– Валяй. – Тебя назвали в честь кого-то? – А тебя? – Галя широко ему улыбнулась. У нее были крепкие зубы с острыми клыками. Как у хищника. Но улыбка при этом располагала. – Павел тоже не самое популярное имя для парня. – Библейское, между прочим. – Тебя в честь святого Павла назвали? – Нет, в нашему роду все атеисты. Но папа очень любил хоккей. – И? – О Павле Буре не слышала? – Она качнула головой. – Его называли «русской ракетой». Играл в НХЛ. – Меня зачали в Греции. На острове Крит. Родители отправились в свадебное путешествие. Впервые за границу. Предавались любовным утехам на каждом тихом пляже. Галина (Галена по-гречески) – это покровительница спокойного моря. – Твои родители больше заморочились, молодцы. – Да вру я, – расхохоталась Галя. – Назвали в честь бабушки, чтобы порадовать деда. – Того, что оставил тебе эту красавицу? – Паша увидел машину. Да и как ее можно было не заметить! Черная, блестящая, с хромированными деталями и с грациозным олененком на капоте. Галя кивнула и открыла тачку. Паша тут же нырнул в салон. Тот был весь в коже. Приборная панель – это просто взрыв из прошлого. Никакой электроники! Даже магнитола старая. И стеклоподъемники. А на окнах занавесочки. – Если я когда-нибудь разбогатею, куплю себе такую же, – выпалил Паша. – У тебя права есть? – Нет. Но я получу, когда потребуется. Дело не хитрое. Так ведь? – Не знаю. Я родилась водителем. Играла только в машинки. За рулем с двенадцати. Это если говорить о полноценной машине, потому что на пять лет я выпросила детский кабриолет. Гоняла на нем по двору. Она взахлеб рассказывала о машинах, игрушечных и настоящих, а Паша думал об Анечке. Он так соскучился по любимой девочке! Но звонить ей не стал. Решил сделать сюрприз и приехать в гости. Хотелось бы в качестве жениха, но если что-то пойдет не так, он всегда может представиться коллегой. И парнем Таши (Паша только недавно узнал о том, что Аня выдумала это, чтобы усыпить бдительность отца). На выезде из города они заправились. Еще через час сделали остановку, чтобы перекусить и сходить в туалет. Галя вела машину очень хорошо. Она ехала быстро, но не нарушая правил. Никого не подрезала, но и другим не давала себя обходить. – Я думал, стритрейсеры иначе ведут себя на дорогах, – заметил Паша. – По-хамски? – Не без этого. А еще лихачат. – На «паджерике» я гоняла как ненормальная. А эту машину жалко. Даже простейшая авария ее попортит. Родную фару поди достань. – И все же ты рискуешь олененком на гонках? – На тех риск минимальный. Повторяю, я знаю трассу и контингент участников. Мы на «Лексусе» с мужем в гонке участвовали там же. Но то был простой заезд, не ретро. – Выиграли? – За рулем был он, так что нет, – хмыкнула Галя. – Долго ты была замужем? – Восемь лет. Но давай не будем об этом. Не хочу прошлое ворошить. И насупилась, тут же став сердитой. Паша уже понял, что это особенность ее мимики. Любая отрицательная эмоция на лице отражается одинаково. Ни настороженности, ни недовольства, ни обиды… Никаких оттенков. Галя либо сердитая, либо другая: взволнованная, обеспокоенная, сосредоточенная, иногда даже радостная. Жаль, редко Паша видел ее такой. – Не возражаешь, если подремлю? – спросил он. – Плохо спал в последнее время. – Понимаю. И не возражаю. Но музыку не отключу, сделаю только тише. – Она не помешает, – заверил ее Паша и, удобно устроившись на широком автокресле, закрыл глаза. Уснул мгновенно. Глава 4 Отец не разговаривал с Аней два дня. Не потому, что узнал о том, с кем и почему она ездила в Энск. Ему не понравилось, как она отвечала на сообщения и звонки: в лучшем случае с опозданием, а иной раз игнорировала их. Он, понимаешь ли, переживает, а доченька развлекается себе и в ус не дует. – Я работала, папа, – оправдывалась Аня, когда ехала с ним в машине от вокзала до дома. Он сначала отчитал ее, а уж потом замолчал. – Ты отключила телефон вечером, а когда он утром заработал и я тебе позвонил, у тебя был полупьяный голос. – Не выдумывай. Просто сонный. – Неужели так заработались? – Да, было много передвижений. В городе большие пробки, а метро слабо развито. – Можно, когда приедем, я посмотрю отснятые материалы? – У меня нет их. Все они в компе Таши. А она еще в Энске. Как и Паша. Я приехала пораньше, потому что соскучилась по тебе, – решила подлизаться Аня. Но в душе она негодовала. Ей двадцать четыре года, она взрослая, так почему отец обращается с ней даже не как со студенткой, а как с первоклашкой? – Аня, ты очень странно себя ведешь в последнее время. – Он уже говорил ей об этом. – Взрослею, наверное. – Это не повод врать отцу. – С чего ты решил, что я?… – Чувствую. А для меня, как ты знаешь, самое важное – это честность. Завалились с друзьями в клуб, напились, так и скажи. Э нет, больше она такую глупость не совершит! Пробыла она, двадцатилетняя, с сокурсниками на дискотеке до трех ночи, выпила там пару коктейлей, вернулась домой и брякнулась на кровать в одежде и с макияжем. Отец в это время в отъезде был. Но приехал раньше, застал дочку в непотребном виде, спросил, что она делала накануне. Требовал честности, потому что она – самое важное. Аня врать не стала. Папа ее похвалил за откровенность, но так гайки закрутил, что Аня после девяти вообще дом покидать перестала. Все это, разумеется, было ради ее блага. Об учебе думать надо, а не о гулянках. Комендантский час закончился лишь через полтора года, когда Аня не только получила диплом бакалавра, но и устроилась на работу. – Папа, я не пью. И не хожу по клубам, – то был нечестный ответ, но и не откровенная ложь. В «Догме» она не тусила, а просто наслаждалась атмосферой и алкоголь употребляла крайне редко. В Энске напилась, да. Но с непривычки и в домашней обстановке. – Я отключила телефон, чтобы спокойно выспаться. – Не предупредив меня, – нахмурил лоб папа и сразу стал выглядеть на свой возраст. – Я же не знал, что думать… – Прости меня. – Больше так не делай. Я очень волновался. – Обещаю, – и хотела чмокнуть в щеку, но отец отстранился. И наказывал ее молчанием два дня. Кроме «доброго утра», «спокойной ночи», «да» и «нет», Аня от его ничего не слышала. И как она могла ехать, когда дома такая напряженная обстановка? К счастью, все у Гараевых наладилось. Эдуард Петрович не мог долго оставаться суровым к дочери. Он слишком ее любил! – Радость моя, как ты смотришь на то, чтобы нам отужинать в ресторане? – спросил отец у Ани, явившейся с работы. Накануне она показала ему некоторые профессиональные фотографии локаций Энска. Их Таше прислали друзья-киношники. Они там снимали фильм о паре из будущего. – Так не хочется куда-то ехать. – Мы прогуляемся до набережной, сядем в «Лангустине». – Ты же не любишь это заведение. – Отец не ел морепродукты. Брезговал. Даже омаром. И ненавидел запах готовящейся рыбы. Но в «Лангустине» была открытая терраса, и до нее «вонь» не доходила. – А ты очень. Будешь уплетать своих морских гадов, а я перекушу овощным салатиком, поскольку сыт. Еще мы можем выпить по фужеру белого вина. – Дашь мне десять минут на то, чтобы переодеться? – По мне, ты и так прекрасно выглядишь, но если надо… Аня кивнула и побежала к себе. Вещей у нее был очень много. Но носила она малую их часть. Большую половину гардероба подарил отец. Все вещи были от-кутюр, безумно дорогие, но слишком консервативные. Если Аня что-то и надевала из них, то разбавляла яркими, актуальными, а по мнению Эдуарда Петровича, нелепыми аксессуарами. Сейчас она решила выйти в графитовом платье от «Валентино», вполне актуальном, если бы не «бабушкина» вышивка на плечах. Она все портила. Но здорово то, что сейчас ветер, с реки будет дуть ветер, и можно закрыть ее палантином из последней коллекции «Гуччи». Его Аня урвала чудом, перекупив у коллеги, вернувшейся из Эмиратов. Одевшись, она распустила волосы, сменила серьги и чуть тронула губы блеском. Ярко Аня не красилась не из-за отца. Ей самой не нравился броский макияж.