— Не болтай, — одернул я его, приглядываясь к девушке. Слегка удивленные серо-голубые внимательные глаза обратились в мою сторону, и девушка улыбнулась мне, как старому знакомому. Сомнений не оставалось, эту ясную улыбку я уже видел. Но где? Вспомнить сразу не смог. — Мы уже встречались, — ответила Надя, протягивая длинную узкую руку. Ее ладонь была прохладной, а голос показался знакомым. «Ну где я его слышал?» — Где же вы встречались? — удивленно спросил Жора. — А вон в том магазине, — она повела в сторону «Детского мира» рукой, в которой держала белую замшевую сумочку. И я сразу же все вспомнил. Эту сумочку раскрыл Повар в тот день, когда я так неудачно следил за ним и не смог взять его с поличным. А Надю я еще хотел назвать разиней. Кровь бросилась мне в лицо, щеки и уши стали горячими. — Он у меня очень стеснительный, — сказал Жора с усмешкой. — И сердитый, — добавила Надя, поглядывая на меня с доброй улыбкой. «Вот это да! — думалось мне. — Почему я не рассмотрел тогда эту девчонку?» Надя уже давно отпустила мою руку, а мне казалось, что я все еще держу ее ласковую ладонь с тонкими легкими пальцами. Наверное, у меня был дурацкий вид, потому что, опомнившись и оторвав взгляд от строгого с нежной белизной лица девушки, я заметил, что Жора удивленно-насмешливо поглядывает на меня со стороны. — Идиллия, — шепнул он мне, когда мы все трое входили в магазин, — клянусь: пастух и пастушка. — Иди к черту, — также шепотом ответил я ему. Раза два мы не торопясь прошли по длинному, занимающему целый квартал магазину. Для вида поглядывали на прилавки и кое-где останавливались у витрин. Ничего подозрительного не замечалось. Вскоре появились Костовский и Вершинин. Жора познакомил их с Надей. Они наперебой начали создавать о себе впечатление. Мне было смешно и в то же время как-то неприятно, что ребята пытаются расшаркиваться перед Надей, разыгрывая кавалеров. Неожиданно мое внимание привлекли трое мужчин, остановившихся у отдела шерстяного трикотажа: двое лет по двадцать пять, ладно скроенные, с восточным типом лица, одинаковыми усиками и угольно-черными завитками кудрей, пружинисто выбивающимися из-под маленьких кепочек; третий невзрачный, ничем примечательным не бросающийся в глаза, «человек без примет», можно было сказать о нем. Все они столпились у прилавка и начали разглядывать шерстяные платки, громко, наперебой обсуждая их низкое качество. Наша группа стояла недалеко: Костовский, Вершинин и Китаев — спиной к незнакомцам, а я и Надя — к ним лицом. Я увидел, как «человек без примет» вытащил из-за пазухи шаль, и двое с антрацитовыми чубами-пружинами начали весело расхваливать свой товар. И откуда набежало столько женщин! Незнакомцы были моментально взяты в плотное кольцо. — Не оглядывайтесь, — предупредил я ребят и указал глазами, что действие происходит за их спинами. Все поняли с полуслова. Мы притихли, хотя продолжали жестикулировать, имитируя тихую интересную беседу. Всем стал хорошо слышен разговор в толпе, окружившей неизвестных. — Настоящий, оренбургский. — Дар природы. — Сколько стоит? — Ты... девятьсот, — сказал неприметный. Мне было видно, что молодая женщина, одетая в демисезонное пальто с отороченными норковым мехом рукавами, подала деньги и протянула руку за шалью. — Э-э... Погоди! Деньги любят счет. — Продавец отвел руку женщины и подал деньги одному из своих товарищей. Тот начал считать их, бумажки так и замелькали в его пальцах. — Девятьсот, — громко и четко сказал он, — а где еще тысяча? — Так вы говорили «девятьсот», — растерянно произнесла покупательница. — Я ничего не говорил, а вот он сказал «тысяча девятьсот», — чернявый ткнул в неприметного пальцем, и тот согласно закивал головой. — А я думала, девятьсот, — разочарованно протянула женщина. Ее пухлые щеки порозовели от смущения и досады, и она протянула руку за деньгами. — Деньги любят счет, — повторил неприметный, а чернявый начал считать деньги перед глазами покупательницы; его пальцы работали еще быстрее, чем в первый раз, купюры так и шелестели в его руках, так и летали, как осенние листья под сильным ветром. — Девятьсот, ровно, — сказал он и протянул деньги женщине. Неприметный стал втискивать шаль обратно за пазуху, а покупательница с сожалением проследила за ней взглядом. Я видел ее сердито-обиженное лицо, когда она прошла мимо нас, пряча деньги в сумочку. Незнакомцы направились к выходу, ребята рассосались вдоль прилавков и двинулись вслед за ними, а я потянул Надю на второй этаж магазина, куда направилась покупательница. По нашим действиям Надя определила, что-то произошло, но сути происходящего не понимала и следовала за мной с растерянным видом. Неудачницу в демисезонном пальто я нашел быстро. В отделе головных уборов она примеряла зеленую шляпку. Судя по всему, она уже утешилась и о несостоявшейся покупке оренбургского платка забыла. — Извините, — я прервал ее приятное занятие на самом интересном моменте: она внимательно рассматривала себя в зеркало, наклонив голову слегка набок. Моя бесцеремонность не могла вызвать удовольствия, и поэтому я встретил взгляд рассерженной кошки. Взгляд женщины слегка смягчился, когда она перевела его с меня на стоящую рядом Надю. — Извините, — повторил я, — мы из уголовного розыска. На ее лице отразилось недоумение, смешанное с недоверием, поэтому я протянул ей удостоверение и быстро заговорил: — Мы очень торопимся, просим пересчитать деньги, которые вам вернули при продаже пухового платка. Поспешно пересчитав купюры, она, кажется, поняла, в чем дело, и заквохтала, как беспокойная наседка: — Какой ужас, только четыреста пять рублей, а где же остальные? — Она с тревогой и надеждой посмотрела мне в лицо. — Постараемся вернуть, — уверенно ответил я, — скажите вашу фамилию и адрес, а лучше дайте взглянуть на ваш паспорт. «Синельникова Антонина Романовна, пр. Кутузова, 42, кв. 6», — пометил я в своей записной книжке. — А теперь прошу вас пойти в управление милиции к ответственному дежурному, это недалеко, рядом. Напишите заявление и можете ждать нас, мы будем часа через два-три. Думаю, что вы свои деньги получите. Надя едва поспевала за мной, щеки ее горели от яркого румянца, глаза блестели, и она возбужденно шептала: «Как интересно, просто ужасно интересно». На улице нас ожидал Вершинин, он махнул рукой в сторону главунивермага: — Фармазонят там. Карусель закрутилась. Все обманутые мошенниками женщины смотрели удивленно и недоумевающе, когда, выждав момент, вдали от посторонних глаз, один из нас интересовался остатком у них денег. Все они начинали ахать и охать, а затем начинал, по всей видимости, ахать и охать ответственный дежурный по управлению милиции, когда к нему вереницею потянулись потерпевшие со своими заявлениями. Надя уже разобралась, что к чему, и с загадочно-интригующим видом отводила в сторону женщин, обворованных в результате своего же легкомыслия. Договаривалась она с ними на удивление быстро. Легкая улыбка, совместное разглядывание и пересчет оставшихся купюр, несколько штрихов в миниатюрной записной книжечке, доверчивое прикосновение к плечу, и они уже разошлись. Со стороны могло показаться, что между делом побеседовали две задушевные подруги или родственницы. Наконец, обойдя за преступниками всю центральную часть города, решили брать их с поличным. Переглянувшись друг с другом, мы приблизились к противникам с разных сторон, и, когда они уже были готовы разойтись с очередной жертвой, раздался звонкий голос Костовского: — Минуточку, гражданочка! Посчитайте свои деньги и скажите нам, на сколько вас обманули. Взявшись вчетвером за руки, мы образовали вокруг троих мошенников неподвижный хоровод, а Надя начала пересчитывать с потерпевшей деньги. Замешательство в центре хоровода длилось одну-две секунды, не больше. Парни с антрацитовыми чубами, по-звериному изогнувшись, одновременно бросились на нас и разорвали кольцо. Маленький Вершинин был сбит с ног, и на его живот наступила нога в хромовом щеголеватом сапоге. Как зайцы преступники бросились в разные стороны. Скорее затеряться в толпе! Ускользнуть из магазина, а затем и из города! Одному я подставил ножку, и он растянулся во весь рост на бетонном полу. Моментально схватив его за кисть правой руки, закрутил ее за спину и, использовав свою левую руку как рычаг, заставил подняться на ноги. Постанывая от боли, он просил освободить его руку: — Отпусти, я не убегу, больно! Но как только я ослабил рычаг, он попытался рывком освободиться от захвата. Я был начеку и прижал его руку вверх так, что он застонал. — Не выйдет, — со злостью предупредил я и снова слегка ослабил давление, — вот так и пойдем! Повернув взятого на прием, я посмотрел, что творится сзади. Костовский и Вершинин крепко держали за руки второго беглеца в хромовых сапожках. У Гошки Вершинина лицо было в крови, но он радостно улыбался и помахал мне рукой. Надя и Жора вели третьего, того, который был без особых примет. Он был спокоен как сфинкс. Ни страха, ни уныния, ни возмущения, ни сопротивления: покорно следовал между ними. Последней шла пострадавшая, с опаской поглядывая по сторонам. Подождав, пока пройдут все, мы со своим подопечным стали замыкающими этого странного шествия. Это был наш триумф. В дежурной части уже находился дядя Миша. Двенадцать обманутых сидели на скамейке. — Ну, что я говорил, — обратился Фомин к дежурному майору, — если мои ребята посылают сюда потерпевших, то уж преступников они наверняка приведут. А преступники-то уж больно ловкие, четыре года одним платком торговали, так что в милиции их давно поджидают. Вечером я прощался с Надей у общежития мединститута. — А ты удачливая, в первый же день и такое задержание. — А ты злой, я видела твое лицо, когда шла возня с этим... как его? — Прокэсно. — Да. — Иногда они заставляют нас быть злыми. Вот походишь с нами еще, так увидишь. И бьют при встрече наших ребят, и угрожают, а бывает, в автобусе начинают показывать на нас пассажирам и кричать: «Смотрите, граждане, вот они! Это карманные воры, бейте их!» В общем, валят с больной головы на здоровую. Так что всякое бывает. Как тут не быть злыми! — А оружие вам дают? — поинтересовалась Надя. — Не всем и не всегда, и только под ответственность дяди Миши. — Я немного помолчал. — Так будешь с нами их всех ловить, не побоишься? — Буду, — твердо ответила Надя, — я своих подруг с собой приведу.