— Тренер? — и столько сомнений послышалось в ее голосе, что я в очередной раз убедилась: с интуицией у нее всегда все было в полном порядке. Я кивнула. А Жданов нахмурился. — Хорошо. Так даже лучше, — после минутного колебания вынесла вердикт мамочка, — реабилитация. И все-такое. Я закатила глаза. Артур тщетно пытался скрыть улыбку. Надо ли говорить, что я его, конечно, простила. Потому что была неправа сама. И мне хватило смелости в этом признаться. В тот самый день. Я пришла в себя в машине скорой помощи. Жданов сидел рядом и держал меня за руку. Боль как таковая уже прошла. Под действием обезболивающих, наверное. Но говорить не хотелось. Я прикрыла глаза, снова и снова вспоминая холод песка под спиной тем утром на пустынном пляже и его жадные поцелуи. Отголоски его крика «Вставай!» все еще звучали в моих ушах, напоминая о случившемся. Спросила еле слышно: — Победила? — Ты победила, глупая. Я знала, хоть и не видела, что он улыбается. Металлический лед стола рентгеновского аппарата я буду вспоминать еще долго. Потому что тогда боль вернулась. Я лежала на боку, пытаясь справиться с чувством полной беспомощности, и смотрела в темноту за окном. А когда Артур забрал меня оттуда, я сказала: — Прости. А он ответил: — Ты победила, глупая. Слышишь?