— Почему? — спросил бесцветным голосом Китайгородцев. — Останусь с вами. — Со мной опасно. Мне сейчас лучше быть одному. Я ни с кем не выхожу на связь. У меня в багажнике лежит мобильник — я не то что им не пользуюсь, я даже батарею от него отсоединил. — Зачем? — Чтобы меня не вычислили. Не хочу, чтобы кто-то ещё был замаран. Или я сам разберусь с этой бедой, или в конце концов один буду отвечать за всё, что случится. Хамза дал Китайгородцеву уйти, хотя уже понимал, что тот способен натворить бед и его надо было бы закрыть — для собственного спокойствия. Он дал Китайгородцеву шанс. Эти несколько дней, за которые ещё можно было разыскать Михаила и попытаться что-либо исправить. Откуда же Хамзе было знать, что исправить уже ничего нельзя. И теперь Китайгородцев не хотел никого в это дело впутывать. — Я останусь, — сказал Потёмкин. — Рядом с вами страшно, это правда. Но одному ещё страшнее. Не каждый готов переживать страх в одиночестве. Потёмкин вот не смог. * * * Издалека завидев кресты над куполами, Глеб остановил машину. Нина Петровна, которая сидела рядом, посмотрела вопросительно. — Сейчас изучим обстановку, — сказал Глеб. — Я в последнее время очень осторожный. Он невесело улыбнулся, таким образом напоминая, скольким опасностям подвергался в последние месяцы. Вышел из машины, подошёл к «Жигулям», велел охранникам ехать в монастырь, дал чёткие инструкции, о чём именно там расспрашивать. Он не хотел, чтобы Нина Петровна всё это слышала. * * * Охранники уехали, прихватив с собой Шварца. Глеб и Нина Петровна остались наедине. — Мне до сих пор не верится, что Стас хотел убить тебя, — сказала женщина. — Я тоже был бы рад не верить в это, — поддакнул Глеб. — Кто бы мог подумать! — Ну, он всегда был странный, — осторожно напомнил Глеб. — Ты наверняка это помнишь. — Да, выходки у него были… разные, — не сразу подобрала определение Нина Петровна. — Не то слово! — уже увереннее сказал Глеб. У него в запасе было, что рассказать. — Представляешь, он построил под Москвой дом… — Да, я в курсе. — В таком, знаешь, стиле… Как будто там живет английский лорд. Дом новёхонький, а вид такой, словно ему уже пятьсот лет. — Немалых денег, наверное, стоит сделать так. Глеб это замечание пропустил мимо ушей, потому что он хотел говорить не о деньгах, а о странностях брата. — И там, внутри, — сказал он, — Стас устроил картинную галерею. Ты бы видела! — он засмеялся желчно. — Сам Стас в таких нарядах… Ну, будто его рисовали те же пятьсот лет назад. И все прочие портреты в том же духе. Старинный род! Английские аристократы! — Чудачество, конечно, — признала собеседница. — Но — безобидное. — Если бы! Там же заикой можно стать! Он в одной комнате оборудовал как бы кабинет нашего покойного отца. И самого отца туда усадил. Из воска сделал. Заказал каким-то умельцам, те вылепили в натуральную величину, причём такую точную — с двух шагов не отличишь. Одел его в отцовскую одежду, этого воскового папку. Мне говорит — пойдём, у меня есть сюрприз. Я туда вошёл… Глеб прикрыл глаза, показывая, как он ужаснулся. — Представляешь? Я захожу, а там сидит отец! Нина Петровна растерянно молчала. — Я едва не умер, поверь мне, — сказал Глеб. — Да, он со странностями, — пробормотала Нина Петровна. — Я и раньше это замечала, а сейчас, похоже, только усугубилось. Вот так: если долго не общаешься с человеком, потом, при встрече, можешь обнаружить, как он сильно изменился. Сам на себя не похож. Как будто другой человек. Особенно, когда рядом нет тех, кто этого человека знал хорошо, вдруг подумал Глеб. Хорошо, когда один, как перст. Никого лишнего рядом. Все уже умерли. * * * Охранники вернулись через час. Машину поставили поодаль, как и велел им Глеб. — Жди здесь, — сказал Глеб Нине Петровне. — Я пойду, узнаю, что они там накопали. — Я пройдусь. — Холодно, — сказал Глеб. — Я недалеко. Надоело сидеть в машине. Глеб пересел в «Жигули» к охранникам, не обращая внимания на закованного в наручники Шварца. Да Шварц и сам старался быть незаметным. Забился в угол. — Здесь этот гад! — доложил охранник. — Китайгородцев?! — обрадовался Глеб. — Да. Вот она, удача! — А Михаил?! — Был, но уехал. — Куда? — Не знаю. Знает Китайгородцев. — Ты уверен? — Мне так сказали. Тут были Михаил, мама ваша и какой-то с ними безумный доходяга. Китайгородцев утром приехал, всех их забрал, увёз куда-то. Потом вернулись, врача искали, у вашей мамы заболело сердце. Снова уехали, а недавно Китайгородцев вернулся без них, но с каким-то мужиком. — Кто такой? — нахмурился Лисицын. — Неизвестно. Мне его описали так: низенький, худой, чёрненький, и глазищи такие глубокие. — Это Потёмкин! — подал голос Шварц. — Знаешь его? — заинтересовался Глеб. — Да. Он гипнотизёр. Мы его крышевали, покуда не сбежал. — Действительно умеет… ну, это… с гипнозом… или шарлатан? — спросил Глеб. — Умеет! — с готовностью ответил Шварц, воодушевившись оттого, что он может быть чем-то полезен. — При мне такие трюки проделывал! Я не поверил бы, если бы сам не видел. Загипнотизировал, к примеру, мужика. И тот стал дурак дураком. Жену свою родную не узнаёт. Нет, он разговаривает, смеётся даже, но жена ему вроде никакая не жена. Тоже сначала смеялась эта дура, ей было весело, а потом разревелась. Неприятно потому что. — Так его можно снова взять под крышу, коли он здесь, — сказал Глеб. — Дело выгодное? Доход большой был? — Да он как целый завод! — вспомнил давнее сравнение Шварц, всё сильнее воодушевляясь. Какая-та надежда для него лично впереди забрезжила.