Это даже лучше, чем спать, пока остальные торопятся на пару. Это лучше всего на свете. Потому что чувствовать, как он меня хочет — непередаваемо, чувствовать его руки на себе, на своей груди — не сравнить даже с выходом в космос. А стоит покинуть мой рот, как я просто готова плакать от досады. Но только до тех пор, пока его губы не втягивают мой сосок. Это называется невесомость. Конда паришь, когда отрицаешь само существование земного притяжения. Все тело легкое, воздушное, а в голове зефир, от которого Наиль откусывает по кусочку. Еще. Еще. Еще. Черт, кажется это мой голос. А это мои руки в его темных волосах, прижимающие голову к своей груди. Но он вроде и не против. Переходит от одного соска к другому. Потом снова. И снова. И снова. И пускай. Пускай делает со мной, что хочет. Пускай мнет мою задницу. Пускай даже гладит бедро, скользит все выше, туда, где за свободными шортами прячутся трусики. И лишь они одни отделяют его от места, которое сейчас настолько влажное, что будь я трезвой, мне бы обязательно стало ужасно стыдно. Так что хорошо, что я пьяная. Хорошо, потому что расставить ноги пошире, я могу без стыда. Да и вообще совершенно бесстыдно могу погладить его по спине, могу прощупать все твердые мышцы, могу сказать. — Какой же ты классный. — Ты тоже, ты тоже классная, зайка. Я сейчас настолько смелая и безумная, что могу вытащить свитер из пояса его джинсов и просто стянуть его через голову. А потом еще смелее пройтись кончиками пальцев по тем знаменитым кубикам. И какой же кайф слышать его стон. Чисто мужской, гортанный. — А что будет, если я трону башню. — Она взорвется, если ты ее не тронешь, — мычит Наиль, продолжая скользить кончиком языка по горячим, влажным соскам. По кругу, в рот втягивая. Он сам расстегивает ремень, и звон пряжки, как решающий гонг в моем мозгу. Все будет. У нас все будет прямо сейчас. Я стану его женщиной. А он моим мужчиной, ну вот же, вот. Его рука тянет мою все ниже, учит, как обхватить что – то твердое. Ну как что – то. Член, разумеется. Гладкий, бархатистый. Мои пальцы даже не смыкаются. — Он твердый… — Конечно твердый, я же с тобой, — шепчет Наиль, обучая меня, как нужно водить по его плоти. – Нежнее. Не сжимай так. — Твое желание — закон, — смеюсь я, повторяя его слова. Хотя мне не до смеха. Живот внизу так крутит, словно чего – то в тебе не хватает, словно сейчас мне срочно нужно спасение от неизведанной болезни и только он, он, мой мужчина, может меня спасти. Он уже снимает с меня шорты, спускает их по ногам и поднимает в воздух, усаживая меня на стол. Ноги шире, пальцы скользят по влажным, гладким, между прочим, складками. Он водит по ним так, как будто делает это постоянно, точно знает, куда нажать, чтобы мое тело точно понимало, чего хочет. Вот точно понимало, что вот эта твердая штуковина срочно должна оказаться внутри… — Наиль, ну же. — Да погоди, резины нет. — Ну какая резина. – смеюсь я. – Мы же теперь вместе, навсегда вместе. Ты и я. Я и ты. Я ведь люблю тебя. Он моргает пару раз, а между нами расстояние как будто увеличивается. Более того, в моей руке больше нет ни члена, ни башни. А промежности касается прохладный воздух. Грудь обжигает, но я никак не могу понять это ощущение, только чувствую, как мне плохеет, как водка наружу рвется. Пытаюсь взгляд сфокусировать. Не понимаю, почему он еще не во мне. — Наиль. Что – то мне плохо... — Так тебе полежать надо. Пойдем в кровать отведу. Он доставляет меня до спальни. — Вот, это моя. — Отлично, — слышу над головой. — Все, я лежу, я вся твоя. Бери меня, любимый. — Ага, сейчас, только пойду телефон возьму. — Будешь делать интимные фотографии, извращенец? — смеюсь, поворачиваясь набок и глаза закрывая. Что – то мне не до секса, спать хочется. — Ага, фотки. Спи-спи, — накрывает он меня. — Со мной ложись, а предбрачную ночь можем на утро перенести, ты же не обидишься? — Нет конечно. Спокойной ночи. Глава 8. Глава 8. Во сне какая – то муть. В школе снова. Словно я голая стою, а весь класс надо мной смеется. Лиц почти не видно, зато различается смех Наиля. Громкий, почти издевательский. Я открываю глаза резко, словно кто — то меня из этого сна вышвырнул за шкирку, как нашкодившего котенка. Я моргаю пару раз, пытаясь не то, что проснутся, а словно из комы выйти. Сначала плечами пожимаю. Мне нередко снятся сны, когда надо мной смеются близкие люди. Та же Лиза. Та же мама… Глеб… Наиль. Я чищу зубы, но вдруг понимаю, что что – то не так. Какое – то смутное беспокойство буквально скручивает живот. Я поднимаю взгляд в зеркало, рассматривая всклокоченные волосы, помятое лицо, красные от недосыпа глаза. Но самое главное картинки. Они проносятся передо мной кадрами, они заставляют бросить щетку, закрыть глаза руками. Они заставляют пошатнуться. Чувство стыда отравляет, заставляет задыхаться. Слезы в три ручья. Это был не сон? Это я на самом деле ему в любви призналась? Ноги раздвигала, говорила о будущем. Но я ведь искренне, для меня это все было по-настоящему. А он… а он получается просто ушел. Просто ушел. Для него это все было несерьезно. Можно только представить, как он испугался. Спасибо, что хоть спать увел, а не оставил там, прямо на кухне. Дура я, а он скотина. Ну и ладно, ну и пофиг. Мне пофиг, понял?! В глубине квартиры слышу, как открывается входная дверь. Тут же быстро умываюсь, принимаю душ. Делаю все поскорее, не хочу сталкиваться с мамой. Хотя это неизбежно, учитывая тот погром, что мы устроили на кухне. — Кристина! Кристина! — выхожу в одном полотенце. Страх даже затмевает стыд. На кухне мать, собрала руки на груди и ее хахаль, который допивает водку. — Привет, мам. — Что ты тут устроила? Это что за погром? — Ну выпили с подружкой. — А это что? Тоже подружкино? – тычет она мне в лицо мужским ремнем, а мужик ее прыскаем со смеху. — Ну а что ты хотела, Мил. Она же твоя дочь. Должна же она тоже набираться опыта. — Замолчи! Не доросла еще, чтобы мужиков водить. — А ты уже переросла, чтобы водить. — Да как ты смеешь! Дрянь! Я тебя кормлю, я тебя одеваю, а ты мне хамишь? — она замахивается ремнем, я на автомате закрываю лицо, но ее мужик тормозит ее. Теперь вспомнить бы, как его зовут. Виктор вроде. Или Валера. — Угомонись. Давай мы просто уйдем к тебе в комнату, а дочурка все тут приберет, — подмигивает он мне, а меня мутить начинает. Я киваю и тут же бросаюсь в туалет. Меня выворачивает наизнанку. — И завтрак нам приготовишь, — кричит этот мужик мне вслед, но лучше всего я различаю крик матери. — Не смей мне в подоле принести, выгоню! Да пошла ты. В подоле. Смешно. От кого? Скорее ты принесешь, чем я. Привожу себя в относительный порядок. Переодеваюсь в своей комнате и тут вздрагиваю от чужого голоса. — Ты не обижайся на нее. — Выйдите из моей комнаты, — подхожу близко. — Я зашел сказать, что на завтрак люблю блинчики. Жирненькие такие, — проходится он сальным взглядом по моему телу, а мне мерзко становится. — Выйдите!