– А разве он не лучший? – Все дело в темноте. Мы обе разделяем ее. Разница в том, что я ее не боюсь, а ты – боишься. Ты пытаешься рассеять страх, вскрывая его своими скальпелями в надежде раскрыть его тайны. Но из этого ничего не получается, верно? Твоя фундаментальная проблема остается нерешенной. – И что же это за проблема? – Она внутри тебя. Темнота – часть тебя. Маура заглянула в глаза матери, и от того, что она там увидела, в горле у нее пересохло. «Боже мой, я ведь вижу себя». Она отпрянула. – С меня хватит. Ты просила меня приехать, и я приехала. Больше не присылай мне писем, я не буду на них отвечать. – Она повернулась к выходу. – Прощай, Амальтея. – Ты не единственная, кому я пишу. Маура, уже готовая открыть дверь бокса, остановилась. – Я кое-что знаю. Знаю то, что и ты тоже захочешь узнать. – Амальтея закрыла глаза и вздохнула. – Кажется, тебе не слишком интересно, но это только пока. Потому что скоро ты найдешь еще одну. «„Еще одну“ что?» Маура помедлила на пороге, не желая снова быть втянутой в разговор. «Не отвечай, – подумала она. – Не позволяй ей поймать тебя в ловушку». Ее спас мобильник, низкое вибрирующее жужжание в ее кармане. Не оборачиваясь, Маура вышла из бокса, стащила с лица респиратор и нащупала под халатом телефон. – Доктор Айлз, – произнесла она. – У меня для тебя преждевременный рождественский подарок, – сказала детектив Джейн Риццоли, чей голос звучал слишком беззаботно для той новости, которую она собиралась сообщить. – Белая женщина двадцати шести лет. Умерла в кровати. Полностью одетая. – Где? – Мы в Кожевенном районе[1], на Утика-стрит. Не могу дождаться, когда ты приедешь и скажешь свое мнение. – Ты говоришь, она в кровати? В собственной? – Да. Ее нашел отец. – И это точно убийство? – Ни малейших сомнений. Но Фрост в штаны наложил из-за того, что случилось с ней после. – Джейн помолчала и тихо добавила: – По крайней мере, я надеюсь, что она была мертва, когда это произошло. Через окно бокса Маура видела, что Амальтея смотрит на нее проницательными любопытствующими глазами. Конечно, ей любопытно: ведь смерть – их семейный бизнес. – Сколько тебе нужно, чтобы добраться сюда? – спросила Джейн. – Я сейчас во Фрамингеме. Понадобится некоторое время, в зависимости от трафика. – Во Фрамингеме? Что ты там делаешь? Маура не имела никакого желания обсуждать этот предмет, особенно с Джейн. – Выезжаю, – сказала она, отключилась и посмотрела на свою умирающую мать. «Здесь мне больше нечего делать, – подумала она. – Я никогда не увижу тебя снова». Губы Амальтеи медленно скривились в улыбке. 3 Когда Маура добралась до Бостона, на город уже опустилась темнота, а промозглый ветер прогнал людей с улиц. Утика-стрит была узкой, и ее заполонили всякие служебные машины, поэтому Маура припарковалась за углом и помедлила, оглядывая безлюдную улицу. За последние несколько дней сначала выпал снег, затем наступила оттепель, а потом грянул лютый холод, и на тротуарах образовалась предательская ледяная корка. «Пора начинать работу. Пора оставить Амальтею в прошлом», – подумала Маура. Именно это Джейн и советовала ей сделать еще несколько месяцев назад: «Не ходи к Амальтее, даже не думай о ней. Пусть она сгниет в тюрьме». «Теперь все кончено, – подумала Маура. – Я попрощалась, и она наконец ушла из моей жизни». Она вышла из своего «лексуса», и ветер подхватил полы ее длинного черного пальто, пробрался сквозь ткань шерстяных брюк. Маура быстро, насколько позволял скользкий тротуар, зашагала мимо кофейни и спрятавшегося за жалюзи туристического агентства и свернула на Утика-стрит, напоминавшую узкий каньон между складами из красного кирпича. Когда-то это был район кожевников и оптовых торговцев. Многие из зданий девятнадцатого века были перестроены под жилые помещения, и промышленный прежде район стал модным обиталищем местных художников. Маура обошла кучу строительного мусора, частично перегородившую улицу, и заметила впереди мрачноватый свет синей мигалки патрульной машины, словно маяк, посылающий сигналы бедствия. Сквозь лобовое стекло виднелись силуэты двух патрульных, двигатель работал, чтобы внутри было тепло. Когда Маура подошла, окно машины опустилось. – Привет, док! – улыбнулся ей патрульный. – Вы пропустили самое интересное. Только что уехала «скорая». Хотя лицо его было знакомо Мауре и он явно узнал ее, она понятия не имела, как его зовут, – это случалось с ней довольно часто. – И что же было самое интересное? – спросила она. – Риццоли в доме разговаривала с одним типом, а он схватился за грудь, брык – и упал. Наверно, инфаркт. – Он еще жив? – Увозили – был жив. Жаль, что вас не было, – доктор им бы не помешал. – У меня другая специализация. – Она посмотрела на дом. – Риццоли все еще там? – Да, вам вверх по лестнице. Неплохая квартирка. Жить в такой круто, если ты не помер. Патрульный поднял окно, и она услышала, как полицейские хохочут над собственной шуткой. Ха-ха, шутка с места смерти. Совсем не смешно. Маура остановилась на кусачем ветру, чтобы надеть бахилы и перчатки, потом вошла в дом. Дверь за ней громко захлопнулась, и она резко остановилась, оказавшись перед изображением залитой кровью девушки. На стене в прихожей, словно некое жуткое приглашение-приветствие, висел постер фильма ужасов «Кэрри» – кровавые брызги техниколора, которые неминуемо заставляли вздрогнуть любого, входившего в эту дверь. На стене красного кирпича вдоль лестницы висела целая галерея подобных постеров. Поднимаясь по ступенькам, Маура прошла мимо «Дня триффидов», «Колодца и маятника», «Птиц», «Ночи живых мертвецов». – Наконец-то, – раздался голос Джейн с площадки второго этажа. Она показала на «Ночь живых мертвецов». – Ты только представь: приходишь каждый день домой, и тебя встречает такая вот радость. – Эти постеры, похоже, оригиналы. Не на мой вкус. Но, видимо, довольно ценные. – Заходи, и получишь целую охапку того, что тоже не на твой вкус. Уж не на мой-то точно. Маура последовала за Джейн в квартиру и остановилась, чтобы полюбоваться массивными деревянными балками наверху. На полу сохранялись широкие оригинальные дубовые доски, отполированные до блеска. Сделанный со вкусом ремонт преобразовал то, что некогда было складом, в великолепный жилой дом, явно не по карману какому-либо голодающему художнику. – Мой дом ни в какое сравнение не идет, – сказала Джейн. – Я бы с удовольствием сюда переехала, но сначала избавилась бы от этой штуковины на стене – у меня от нее мурашки по телу. – Она показала на чудовищный красный глаз, смотревший с еще одного постера-страшилки. – Название видишь? – «Я тебя вижу», – прочитала Маура. – Запомни это название. Возможно, оно имеет скрытый смысл, – зловещим тоном произнесла Джейн. Она провела Мауру через открытую кухню, мимо вазы со свежими розами и лилиями – щедрым прикосновением весны в этот декабрьский вечер. На черной гранитной столешнице лежала карточка флориста с надписью фиолетовыми чернилами: «Поздравляю с днем рождения! С любовью, папа». – Ты сказала, что ее нашел отец? – спросила Маура. – Да, этот дом принадлежит ему. Он позволял дочери жить здесь без арендной платы. Сегодня она должна была встретиться с отцом на ланче в «Фор сизонс», чтобы отметить ее день рождения. В назначенное время не появилась, на телефонные звонки не отвечала, и отец решил приехать посмотреть. Говорит, что входная дверь не была заперта, но все остальное не вызвало у него беспокойства. Пока он не прошел в спальню. Дойдя до этого места в своих показаниях, он схватился за сердце, и нам пришлось вызывать «скорую». – Патрульный внизу сказал, что отец все еще был жив, когда его увозили. – Но выглядел он неважно. После того, что мы нашли в спальне, я опасалась, что и Фросту придется вызывать «скорую». Детектив Барри Фрост стоял в дальнем углу спальни, намеренно не отрывая глаз от блокнота, в котором что-то сосредоточенно писал. Его мертвенная бледность бросалась в глаза сильнее обычного, и он удостоил Мауру лишь коротким кивком. Да и она едва взглянула на Фроста; ее внимание было приковано к кровати, на которой нашли жертву. Молодая женщина лежала в удивительно безмятежной позе, раскинув руки по бокам, словно просто прилегла вздремнуть, не расстилая кровать и не раздеваясь. Она была вся в черном, от чулок до водолазки, что еще больше подчеркивало бледность ее лица. Волосы у нее тоже были черные, и только светлые корни выдавали, что цвет воронова крыла обретен благодаря краске. В ушах – масса золотых штифтиков, золотое колечко посверкивало и в правой брови. Но потрясенное внимание Мауры привлекло то, что зияло ниже бровей. Обе глазницы были пусты. Содержимое изъяли – осталась только кровавая пустота. Пораженная Маура посмотрела на левую руку женщины – на то, что, словно два белых камешка, лежало воткрытой ладони. – И вот это-то, мальчики и девочки, делает вечерок интересным, – сказала Джейн. – Двусторонняя энуклеация глазных яблок, – тихо произнесла Маура. – Это кучерявое медицинское название того, что по-простому называется «кто-то вырезал ей глаза»? – Да. – Мне нравится, как ты всему придаешь замечательно сухой клинический поворот. В этом свете тот факт, что она держит в руке собственные глаза, представляется не столь чудовищным. – Расскажите мне о жертве, – попросила Маура. Фрост неохотно оторвался от своего блокнота: – Кассандра Койл, двадцать шесть лет. Живет… жила здесь одна. Бойфренда в последнее время не имела. Она независимый кинопродюсер, у нее собственная компания, называется «Крейзи Руби филмз». Размещается в небольшой студии на Саут-стрит.