Ребята появились радостные, оживленные. Накануне вечером они звонили ему домой, и он знал, что есть кое-какие результаты. — Товарищ подполковник, преступник ехал в конце прошедшего года, — зачастил Владимир. Фомин с хитринкой улыбнулся и уточнил: — Я тебя так понял, Володя, что не в конце года, а не ранее чем в конце года. Молодые следопыты посмотрели друг на друга, затем на Фомина и, довольные, рассмеялись. — Я так и считаю, — ответил Владимир. — К сожалению, Михаил Николаевич, вашим советом воспользоваться не удалось, — начал рассказывать Виктор, — никакого учета о месте и времени смены лампочек мы не нашли. Правда, пока проводник был в маршруте, мы занимались этим вопросом — беседовали с электриками, а когда приехал проводник, мы сразу же стали искать нужный вагон, осмотрели двадцать четыре мягких и, наконец, тот. Выпущен он в ноябре прошлого года Рижским вагонным заводом. Прибыл в Иркутск первого декабря и со второго уже в работе. Значит, интересующее нас лицо везло золото после второго декабря прошедшего года. — Что ж, это неплохо, друзья мои, но поиски вагона вы бы могли произвести и без проводника. Ведь вам были известны его фамилия и время, когда он обслуживал вагон. Поэтому вагон можно было установить и по документам, — заметил Фомин. — Мы догадались об этом позднее, поэтому, найдя вагон по указанию проводника, проверили все же данные по документам. Все совпало, — уточнил Виктор. — Это хорошо, но попробуйте сузить интересующий нас срок. Раз не ведется точного учета замены электролампочек по вагонам, то установите, кто из проводников ездил с этим вагоном со второго декабря прошлого года по первое ноября нынешнего. Побеседуйте с каждым из них, узнайте, отчитываются ли проводники или бригадиры за использованные электролампочки. Я полагаю, что подобный учет необходим для бухгалтерии, так как без документов не может быть списания материалов... В общем, беседуйте со всеми исходя из обстановки, — дал указание Фомин своим помощникам и, помолчав, добавил: — Сузим установленный срок даже на месяц, для нас это будет очень важно... Через неделю они были в городе К., где Фомин наметил дальнейший план действий: — Владимир проверяет всех уволенных в тресте с начала этого года, затем уточняет, кто из них выехал или выезжал из К. Параллельно Виктор ведет проверку выписавшихся по данным паспортного стола, затем проверяет гостиницы за этот же период. Вопросы есть? Владимир поднял руку, как ученик на уроке. — Михаил Николаевич, зачем проверять с начала года? Ведь нами точно установлено, что преступник ехал в поезде в период между пятым мая и первым ноября этого года. — Вопрос резонный: на лиц, выбывших в этом периоде, мы обратим особое внимание. Но не исключена возможность, что тот, кого мы ищем, вылетел из К. заранее, прожил несколько месяцев в Иркутске и потом уже поехал поездом. На всех выбывших работников приисков были направлены необходимые запросы, но Фомин с уверенностью мог утверждать, что среди них нет преступника. Хотя выбывших было несколько десятков, подполковник составил себе представление о каждом: ведь он переговорил с сотнями людей, в результате заочно изучил поведение, привычки, характер каждого уехавшего так, как будто был знаком с ним лично много лет. Труднее обстояло дело с временно приехавшими — здесь Фомин брал во внимание причину приезда. Сейчас, много дней спустя, нужно было проследить каждый шаг незнакомых людей, восстановить и проанализировать их поведение, осветить сквозь критическую призму их встречи, чтобы с уверенностью сказать, что такой-то человек не может быть причастным к хищению золота или провозу его в вагонном тайнике. Михаил Николаевич интуитивно чувствовал, что и среди проверенных временно приезжих они не натолкнулись на того, кто был им так необходим. Но запросы шли на всех. Таков порядок, факты должны быть проверены и перепроверены. Они жили в К. уже второй месяц и встречались ежевечерне после десяти в гостиничном номере Фомина, где проводили свои «оперативные совещания», как называл эти встречи Виктор. Совещания не совещания — вечернее подведение итогов и планы на завтрашний день. Утром они все трое в этом же номере пили чай, но о делах не говорили: все было оговорено с вечера. Затем расходились каждый с ясно намеченной целью, вечером встречались вновь. И так изо дня в день... Такси долго не подходило. Фомин успел намерзнуться в холодном помещении автовокзала, проект которого был явно рассчитан на южные районы страны. Наконец через широкие окна он увидел весело мерцающий зеленый огонек. Шофер, на вид неразговорчивый увалень, постепенно разговорился. Фомин при любых обстоятельствах умел черпать информацию и направлять разговор в интересующее его русло. — Да! Город у нас такой: иной день от клиентов нет отбоя, в другой раз стоишь часами... Пассажиры? Пассажиры бывают разные: добрые и злые, веселые и грустные, щедрые и скупые, понятные и непонятные, — философствовал водитель. — Вожу и местных, и приезжих. Вот вы приезжий... Почему? Да потому, что местных я многих знаю — это раз. Да и приезжие как-то в глаза бросаются... Да! Попадаются среди них чудаки. Шофер что-то вспомнил и оживился. Фомин не напоминал о себе. — Вот месяца три назад вез я одного с прииска Дальнего в аэропорт, так он увидел сзади нас огни на трассе и давай меня торопить. Но я не тороплюсь особенно, расписание рейсов знаю и вижу, что торопиться некуда. А он мне на баранку полсотни повесил и говорит: «Какой русский не любит быстрой езды?» Ну я тогда и погнал, а он все назад оглядывается. «Да, говорит, хорошо идешь, машина-то отстает». И что интересно, вез его я в порт недели за три до этого, он тогда точно по таксометру рассчитался. Вот ведь какой непонятной души человек. — Возил два раза в аэропорт и он оба раза улетал? — Конечно, оба раза... Конечно, наверняка, я же вот этими руками ему вещи к трапу подносил. — Тогда давай в аэропорт. — Так вы же хотели на Дальний? — шофер с недоумением взглянул на Фомина. — В аэропорт! — повторил Михаил Николаевич. — Хозяин — барин. «Победа», вздымая снег и разбрасывая его веером, резко развернулась... Вечером при встрече все трое были оживлены. — Так вот, друзья мои, — Фомин притянул своих помощников за плечи, — есть кое-что существенное. По корешкам авиабилетов я установил, что в этом году в город К. дважды приезжал некто... — Фомин хитровато прищурил глаза и на мгновение замолк, чтобы заинтриговать собеседников, но закончить ему не удалось. — Некто Оловянников! — в один голос выкрикнули Владимир и Виктор. Удивляться пришлось подполковнику: — Да. Как вы догадались? — Оловянников Василий Петрович, тысяча девятьсот пятнадцатого года рождения, уроженец Тулы, проживающий там же по улице Советской, дом тринадцать, квартира двенадцать, дважды останавливался в гостинице, которую здесь именуют «Север», — скороговоркой произнес Владимир, держа перед собой открытую записную книжку... Три недели спустя подполковник был неприятно озадачен. Едва переступив порог кабинета, он сразу же по тому, как Козлов потирал подбородок, понял, что тот крайне раздражен. — К сожалению, как сообщили нам товарищи из Тулы, интересующий нас Оловянников скончался пять лет назад. — Начальник управления вопросительно посмотрел на Фомина. — Что вы на это скажете, Михаил Николаевич? — Значит, интересующее нас лицо живет где-то под своим настоящим именем, а в «командировки» выезжает под фамилией Оловянникова, с его паспортом. — Логично... — Комиссар оставил в покое свой подбородок. — Вероятно, придется выехать в Тулу. — Я тоже так думаю. Ребята останутся в К. Не исключено, что нужный нам человек появится там еще раз. Кстати, научно-техническому отделу по словесному портрету нужно изготовить его фотографию. Одновременно будем проверять возможные каналы хищения золота. Ведь мы пока ничего не знаем об этом: расхищается ли золото старателями во время добычи — тогда нет ни свидетелей, ни документальной недостачи, или, наоборот, хищение происходит в момент либо после сдачи — тогда могут быть свидетели и документальные данные. Вот ребята и займутся этим. ...Начальник городского отдела милиции Тулы встретил Фомина радушно, долго тряс его руку и повторял: — Слышал о вас, слышал. Чем можем быть полезны? Дело Оловянникова? Да мы уже кое-что подготовили. Усадив Фомина в кресло, его коллега с оживлением начал рассказывать: — Понимаете, Оловянников был известным в городе адвокатом, незадолго до смерти его обворовали: из квартиры украли ценности, деньги, документы, в том числе и паспорт. Преступника установили — это некто Шувалов. Сейчас он уже отбыл наказание, живет у нас в Туле. На допросе Шувалов показывал, что похищенный паспорт он продал на толкучке незнакомому лицу. Оловянникову был выдан новый документ, а вскоре он скончался. Нет! Ничего криминального в его смерти не было. Дело на Шувалова мы затребовали из архива суда, можете сами со всем ознакомиться. ...Фомин внимательно наблюдал за поведением Шувалова. В начале допроса тот держался вызывающе и нагло. Он заявил, что срок отбыл и про кражу разговаривать не желает и не будет. Но подполковник умел сбивать спесь с подобных людей. Разговаривать Шувалов стал, однако упорно твердил одно и то же: паспорт он продал неизвестному на толкучке. Фомин чутьем старого оперативника понял, что Шувалов говорит ложь, и решил раскрыть ему всю суть дела. — Теперь ты понимаешь, что если мы не найдем документ, то вынуждены задержать тебя по подозрению как соучастника по новому делу? — Понимаю. — Понимаешь? Густые широкие брови Михаила Николаевича вскидываются, под ними строгие вопрошающие глаза. Мелово-белое лицо Шувалова покрывается ярко-красными неправильной формы пятнами. — Ваша взяла, гражданин начальник. — Кому продал? — Часовому мастеру, что на углу улиц Знаменской и Южной... За красненькую. ...Тайны, загадки, предположения, поиски доказательств, непредвиденные препятствия, опровержение одних версий и выдвижение других и, наконец, раскрытие — все это увлекало Фомина, составляло часть его жизни. И потому Фомин не делил время на личное и служебное, для него оно было всегда единым. «Вот и сейчас одной тайной станет меньше», — с удовлетворением думал Михаил Николаевич, когда с Шуваловым и местными оперативниками входил в часовую мастерскую. Шувалов кивнул: — Вот этот. Фомин отметил, что по приметам «этот» не похож, не он наведывался в К., но все же строго спросил: — Гражданин Шелковников, где купленный вами паспорт? Чистенький сухонький старичок в очках, с бородкой клинышком — его можно было принять за профессора — нарочито беспомощно развел руками. В мастерской стало тихо, только назойливое гудение вентилятора отмеривало время ожидания. «Профессор» испуганно метнул глазами с Фомина на его сопровождающих и, когда разглядел Шувалова, запираться не стал. На допросе в горотделе часовой мастер внешне выглядел очень спокойно, только кончики пальцев, легкие, как у женщины, но желтовато-прозрачные от табака, нервно дрожали. Фомин подавил в себе нахлынувшее внезапно ненужное чувство жалости и с суровым видом приступил к делу. Старичок подробно рассказал, как, отдыхая в Сухуми, познакомился с веселым разговорчивым парнем, тоже часовым мастером, которому перепродал купленный по случаю корпус золотых часов. Новый знакомый неплохо заплатил. Потом они два раза встречались в ресторане. А перед самым отъездом Шелковникова каким-то образом разыскал новый «друг», на прощание они выпили бутылку сухого. В разговоре Леша, как называл себя молодой человек, намекнул на то, что он неплохо бы заплатил за чужой паспорт. Только паспорт, другие документы его не интересовали. А через год Шелковников привез Леше паспорт Оловянникова, за что получил, как он выразился, полторы катеньки[5]. После допроса Шелковникова подполковнику пришлось лететь на юг. Отдохнув в забронированном для него номере гостиницы, Фомин решил по приметам, нарисованным «тихим» старичком, найти часовую мастерскую. Она была в центре города. Михаил Николаевич среди чужой крикливой толпы чувствовал себя неуютно и быстро устал. Но когда зашел в мастерскую, усталость как рукой сняло. Перед окошечком толпился народ. Подошла очередь Фомина, он снял с руки часы и пожаловался на неточный ход. Лешу он узнал сразу. Весело отпуская шутки, тот поколдовал над часами и при получении платы заверил, что теперь будут «идти точно»... Работники уголовного розыска ничего не могли сообщить о веселом парне Леше. Пришлось встретиться с участковым, который обстоятельно охарактеризовал часового мастера и его напарника. Особое внимание он обратил на то, что в чередовании смен у них нет порядка, что Леша безотказный парень, часто работает за своего дружка Якова Барминовича по нескольку дней подряд. Из паспортного стола доставили форму № 1 с фотографией Барминовича. С небольшого клочка фотобумаги упрямо смотрел человек, приметы которого совпадали с приметами посетителя города К. У Фомина радостно забилось сердце. Но рисковать он не стал. В этот же вечер в город К. ушли шифровка и секретный пакет с увеличенной фотографией Барминовича. Целую неделю Михаил Николаевич мучился бездельем. За домами Алексея Петрова, Якова Барминовича и мастерской установили наблюдение. Но ничего подозрительного не было. Наконец пришла шифрованная телеграмма от помощников подполковника из К.: Яков Барминович опознан по фотографии. Обыски делали одновременно в трех местах: на квартирах Петрова, Барминовича и в часовой мастерской. Фомин приехал к Барминовичу. Тот встретил спокойно, вежливо, ни один мускул не дрогнул на его лице. Как сел в кресло в начале обыска, так и не поднимался все шесть часов подряд. Обыск ничего не дал. В конце Фомин подошел к Барминовичу, попросил его подняться и внимательно осмотрел кресло. Ничего подозрительного не обнаружив в нем, сдвинул с места и стал упорно осматривать паркетный пол. Понятые внимательно наблюдали за его действиями. Подполковник наклонился и твердым упругим пальцем, как молоточком, начал постукивать по плиткам паркета. Затем потребовал ломик или топор. Хозяин заявил, что у него таких предметов не водится. — Ай-ай, нехорошо обманывать, гражданин Барминович, — спокойно заметил Фомин и попросил участкового принести из чулана топор. Неторопливо согнувшись, Михаил Николаевич вставил лезвие топорика в щель между плитками. — За поломку пола ответите, — со злостью прошипел Барминович.