42 Понимаете, так устроен мир. Есть люди вроде меня, и есть люди, которые считают меня воплощением зла, потому что я, в отличие от них, не плачу на просмотре грустных фильмов, на похоронах или когда звучит «Старая дружба»[26]. Но глубоко внутри каждого блеющего слезливого типа скрывается темный эмбрион того, что представляю собой я, – хладнокровный приспособленец. Это то, что превращает хорошего солдата в палача, соседа в информатора, банкира в вора. О, они, вероятно, будут это отрицать. Они все считают себя более человечными, чем я, по той простой причине, что они плачут, а я – нет. Если только у меня не возникает нужды поплакать. И уж конечно, не плачу я сейчас, стоя на том месте в лесу, где нашли тело Лиззи. Прошла уже неделя с тех пор, как полиция собрала все свои железки и уехала, и хотя следы их работы еще остались – перекопанная земля, яркие полицейские ленты на деревьях, – но пройдет немного времени, и все вернется к прежнему состоянию. Листья накроют одеялом голую землю. Прорежутся молодые деревца, прорастут корни, и через несколько лет, если дать природе делать свое дело, этот клочок земли ничем не будет отличаться от остального леса. Станет таким, каким был двадцать лет назад, когда мы стояли здесь с Билли. Я помню тот октябрьский день, помню, как в воздухе пахло дымком и влажными листьями. Билли принес свою рогатку и пытался подстрелить кого-нибудь – птицу, белку, кого угодно, кому не повезло попасться ему на глаза. Ему так и не удалось ни в кого попасть, и он был разочарован и жаждал крови. Я прекрасно знала его настроения, знала, что в ярости он может наносить удар, как кобра, но я его не боялась, потому что видела себя в его глазах. Худшую часть себя. Он вставил в резинку очередной камень и в очередной раз промазал по пернатой цели, как вдруг увидел Лиззи, которая шла по дорожке и вела свой велосипед. На ней был розовый свитер и вязаная шапочка со сверкающими бусинками – ее купили родители, когда они всем семейством ездили в Париж. Как она гордилась этой шапочкой! Последнюю неделю каждый день приходила в ней в школу, а я во время ланча смотрела на нее, потому что мне отчаянно хотелось такую же. И еще я хотела быть похожа на Лиззи – светловолосую, хорошенькую, умевшую так легко находить друзей. Я знала, что моя мать никогда не купит мне ничего столь же ослепительного, ведь это может привлечь нежелательное внимание мальчиков, которые сделают со мной то же, что сделал с ней ее дядя. «Тщеславие – это грех, Холли. Как и корыстолюбие. Научись обходиться без них». И вот теперь я увидела эту сверкающую шапочку на хорошенькой головке Лиззи. Мы были в лесу, и она пока не заметила нас – вела свой велосипед по дороге и громко пела, словно весь мир был ее публикой. Билли выстрелил из рогатки. Камушек попал в щеку Лиззи. Она вскрикнула, повернулась в поисках преступника и тут же заметила нас. Она бросила велосипед на дорогу и пошла в нашу сторону, продираясь через кусты с криком: – Ну теперь все, Билли Салливан! Теперь у тебя будут крупные неприятности! Билли поднял еще один камушек, вложил в кожеток рогатки: – Ты никому ничего не скажешь. – Я всем расскажу! И на этот раз тебе… Второй камень попал ей в бровь. Лиззи упала на колени, шапочка слетела с ее головы, по лицу потекла кровь. Но даже тогда, полуослепленная кровью, она не отступила. Даже тогда она не пожелала сдаться Билли. Она ухватила комок земли и бросила в него. Я помню, как взвыл Билли, когда земля попала ему в лицо. Помню, с каким восторгом смотрела я, как в нем закипает ярость, помню звук удара кулаком в живую плоть. Потом они оба оказались на земле – Лиззи внизу, Билли сверху, и Лиззи кричала. Но меня волновала только шапочка с бисером, я подбежала и подняла ее. Она оказалась тяжелее, чем я думала, ведь ее украшали сотни сверкающих бусинок. Несколько капелек крови попали на шапочку, но их можно было быстро смыть. Мама показала мне, как легко кровь сходит с простыни. Я натянула шапочку на голову и повернулась к Билли, чтобы он посмотрел на мой трофей. Он стоял над телом Лиззи. – Вставай, – приказал он и ударил ее ногой. – Вставай! Я взглянула на ее голову. На содранную кожу, на кровь, сочащуюся между волос и стекающую на землю. – Что ты наделал? – Она бы нас заложила. Она бы нам устроила веселую жизнь. А теперь не сможет. – Он протянул мне камень размером с кулак, уже запятнанный ее кровью. – Теперь твоя очередь. – Чего? – Ударь ее. – А если я не хочу. – Тогда ты не получишь шапочку. И другом моим перестанешь быть. Я стояла с камнем в руке, взвешивая варианты. Шапочка на моей голове была так на месте. Я не хотела с ней расставаться. А Лиззи все равно казалась мертвой, так какая разница? – Давай, – потребовал Билли. – Никто ничего не узнает. – Она даже не двигается. – Все равно ударь ее. – Он подался ко мне и прошептал на ухо: – Разве тебе не хочется испытать это чувство? Я посмотрела на голову Лиззи: крови натекло столько, что я не видела, закрыты ее глаза или открыты. Какая разница, если я ударю ее еще раз? – Это легко, – сказал Билли. – Если хочешь быть моим другом, сделай это. Я присела над Лиззи, и, когда подняла камень, меня охватил какой-то восторг. Чувство, что я могу все, могу стать кем угодно. Я держала в своей руке власть над жизнью и смертью. Я ударила камнем в висок Лиззи. – Ну вот, – сказал Билли. – Это будет нашей тайной. Теперь ты должна пообещать мне, что никогда никому не скажешь об этом. Никогда! Я пообещала. Остаток дня у нас ушел на то, чтобы закопать Лиззи в лесу. Когда мы закончили, я вся была в царапинах от ежевики и синяках от падения спиной на камень. Наградой за мои труды была шапочка с серебристыми бусинками, которую я спрятала в рюкзак, чтобы мама не увидела. Вечером, отмывшись от крови, я примерила шапочку и посмотрела на себя в зеркало. На голове у Лиззи бусинки сверкали, как маленькие бриллианты, и на их фоне тем ярче блестели ее чистые голубые глаза. Глаза, которые смотрели на меня из зеркала, не были чистыми, и они никак не изменились. Это была все та же я в шапочке, утратившей волшебство, которым она, как мне казалось, обладала. Я сунула шапочку в свой рюкзак и забыла про нее. До понедельника. К тому времени уже все знали, что Лиззи Дипальма пропала. В тот день в школе моя учительница в пятом классе, миссис Келлер, сказала, чтобы мы были поосторожнее, потому что в округе, возможно, «появился плохой человек». За ланчем девчонки шептались о том, что делают похитители с маленькими девочками. Многих ребят не пустили в школу, родительская любовь облизывала и душила их, и в тот день в автобусе, который вез нас в «Яблоню», было всего пятеро детей. Все сидели на удивление тихо. И в этой тишине очень громко прозвучал стук, когда мой рюкзак соскользнул с сиденья на пол. Я его не застегнула, и оттуда все вывалилось. Мои учебники. Мои карандаши. И шапочка Лиззи. Первой ее увидела Кассандра Койл. Она показала на комок из бусинок и шерсти в проходе и сказала: – Это шапочка Лиззи! Я схватила шапочку и сунула в рюкзак со словами: – Это моя. – Не твоя. Все знают, что это шапочка Лиззи! Тимми и Сара навострили уши, прислушиваясь к нашему разговору. – Откуда у тебя ее шапочка? – спросила Кассандра. Я помню, как все четверо уставились на меня. Кассандра, Сара, Тимоти и Билли. В глазах Билли я увидела холодную угрозу: «Не говори правду. Не смей говорить правду». – Я нашла ее там, – сказала я, показывая в заднюю часть автобуса. – Она была засунута между сиденьями. Поэтому подозрение и пало на Мартина Станека, который добросовестно каждый день возил нас из начальной школы в «Яблоню». Вот так и шьются дела. На основании слов ребенка и шапочки, принадлежавшей пропавшей девочке. Как только на тебя падают подозрения, все уже считают тебя виновным. Так это и случилось с Мартином Станеком, двадцатидвухлетним водителем школьного автобуса. А с него вина перешла на его родителей, и все стали считать их участниками заговора, виновными в равной мере с сыном. Навести на них подозрение не составило труда, после того как я продемонстрировала доктору все царапины и синяки, которые получила, закапывая Лиззи в лесу. Когда к моим обвинениям Билли присоединил свои, судьба Станеков была решена. Дальше эта история только расширялась и пополнялась. Если детей снова и снова просят вспомнить о каком-то событии, то они рано или поздно вспоминают. Так росло это дело – от ребенка к ребенку, от одной безумной истории к другой, еще более безумной. Но на самом деле все началось с шапочки, которой я захотела обладать. С шапочки, которая потом появится в качестве визуальной улики в фильме ужасов Кассандры Койл. Кассандра в конечном счете сумела сложить все части пазла и поняла, что история об исчезновении Лиззи, в которую уверовали все, – чистый вымысел. Правда лежала в ее памяти целых двадцать лет. Воспоминание о том, как я сижу в автобусе и держу в руках не принадлежащую мне шапочку, вышитую бисером. Я смотрю на деревья, на которых уже набухают весенние почки, на ветки, начинающие зеленеть. Все остальные мертвы, но я жива. Единственная. Никто, кроме меня, не знает, как на самом деле умерла Лиззи Дипальма. Нет, вообще-то, я не единственная. Детектив Риццоли отчасти догадалась о том, как все было, но доказать ничего не может. И не сможет никогда. Она знает, что я виновна, и будет приглядывать за мной. Так что пока я буду ходить по струночке. Буду притворяться девочкой, которая не крадет и не обманывает, переходит улицу по зебре и всегда вовремя платит налоги. Я должна быть не тем, кто я есть на самом деле. Но и это пройдет. Я такая, какая есть, и никто не сможет приглядывать за мной вечно. Благодарности Моя мать, иммигрантка из Китая, едва владела английским, но она понимала – и любила – американские фильмы ужасов. Я унаследовала от нее любовь к этому жанру и ребенком много счастливых часов визжала от удовольствия, вновь и вновь пересматривая свои любимые фильмы – «Они», «Нечто» и «Вторжение похитителей тел». Когда мне наконец представилась возможность написать сценарий и продюсировать собственный независимый художественный фильм, я, конечно, сняла фильм ужасов. Сюжет книги «Я знаю тайну» отчасти навеян моим опытом работы над «Островом Зеро», и я благодарю Марайю Клапатч, Джоша Герритсена, Марка Фарни, моего мужа Джекоба и всю команду и актерский коллектив «Острова Зеро» за то, что они были частью этого приключения. Мы пролили тонну бутафорской крови, сожгли дом (специально), засиживались допоздна и, вероятно, выпили слишком много пива, но, ребята, слушайте, мы все же сделали фильм! И то, что я писала о любителях фильмов ужасов, абсолютная истина: мы – одна большая счастливая семья. Мы вовсе не испуганные люди. Можете мне верить. Я благодарю также всех, кто помог довести «Я знаю тайну» до публикации: несравненную команду из литературного агентства Джейн Ротрозен, моих редакторов Кару Чезаре (США) и Фрэнки Грея (Соединенное Королевство), Ким Хови, Ларри Финлея, Денниса Амброуза и его команду требовательных редакторов (вы не даете мне зазнаться), а также моих неутомимых рекламных агентов по обе стороны канавки – Шэрон Пропсон и Элисон Барроу. Для меня было честью работать со всеми вами. * * *