Замолчали девицы, вяжут лентами косы, переплетают. Нынче не одна, а две появились. Поднимают наверх, вокруг головы укладывая. Скоро новый статус у неё будет, замужней станет. Плачет Ульяна. Некому помочь, остаётся лишь горю-горькую оплакивать. Как чужого дяденьку назвать тятенькой, Как чужую тётеньку назвать мамынькой, Как доброго молодца назвать любимым. Назову я дяденьку родным тятенькой, Назову я тётеньку родной маменькой, Назову я молодца дружком Зосимом. Вышли из бани девицы, в дом направились. Поставили каравайницы хлеб в печь, ждут, пока горячий выйдет. Станут потом фигурками солнца, звёзд да плодов украшать, что из теста сделаны. Длинна ночь, хочется выть, а не спать, и неровен час петлю себе на шею накинуть, только чует Ульяна, будто жизнь в ней новая зародилася. Не подвластна теперь себе девица, ни одна она на свете. Ждала суженого своего, да не видно Назара, будто свыкся с мыслью той, что Ульяна другому отдана. А коли ему дела до неё нет, так чего ей делать. Петухи запели рано, только не смыкала горемычная глаз, всё о судьбе своей думала. Как станет с Зосимом жить, да по-волчьи выть. Поднялся Касьян с коника, потянулся. Первым делом на дочку глянул — тут, не сбежала пред свадьбой. Поднялась и Фёкла. Нынче день особенный. Дочку среднюю замуж выдают. Не пожалел Зосим ничего для невесты своей. Уж наряд вышел, как у барыни какой. — Гляди, по моде сделано, — любуется Фёкла венком, к которому фата приделана. Белеют неживые цветы, будто не радость у них, а траур какой, тянут за собой облако прозрачное. Надевают на Ульяну рубаху до пят, где рукава кружевом ажурным завершаются. На чистое тело одежу новую, а поверх сарафан расписной, красными узорами вышитый. И чего тут только нет: и ромбы, и цветы, и курочки. Не взятый у кого из родственников, как у бедноты какой. Первый раз одёванный по такому случаю. Не каждому посчастливится такой наряд. Только всё б отдала Ульяна, чтобы не за Рябого замуж идти, а за любимого своего. Пусть и в простой одежде, только б счастлива была. А поверх наряда свадебного в шубу обряжают. Негоже невесте Рябого не в чём нуждаться. Деньгу завсегда разыщет, главное, чтоб Улюшка довольна была. Только ничего девицу не радует. И идёт она в подвенечном платье не радость свою справлять, а будто на заклание. А в одёжу иголки воткнуты, чтоб от сглаза дурного да порчи новобрачную упасти, а на шее мешочек с молитвой качается. Благословили родители на свадьбу. Перекрестили и в добрый путь. Встал и Зосим на заре. Никак не унять расшалившееся сердце. Нынче не один спать будет, невеста станет ложе его согревать. Уж как женился первый раз, от родителей ушёл. Свой дом поставил, обжился, богатство собственными руками да умом заработал да тем, что умеет крепко волю в кулаке держать. И сам может невесту себе выбирать, только дань традициям соблюсти надобно. Пришёл отец старый, а матери уж и в помине нет. Покрестил иконкой, благословенье дал, а сам дома остался. Нынче ехать за невестой Свадебному поезду придётся. Запрягают уж лошадей в подводы, обряжают вороных не хуже молодых, чтоб достоинство жениха показать да уваженье семье Захаровых. А в подводы водку кладут, пряники, пироги да мёд. Ежели «огороду» люди им сделают, станут на дороге стоять да препятствие проезду чинить, придётся угощать народ, чтобы жердь с дороги убрать и дальше проехать. Трепыхалось сердце Зосима. А ну как Назар придёт к церкви и станет невесту свою требовать? Молодой нынче батюшка, может и не повенчать, коли противничать кто начнёт. Только обошлось. Примчались быстро, раздали по дороге пряники да водку разлили по стаканам. Вынесла Фёкла каравай навстречу гостям дорогим, а за ней Касьян стоит в бороду ухмыляется. Разломили хлеб, посыпали щедро солью, да вместе друг с другом и сложили. Идёт обряд, а невеста в уборе свадебном горюет. — Хошь, сбежим, — говорит Лушка, которой до жути сестру жалко. Смотрит она на бледное Улькино лицо, а в груди жалость неимоверная всё нутро поедает. — Куда? — горько отвечает невеста, а сама головой качает. Покинул её Назар, не пришёл, позволил другому жениху силой взять. Ни к чему теперь ей за свободу свою бороться. — Да хоть куды, — разводит руками Лушка, думая, что ни за что не позволит отцу себя на зерно выменять. Умрёт, а без любви замуж не пойдёт. И точка! — Нет, Луша, ежели лишь Зосиму на всём белом свете нужна, так тому и быть. Стану ему женой, только полюбить ни за что не смогу. Засвербило в носу от Улькиных слов, отвернулась Лушка, чтобы слёз своих не показывать, и без того сестре тошно. А в дом уж жених входит. Пришла пора под венец идти. Красива Ульяна, белая фата на лицо мраморное спускается, а сквозь фату глаза от слёз блестят, только идёт невеста к алтарю, несёт себя на заклание, подчиняясь воле отца. А как стали спрашивать, согласны ли молодые венчаться, всё посматривала Лушка на вход, вдруг Назар вот-вот и войдёт. Только не пришёл тот. В сарае томился, чувствуя, как зазноба его страдает. Проклинал отца, который вмешаться в свадьбу не дал, упрашивал мать открыть запор да подговаривал сестёр и брата. Только так и остался сидеть дожиться, когда Ульяне волосы навсегда покроют, замужней назовут. Рвалось сердце птицей в клетке. Рычал Назар, метался по сараю. Да крепок тот, не пущает, как не ломай и круши кулаками. Только руки в кровь сбил да ничего боле. Так и стала Ульянка женой Зосима Рябого, и назад дороги нет. Глава 7 Глава 7 Поехала свадьба к дому жениха, а там уж столы от снеди ломятся. Осыпали молодых хмелем, в доме на главное место усадили. Не пожалел на праздник Зосим ничего. И курочки у него лежат, и корову по случаю забили, и грибы солёные, огурцы мочёные, капуста квашеная и репа пареная. Медовухи вдоволь и водка по чаркам разлита. По традиции суп мясной подали да кашу. Гуляет народ, наедается, напивается, только одной невесте не до веселья. Сидит она во главе стола с мужем названным, голову горько на грудь уронила, позади фата белыми облаками спускается. И смотреть Ульяне ни на что не хочется. А гости, что не чарка, то «Горько» кричат. Сжала зубы, не хочется ей смотреть на Зосима, только жена теперь ему. Поворачивается и губы свои подставляет, а саму воротит от его запаха. Уж солнце за гору село, гармоника весело играет. Скоро все по домам расходиться будут, а ей придется Зосиму постель греть. И тошно стало от мысли такой. Захотелось удавиться. Оно ж как бывает. Запирали молодых в избе, чтобы не сбежали никуда, а дело молодое делали. Забирались те в подклет, нежилой нижний этаж избы, где им постель стелили прямо на холодном полу. И там действо брачное совершалось. Только богат Зосим, цельный дом в его распоряжении, не надо ни от кого прятаться — сам себе хозяин. Потому оставили гости молодых, по домам расходится стали. — Ну чего ты? — смотрит на неё Фёкла. — Впервой всегда страшно, а потом, гляди, за уши не оттащишь, — пытается хоть как-то дочку развеселить, только бледная та, а на лице огромные грустные глаза. — Ребетёнка тебе заделает, матерью станешь. Ладно, пора нам, — крестит сызнова, будто может крест святой Ульяну от мужа защитить. Запер дверь Рябой, горло прочистил, а у самого черти в глазах пляшут. Дождался, большую цену за невесту отдал, только теперь его она. — Идём, — руку протягивает, и громко ахает Ульяна. Неужто пора? Только чего тянуть, всё равно никуда от того не деться. Пред Богом они муж и жена. Снял с неё сарафан Зосим, дрожит под его руками Ульяна, будто холодно ей. Подошёл позади, обнял и к себе прижимает. — Моя ты, Уля, как давно мечтал об том. Молчит невеста, ждёт, что дальше будет. И сейчас сказать можно, что не девица, признаться во всём, только далеко зашла. И пусть берёт, что досталось, а она вовек только одного мужчину любить станет. И имя ему — Назар. Возлегли на ложе брачное. Ласкают чужие руки, от которых горько на сердце, а по телу не жар разгорается, а холод мертвецкий вышагивает. — Ну чего, как не живая, — шепчет Зосим, — приласкай, Улюшка. Кабы не отметины на лице Рябого, может, и красивым можно назвать. Только сильно его болезнь погрызла, пометила. Но не оттого не может на него Ульяна смотреть. — Воротит от тебя, — хочет оттолкнуть, да тяжёл Зосим, так просто от себя не выгонишь. — Меня любить станешь, — начинает злиться, сильнее поцелуями покрывая. Только теперь не даётся Ульяна в губы её целовать, а ему словно приспичило. Подмял под себя. — Как сказал, так будет! — зарычал, и пошли руки мять молодое тело, словно насытиться им не могли. Только больно было не оттого, а что потом с невестой произошло. Ничего не утаилось от Зосима. Как понял, что обманули его, подсунули девку бракованную, вскочил, закричал. — Порченная! Поплатится Касьян за такой обман! Только хохочет девка, будто из ума выжила. Ей бы в ноги броситься и молить пощадить её да семью, а она смехом громким заливается, как ополоумела. — Молчи, — приказывает Зосим, порты на себя натягивая. — Ну. — Или чего? — подаёт голос с кровати. — Зашибешь⁈ — Знаешь ли ты, что захочу — жизни тебе не будет, коли верну с позором отцу да матери⁈ — Не люблю тебя, Назара люблю, никогда твоей не стану! Что хошь делай, — шипит Ульяна, будто ей теперича и терять нечего. Сжал зубы Зосим, смотрит злым прищуром на жену, которую не девицей выдали. И люба ему, и со свету сжить хочется. Замахнулся, будто ударить собирается, и она руками закрылася. Только передумал, застучал ногами по избе, на крыльцо выбегая, и был таков. Бьётся сердце в груди сильно, только не от боязни, что Зосим и впрямь с ней сделает. Коли слава по деревне пройдёт, плохо будет и Лушке, и Петьке с Ванькой. Поплатятся они за строптивую сестрицу, понесут наказание. Зосим человек не последний, у него помимо имени деньги' много. Только что прикажете Ульяне нынче делать? Поднялась она с постели, рубаху свою разыскала да тут же на себя надела. Прокралась к двери, приоткрыла, к звукам на улице прислушиваясь, чтоб понять, куда Рябой девался. Может, сбежать? Только куды она девается? Слыхала, что Назара в сарае держат, потому он носа не кажет. К матери с отцом не воротишься, а никого другого боле нет. Только ждать своей кончины в избе хуже самой смерти. Натянула Ульяна сарафан, набросала в платок снеди со стола, что от пира осталась. Чует, что и впрямь проголодалась. Взяла пирог с капустой да грибков на тарелку положила. Села за стол свадебную снедь отведать. Неровен час хозяин вернётся, потому поужинала наспех и ступила на порог. Где-то вдалеке голоса весёлые слышатся, никак со свадьбы ещё народ домой не добрался? Хорошо у них на душе: песни поют, смеются, а Ульяне утопиться хочется. Сбежала с крыльца, собака под ноги кинулась, что испугалась невольно невеста. Отскочила и упала на дровницу, ударилась больно, видать, рёбра задела. Поднялась как смогла, узел потеряла. Светит с неба луна полная, смотрит на неё оком жёлтым, а Ульяна узел в лунном свете ищет. С горем нашла и опять к калитке направилась. — Далеко? — послышался голос позади. Тихий, твёрдый, уверенный. — Никак сбежать надумала? — Ни к чему я тебе такая! — повертается к Рябому. — Позор навлеку. А так скажи, что сбежала и вся недолга. — Только знаешь, сколько я за тебя зерна отдал? — подходит так близко, что Ульяна чует его дыхание на своём лице. — Сорок мешков! Врёт али правду сказал? Не ведает Ульяна, сколько это, только цифра всё равно большая. Неужто она стоит столько? — А на свадьбу сколько ушло⁈ — злой Зосим, как сам чёрт. Чует от него Ульяна ненависть к ней. Всё равно, где погибать. В лесу от зверей или от руки мужа. — Кто? — хрипит, хватая невесту свою за локоть. — Пусти, Зосим, — пытается Ульяна вырваться, только хватка у Рябого мёртвая. — Кто, спрашиваю? — снова вопрос задаёт, только словно передумывает. Дёргает во след и в избу тащит, чтоб не прознал никто, что у них тут творится. Время, когда под окнами сторожили дру’жки прошли, уж на самих молодых надеются, что всё у них сладится. Только всё равно с утра сваты придут, станут спрашивать, невинна ли девица была. Втащил Ульяну в дом и толкнул. Упала она на пол и замерла. А чего сказать? Будто и сам не знает, кому могла Ульяна ночь подарить. — Назар? — рычит, нависая над женой своей, только молчит она, зубы стиснув. Вдруг что сделает ему? — Я виновата, только я, — прикладывает к груди ладонь Ульяна, и столько горя в глазах плещется. — Не могу любить, Зосим, — катятся слёзы по щекам. — Может, муж ты хороший, только другому сердце отдано. Закрыл глаза Рябой, пытается с гневом своим справиться. — Забрал ты меня у любимого, только счастье на том не строится. — Замолчи, — головой качает, чувства обуздать пытается. — Будет у тебя другая. За радость пойдут к тебе в жёны. — Замолчи, — чуть громче говорит сквозь зубы, на неё не смотря. — Не губи ты семью мою, ни в чём не повинны. Только я, меня накажи, ежели хочешь! Вот я пред тобой, — поднялась с пола Ульяна, и гордо подбородок подняла. Распахнул глаза Зосим, смотрит на жену свою. И хочется ему в объятия её заключить, сжать так, чтобы ребры хрустнули, чтоб показать, как сильно нужна ему, что готов он на многое. Только предала его, отдала невинность другому.