Шварц неуверенно пожал плечами. — В обычный травмпункт лучше не лезь, — сказал Китайгородцев. — Оттуда могут позвонить в милицию. Начнётся разбирательство — я не буду молчать о том, как вы тут ножиками махали. Так что думай. Под присмотром Китайгородцева Шварц усадил своих друзей в машину и укатил. Китайгородцев возвратился в дом. — Я под принуждением, — сказал ему Потёмкин, стараясь не смотреть в глаза. — Они заставили меня. Они собирались меня убить. Я перед вами виноват. — Не надо об этом, — остановил Потёмкина Китайгородцев. — Мне нужна ваша помощь. Помогите мне. * * * Про гипноз — это дяде Стёпе было в диковинку. Потёмкин очень быстро сообразил, что с этим человеком надо быть проще. Ни про Фрейда не заикаться, ни про гипнотический транс, ни про раппорт. — Сейчас будем вспоминать, — приговаривал Потёмкин, усаживая дядю Стёпу на скамье спиной к стене. — Сейчас всё вспомнится, надо только очень захотеть. Руки на колени! Кисти рук — на колени! Дядя Стёпа подчинился, хотя и не понимал, чего от него хотят. Потёмкин приподнял кисти рук своего подопечного, тут же отпустил, кисти шлёпнулись обратно на колени. — Расслабьтесь, — попросил Потёмкин. — Я хочу, чтобы руки падали свободно. Расслабьтесь! Несколько раз поднимал и отпускал руки дяди Стёпы. С каждым следующим разом тот выглядел всё более безвольным. Руки уже существовали отдельно от него. Потёмкин понял, что с внушаемостью у этого человека всё в порядке. Мягким кошачьим движением он вдруг извлёк из кармана блестящий шарик, подвешенный на нитке. — Смотрите на шарик, только на шарик, вы всё время будете смотреть на него, — заунывным голосом затянул Потёмкин. — Вы расслабились, вы никого здесь не замечаете, вы слышите только мой голос. Вы голос слышите, вам хорошо, вам спокойно, вы расслабились ещё, и вы смотрите, смотрите на шарик. Веки становятся тяжёлыми. Тяжёлыми. Тяжёлыми. Глаза сами закрываются, но вы ещё можете удержать их открытыми, вы смотрите на блестящий шарик, глаза держать открытыми, пока я не разрешу закрыть их. Дядя Стёпа старательно таращился на шарик, но было заметно, что ему всё труднее делать это, он уже едва справлялся с охватывающей его дремотой, и только голос гипнотизёра удерживал его, не позволяя окунуться в тёплые объятия сна. — Глаза устают. Веки тяжелеют. Хочется закрыть глаза. Сонливость, сильная сонливость. Из последних сил вы держитесь, невозможно сопротивляться, хочется спать. Веки тяжёлые, веки слипаются, так приятно спать! Спать! Спать! Можно спать! Дядя Стёпа смежил веки. Он спал. Потёмкин ещё стоял над ним какое-то время, потом спрятал в карман выполнивший свою задачу шарик. — Вы рыбак. Вы любите рыбачить, — сказал Потёмкин. — Вы любите рыбу ловить? — Да, — ответил дядя Стёпа, но глаз не открыл. — Чем вы пользуетесь, когда рыбу ловите? Удочкой? — Да. — А чем ещё? Сетями пользуетесь? — Да. — Получается, вы браконьер. Вы понимаете, что вы — браконьер? — Понимаю, — невозмутимо ответил дядя Стёпа. — Вы здесь знаете все рыбные места, — сказал Потёмкин. — К вам, наверное, иногда обращаются за помощью другие рыбаки. Многие к вам приезжают? — Многие. — Глеб приезжал? — Глеб приезжал, — подтвердил дядя Стёпа. — Сколько раз? — Я не считал. — А последний раз вы помните, когда видели его? — Весной. — Вместе рыбачили? — Поврозь. — Почему? — Не захотел. — Кто? — спросил Потёмкин. — Он или вы? — Он. — В чём причина? Как он объяснил? — С брательником хотел. — Так и сказал? — Ага. — Брат его здесь был? — Приехал, — сказал дядя Стёпа. — Вы его видели? — Видал. — А кто ещё мог видеть? — подводил к главному Потёмкин. — Кто был ещё на берегу? Ещё до того, как ему заняться дядей Стёпой, Китайгородцев объяснил гипнотизёру при разговоре с глазу на глаз, в каком направлении надо двигаться, чтобы в потёмках дяди Стёпиного сознания разыскать нужное. — Чёрный был, — сказал дядя Стёпа. — Его я видел. — А чёрный — почему? Тут случилась заминка. Дядя Стёпа молчал, и поскольку его глаза по-прежнему были закрыты, казалось, что он спит. — Там был чёрный цвет? — подсказал Потёмкин. — Был. — Что было чёрное? Лицо? Одежда? Волосы? — Одежда была такая. — Чёрная была одежда? — Да. Прям сплошняком. — Он весь был чёрный? — Ага. — Его лицо вы запомнили? — Борода, — сказал вдруг дядя Степа. — Борода лопатой! — не выдержал молчавший до этого момента Китайгородцев. Тут же испугался, что дядя Стёпа от его возгласа пробудится, но Потёмкин жестом показал: всё нормально, он вас не слышит, он слышит только мой голос. — Борода была, как лопата? — спросил Потёмкин. — Большая борода? — Не-е, — протянул дядя Степа. И всё-таки это был Михаил. Китайгородцев уже почти поверил. — Поп, — сказал дядя Стёпа. — Что? — не сообразил Потёмкин. И дядя Стёпа повторил: