Где-то за пару улиц от приложившегося к жбану (тару сосед попросил вернуть) меня залаяла собака, над головой прохлопала крыльями ворона, а если напрячь слух, можно было услышать свиное похрюкивание — где-то метрах в двухстах от нас. Странно — постапокалиптический город такого ощущения жизни, как здесь, и близко не создавал. Тут можно подумать о прелестях «природосообразного» способа человеческого существования, но мне комфорт и развитая инфраструктура всегда нравились. Ну не крестьянин я ни разу — обычный городской пролетарий. Был! Настроение было восхитительным, и, когда бутыль опустела на половину, мне пришло в голову прогуляться. Ночных нападений бояться смысла нет — мы здешним нужны, такими уровнями не разбрасываются. Да и на извергов местные не похожи — обычные люди, а обычные люди на детей не нападают. Куда там дамы пошли? Поднявшись со скамейки, я не торопясь двинулся по темной для непрокачанных людей, но вполне светлой для меня, улице. Стоп, а на перекрестке куда? Дилемма решилась сама собой — из-за угла вышла одинокая Даша. Помахав ей рукой, спросил: — Встретили родню? — Встретили, — кивнула она. — У тети Сони неплохое хозяйство и двухэтажный кирпичный коттеджик. Она думает, что ее дочь была директором в какой-то фирме. — Понял, — принял я инфу к сведению. — Прогуляемся? — А аппарат? — хихикнула она. — Плоды его трудов частично со мной, — ответил я. — Будешь? — Хочешь споить наивную девушку? — спросила она. — Даже не знаю, сколько нам теперь нужно тонн выжрать, чтобы потерять самоконтроль, — признался я. — И обидно быстро трезвею. И нет, спаивать я тебя не хочу. — Даже немного обидно, — ответила она, и мы пошли гулять, время от времени прикладываясь к жбану. — Узнал что-то полезное в аппаратной? — спросила Даша. — Налог — десятина, бабка Филипповна — изначально православная, законы — общечеловеческие, границы — открыты, — выдал я конспект. — Светина бабушка то же самое рассказывала, — кивнула она. — Остаемся? — Я бы остался, но по пути в город заглянем к воякам, оценим тамошние условия. Безопасную зону-то точно здесь разворачивать будем, но все познается в сравнении. — Согласна, — с улыбкой вдохнув воздух полной грудью, девушка призналась. — Вообще мне здесь нравится — спокойно, мирно и не воняет. Вон там теть Соня живет, — указала она налево. — Предлагаю посмотреть сельсовет, — указал направо. — Идем, — согласилась она. Здесь заброшенных домов практически не было — не думаю, что центр деревни обошла стороной «зомбификация», просто жители переехали с окраин поближе друг к другу. Тут нам навстречу попалась вооруженная дубиной и каноничного вида поленом пара жителей мужского пола. Уровни 15 и 16, возраст — чуть за сорок. — Назовитесь! — направив на нас фонарик, велел 16-й. Мы были не против познакомиться. — Антон. — Даша. — Прописку показываем! — велел 15-й. — Какая еще «прописка»? — презрительно фыркнула Даша. — Обычная, Сухобузинская! — ответил тот. — Могу на месте выписать, за вот такую же! — указал на початый жбан. Врёт. — Дороговато будет, — поморщился я, отпил самогонки и предложил. — Давай-ка ты, уважаемый паспортист, на себя светить будешь. — У нас тут пьяный дебошир! — обрадовался 16-й. — В вытрезвитель пройдемте! — Тяжело, когда у собеседника «оценки» нету, — поделился я чувствами с Дашей. — И не говори, — согласилась она. — Мальчики, предлагаю разойтись мирно. Мы у вас здесь первый раз ночуем, а вы портите нам впечатления. — Ты, конечно, девка, но, если надо, мы и девку в вытрезвитель доставим — у нас равноправие, — заявил 15-й. Бьющий в лицо свет фонарика не мешал — восприятие не даст меня ослепить — но раздражал, поэтому врубив концентрацию, я отобрал спецсредство у не успевшего среагировать мужика. — А… — оторопело уставился он на пустую руку. — А, у вас уровень большой? — догадался его напарник и выдавил улыбку. — Что ж вы сразу не сказали! Высокоуровневым прописка не нужна, желаем вам приятной жизни в нашей деревне и просим вернуть фонарик — нам до утра патрулировать, ни зги не видно. Фонарь вернулся к владельцу, и они спешно отправились дальше. — «Девка» — это грубое слово, — заметила мне Даша. — В его глазах — нет, — пожал я плечами, возобновив движение. — Он же тебя в два раза старше и деревенский, вот и назвал так, чисто машинально. Уверен, если у него дети женского пола есть, он их так же называет, с отцовской любовью и гордостью. Девушка отобрала жбан, приложилась, вернула и спросила: — А если меня кто-нибудь сильно обидит, ты за меня отомстишь? — Конечно, — подтвердил я. — Потому что нравишься. — Нажрался! — победно ткнула в меня пальцем спутница. — Признания алкаша ничего не стоят — ты, как и все мужики, думаешь вот этим! — перевела палец ниже. — Ладно, — буркнул я, моментально пожалев о сказанном. Но рожа у Даши довольная — это хороший знак. — Смотри! — указала она на пришпиленную на забор табличку. — «Копченая рыба круглосуточно. Бартер», — озвучил я. — Хочешь? У меня так-то есть. — У тебя — из магазина, — покачала она головой. — А здесь — настоящий, фермерский эко-продукт. — Знаем мы местные речки, — поморщился я. — Если там «эко», то почему нельзя купаться? — Чтобы грязные городские жители не портили «эко»! — заявила она. — Идем! — решительно свернула к калитке. — Угостишь даму рыбкой? — Конечно, — подтвердил я. Рыбой торговала целая семья — дедушка преклонных лет, его сын лет средних, бабушка, женщина средних же лет — невестка, аж с девятым уровнем, притом что мужики не достигли и пятого — и пара детишек. Повезло — никто не «зомбифицировался», огромная редкость по их словам. Обмен гречки на пару окуней прошел успешно, и дальше мы шли, медленно смакуя вкуснятину — не еда же, деликатес! — Как-то уже и выветрилось, — вздохнула девушка. Не про рыбу — про самогон. — Выветрилось, — подтвердил я. Остановившись, она дематериализовала рыбину и сделала шаг ко мне. Подняв глаза, попросила: — Повторишь то, что сказал до этого? — Нравишься! И поцеловал Дашу в пахнущие окунем губы. * * * Обратно мы шли, взявшись за руки. Гормональная система с возрастом меняется, и крышесносящей, подростковой любви уже не будет, но сердце все равно радостно трепетало, а душа впитывала тепло ее маленькой, мягкой ладошки — теперь я своей новой жизнью полностью доволен. —…но, когда мне исполнилось тринадцать, отец от нас ушел, — тихо рассказывала девушка о себе. — Я его не виню — характер у моей мамаши тот еще. Она не унывала, быстро нашла мне нового, молодого — двадцать пять ему тогда было — красивого папку, — саркастично усмехнулась. — Не работал, на шее у нее сидел. Если был выбор купить новые кроссовки ему или мне — она даже не раздумывала, выбирая своего хахаля. Я молчал — такие монологи в наводящих вопросах и комментариях нуждаются редко — и гладил тыльную сторону ее руки большим пальцем, как бы демонстрируя сочувствие. — Да и хрен бы с ним, я все быстро поняла и надеялась уйти из дома, как только стану совершеннолетней. Был еще вариант сбежать сожительствовать к взрослому мужику, пара моих одноклассниц так и сделали, но я не хотела — ненавижу зависеть от других. А там… Там у меня хотя бы была своя комната. Подрабатывала — листовки раздавала, а мамаша со скандалом половину отбирала, арендная плата, мол. Я однажды не отдала, так она мне голову разбила. Даша повернулась, мягко высвободив руку и раздвинула волосы на затылке, показав чистую кожу. — После модификации шрамы исчезают, — мягко напомнил ей я. — Точно! — смутилась она, взяла меня за руку как было, и мы пошли дальше. — В общем — та еще жизнь была. Иногда я мечтала о детском доме, но решимости не хватило, — поджала губы. — И зря, потому что в день моего совершеннолетия — я к тому времени уже в техникум поступила, на гостиничное дело, с хорошей девочкой подружилась — ей родители квартиру купили за поступление. У нее пожить хотела, пока на ноги не встану — она звала, но тут домой откуда-то приперся мамин муженек, — голос потускнел. — Пьяный. Угадай с одного раза, что было? — Приставал? — без труда угадал я. — Любимую футболку мою порвал, мразь, — прошипела она и хищно улыбнулась. — Хорошо, что на столе нож лежал как у Лены, я ему рожу располосовала. Ух и выл, тварь! — девушка закрыла глаза, смакуя воспоминания. — Мамаша только вечером пришла — он к тому времени в травмпункт сходить успел, зашиться, и заявление на меня написать. Мамаша как увидела, что ее муженек красивым уже никогда не будет, на меня с кулаками бросилась. А я ей нож показываю и говорю, что лучше ко мне не лезть. В комнате закрылась, вещи дособрала, попыталась убежать, но нет — полиция приехала и переселила меня в новый, уютный каменный дом с решетками. Посидела недельку, и повезли на экспертизу, которая решила, что я — на всю голову е*анутая и определили сидеть в дурку. Поэтому я тебя и испугалась, — последнюю фразу она сказала совсем другим, мягким и немного виноватым тоном, заодно прижавшись ко мне плечом.