— Мы возьмём его в оборот, а ты будешь за ним приглядывать, — строил планы Глеб. — Ты как? Согласен? — А как же! — выдохнул счастливый Шварц. — Тогда такое дело. Ты вон ту бабу видишь? И у Шварца сердце рухнуло куда-то в пятки. Он смотрел на силуэт женщины, прогуливающейся в вечерних сумерках, и уже понимал, что на самом деле счастья в жизни не бывает. — Мы все вместе должны быть, — сказал Глеб. — Чтобы никто друг друга не продал. Охранники мрачно смотрели на Шварца, будто уже заподозрили его в том, что он решил соскочить и всех их сдать. — Если ты с нами, тогда ты должен стать таким, как мы, — сказал Глеб. — Убей её! — Когда? — глупо спросил Шварц. — Прямо сейчас. Шварц обездвижел. — Сделаешь? — настаивал Глеб. — Ты с нами или нет? Если он не с ними, в живых его не оставят. Он будет жить, только если они повяжут его кровью. — Я не слышу! — сказал Глеб, на глазах мрачнея. — А чем убить? — быстро спросил Шварц. Может, ему дадут оружие? — Руками, — тут же развеял Глеб его иллюзии. — Я не смогу! — взмолился Шварц. Мол, если из пистолета, например, тогда ещё куда ни шло, а голыми руками — это выше его сил. — Голыми… руками, — раздельно произнёс Глеб. Шварца передёрнуло. Ему хотелось выть от страха за себя и от ужаса перед тем, что он сейчас сделает. — Она баба, — доверительным тоном произнес Глеб. — В ней силы нет. Дело плёвое. Одна минута, и ты свободен. Но его тон не мог Шварца обмануть. Глаза Глеба выдавали. Зверь. Пощады от него не жди. Глеб кивнул охраннику. Тот снял наручники с запястий Шварца. — Иди! — сказал Шварцу Глеб. Шварц не сдвинулся с места. — Мы здесь никого не уговариваем, — сказал Глеб. И дальше уже должна была последовать команда охранникам. Убьют они Шварца и глазом не моргнут. А потом и бабу эту. Раз решили — ей всё равно не жить. Хоть Шварц её убьет, хоть эти. Какая ей разница? Для неё конец один. Это у Шварца ещё выбор есть. Пока. Он решился. — Я пойду! — сказал хрипло. Его выпустили из машины. Он пошёл медленно, оттягивая страшный миг. Глеб, глядя ему вслед сквозь стекло машины, тронул за плечо охранника, сказал: — Когда он бабу эту грохнет, займись им. Он нам не нужен. А потом с бабой до конца разберись. Сам он прилично дело вряд ли сделает. Кишка тонка. Шварц уже нагнал Нину Петровну. Она, услышав скрип снега под его ногами, обернулась, но не успела ничего сказать. Шварц вцепился в её шею, давил, что было сил, женщина хрипела и билась в его руках. Она отчаянно сражалась за свою жизнь и сильно расцарапала Шварцу лицо. Он уворачивался и зло матерился. Смог, наконец, свалить несчастную на снег, и теперь ему было сподручнее действовать. Он прижимал жертву к земле, Нина Петровна уже почти не сопротивлялась. Потом она затихла. Шварц понял, что дело сделано, испуганно отпрянул. К нему приближался один из охранников Лисицына. — Шеф сказал, чтобы я подсобил тебе, — произнёс охранник. Подошёл и с силой вогнал нож в грудь Шварцу. Шварц устоял на ногах. — Ты чего?! — спросил он изумлённо. Вместо ответа охранник ударил его ещё раз. Тогда Шварц упал. Глеб видел происходящее, сидя в «Жигулях». Он сидел сзади, а впереди, за рулём, был второй охранник, он тоже всё видел и сидел так неподвижно, будто не живой был, а вылепленный из воска. В его застывший до воскового правдоподобия затылок Глеб в упор выстрелил из травматического пистолета. Парень без чувств рухнул на рулевое колесо. Хорошо ещё, что не сработал звуковой сигнал. Глеб вышел из машины. Второй охранник, разобравшись со Шварцем, уже направлялся к неподвижной женщине. Глеб дождался, пока он добьёт Нину ножом, после чего и этому охраннику выстрелил в голову. Потом Глеб погрузил убитых и покалеченных в «Жигули», доехал до ближайшего леса, где свернул с шоссе на лесную дорогу. Ноябрьский снег был неглубок и Глеб смог заехать достаточно далеко в глубь леса, застряв уже на просеке, где на открытом месте снега намело. Из канистры он вылил в салон двадцать литров бензина, бросил туда горящую зажигалку. Полыхнуло так, что Глеб покатился от машины кубарем. Побежал в испуге прочь. Он долго выбирался через лес к шоссе. Стало уже совсем темно. Только теперь он понял, как далеко оставил свою машину, и до неё ему идти несколько часов, не иначе. * * * Кроме Потёмкина и Китайгородцева, других постояльцев в монастырской избе не было. Утренние паломники, помолившись, разъехались. Других можно было ожидать не ранее завтрашнего утра, когда по близлежащей трассе пройдёт первый рейсовый автобус. Китайгородцев и Потёмкин заняли разные комнаты. От ужина Китайгородцев отказался. Не до еды. Лёг на скрипучую кровать, не раздеваясь и не зажигая света, разглядывал небеленый, из струганных досок, потолок. В полной тишине, царящей в доме, он услышал, как зазвонил мобильник в комнате Потёмкина, как Потёмкин что-то отвечает. Потом шаги. — Анатолий! Китайгородцев встрепенулся. — Я ничего не понимаю, — признался Потёмкин, протягивая ему свой мобильник. — Поговорите с ним, пожалуйста. — Алло! — сказал в трубку Китайгородцев. — Алло! Мужской голос. — Это Алексей. Мы с вами встречались вчера в Калуге. Вы помните? Вы мне визитку гипнотизера подарили. — А-а, да-да, — протянул Китайгородцев. Сын Нины Петровны. — У меня вашего телефона не было, так я на этот… — Это неважно! Что случилось? — Где моя мама? — Я не знаю. — Вы сейчас где? — В монастыре. — Правильно! — сказал Алёша. — И мама мне в записке написала, что поехала в монастырь! Она с вами? — Нет. — Как — нет? — сердито спросил Алёша. Это был вопрос человека, который понимает, что ему беспардонно лгут. — Дайте маме трубку! — Её здесь нет, — сказал Китайгородцев. — Поверь мне! И почему ты решил, что она со мной? — Она написала — «едем в монастырь». Не «едет», а «едем». Она не одна. Она и не собиралась ехать. И если она так внезапно сорвалась, не предупредила меня, значит, кто-то её туда увёз! Подразумевалось, что Китайгородцев. — Её здесь нет, — сказал Китайгородцев. — Я обращусь в милицию!