда разливает по камням солнечные лужи. И я, прижимаясь плотнее – кожа к коже, срастись бы, сродниться, – отвечаю укусом. Кайя ворчит что-то неразборчивое, но ласковое. Я пытаюсь на нем удержаться, хотя он сам меня держит. И слышу его, как слышу и себя. Мы оба – чье-то эхо, сошедшееся в резонансе. И видим рождение солнца. Так естественно и правильно сейчас, что солнце рождается из огня. Но света его хватает лишь для нас. Позже я лежу на Кайя – он большой и удобный – и, положив голову на скрещенные руки, разглядываю мужа. Говорить не хочется, как будто слова способны что-то разрушить, но я даже не знаю, что именно. Все равно молчу. На всякий случай. Его левая рука перекинута через меня. Тяжелая, но тяжесть приятна. Правую под голову сунул. Так удобнее на меня смотреть. – Ты не будешь плакать? – осторожно интересуется Кайя. От счастья, что ли? Нет, мне, конечно, очень даже хорошо, но не настолько. – Я слышал, что женщины иногда… потом плачут. Мотаю головой: не дождется. И дотягиваясь, целую-таки в подбородок. – Иза, не дразни. Ночь ведь длинная. А я о чем? И да, это была замечательно длинная ночь. Глава 35 ДЕРЬМОВЫЙ РЫЦАРЬ По гороскопу я сегодня сволочь.{61} Откровение одного астролога