— Это важно! От настроения зависит успех! — А что у тебя на личном? — задала Лариска свой излюбленный вопрос. — Я так увлеклась собой, что даже не спросила. — А у меня всё окей. Я свободная самостоятельная девушка, и цель у меня сейчас совершенно другая — присматриваюсь, хочу открыть свой салон красоты или, на худой конец, устроиться на работу в какой-нибудь престижный центр. Мне нравится моя профессия и нравится получать за это деньги. — О, это непросто, нужны спонсоры и связи. Хотя с такой-то внешностью, как у тебя, проблем не будет. — Ты будто Америку мне открываешь! Конечно связи нужны. А по поводу внешности… я бы хотела, чтобы оценивали не только мои внешние данные, но и умение и опыт. Ладно, время покажет. Двумя днями позже стараниями Элы Лариса преобразилась в элегантную бизнесвумен. В модном брючном костюме от Шанель, с аксессуарами от ***, бывшая одноклассница — и ныне подруга — выглядела как женщина-вамп. Новый имидж добавил ярких штрихов её внешности — она заметно помолодела и расцвела. Волосы окрасились благородным цветом тёмного шоколада, уложились в модную асимметрию и при каждом движении головы переливались пепельными бликами. Тёплые тона косметики подчеркнули миловидные черты и сделали её взгляд более выразительным. Эла напоследок оглядела Ларису и удовлетворённо произнесла: — Ну, подруга, готова разбивать мужские сердца? — Эла, ты просто чудо! — просияла та, взволнованно вздыхая. — Я даже не подозревала, что я вся такая…такая… Что я могу для тебя сделать? — Только не подведи! — взмолилась Эла, сложив на груди ладони. Глава 7. Филипп Глава 7. Филипп. Март После короткого тура в Питер и Нижний Новгород популярность «A-$peeD» шагнула далеко за пределы Москвы и количество поклонников росло с каждым днём. Особо активные и жаждущие общения фанаты теперь толпились у входа в клуб, проникали в гримёрку, а девушек, влюблённых в Макса, становилось всё больше. Однако и остальным участникам группы перепадало любви и внимания. Фил помнил, как наутро после концертных посиделок обнаружил в телефоне эсэмэску с неизвестного номера и офигел. «Трахни меня!!!» — кричало послание. Нет, он, конечно, не прочь был замутить с хорошенькой девушкой на вечер-два — заводить серьёзные отношения он не собирался, — но такие откровенные заигрывания приводили его в ступор. После очередного субботнего концерта в гримёрку клуба «RED» набилась куча народу, и от сгустившегося сизого смога от кальянов, сигарет и косяков «можно было вешать топор». Молоденькая корреспондентка «Московских новостей», попав в самое сердце тусовки и очарованная живым общением с лидером «A-$peeD», пыталась взять интервью у участников группы. Макс откровенно паясничал и рисовался перед спецкором. Вопросы сыпались один за другим, но идиотский смех нетрезвого барабанщика и недвусмысленные шуточки басиста Герыча сбивали девушку с мысли. Она заливалась румянцем и, проглотив очередную колкость, снова рвалась в бой. Фил устало вздохнул и огляделся: всё происходящее казалось ему лицедейством. Хотелось вновь вернуться в праздник и ни о чём не думать. Забыться в пьянящей атмосфере счастья и просто существовать. А смысл? «Смысл есть всегда», — так обычно рассуждал Макс, всеми признанный гуру. Он вообще любил философствовать на возвышенные темы, но в последнее время всё больше плакался в жилетку. Фил вспомнил первое впечатление о группе — логотип на мерче «A-$peeD». Зловещий змей в пламени огня. — «A-$peeD» — понятие собирательное, — пустился в размышления Макс, воодушевлённый веществами и вниманием наивной журналистки. — «A-$peeD» — сродни амфетамину — эйфория и полёт, спиды и власть денег… и порождение нави — чёрный крылатый змей, летающий со скоростью молнии. Его укус смертелен. Стоит только соприкоснуться, и ты попал … ты раб музыки «A-$peeD». Фил, утомлённый пафосными речами друга, вышел подышать свежим воздухом, но вскоре вернулся в гримёрку. Интервью продолжалось. Рядом с Максом лежала разбитая гитара с треснувшей декой и оборванными струнами. Он провёл над грифом раскрытой ладонью, будто извиняясь за свой недавний грех. Сегодня на концерте Макс вошёл в раж и размолотил о сцену свою боевую подругу, что называется, в щепки. Фил заметил во взгляде друга промелькнувшую боль. — Жалеешь? — спросила его девушка-корреспондентка. — Угу, но… если вернуться назад, я поступил бы точно так же. Никакие бы силы не смогли удержать меня… это кайф, понимаешь?! — вздохнул Макс. — Вот смотри. — Откуда-то сзади он достал почти новенькую гитару. — Теперь у меня будет другая девочка. Украл её на питерском концерте, стояла одиноко у гримёрки, всеми забытая и покинутая… хорошо, что в Питере… Нужно к ней подкатить как-то… Когда вопросы об истории группы и ближайших творческих планах закончились, журналистка приступила к самому эксклюзивному. — А у вас есть проблемы с наркотиками? — поинтересовалась она, подозрительно оглядывая музыкантов. — О… хороший вопрос. Я щас скажу! — ответил Макс, вдыхая из помятой пластиковой бутылочки белёсый дым и вручая её сияющему от счастья басисту Герычу. — У нас нет с наркотиками никаких проблем, у нас просто нет на них денег! — заржал Макс. — И вообще мы торчков не держим, только бухариков… — Да хватит стебать. — Толкнул его в плечо Фил. Сегодня по некоторым причинам он был почти трезв, а потому происходящее не слишком забавляло его. — Расслабься, май лав! — Шутливо приобнял его Макс, и Фил с наигранным возмущением отодвинулся на край дивана. — У вас такие красивые звуковые эффекты и клавишные. Могу предположить, что у тебя музыкальное образование, не меньше музыкального колледжа, — обратилась девушка к Филу. — Ага, Мусоргский отдыхает! — воскликнул Макс. — Он у нас белая кость, спец по звуку, все программы, фон и аранжировки его. — Я с детства связан с музыкой, у меня за плечами семь классов музыкальной школы. На этом всё, — резюмировал Фил. — Круто! А девушки, у вас есть девушки? — спросила журналистка, не сводя с Макса горящих глаз. — Хочешь замутить со мной? — усмехнулся тот, и девушка вспыхнула. — Терпения не хватит, я непостоянный. — Возьми Герыча. Он ищет подружку! — заорал кто-то под дружный хохот толпы. Ночью намечалась очередная тусовка. Макс откинулся на спинку дивана и выразительно посмотрел на смущённую корреспондентку. — Хочешь, оставайся с нами. Будет весело. — Хочу! — загадочно улыбнулась она и свернула микрофон. * * * Совмещать учёбу и творчество оказалось делом нелёгким. Последние месяцы Филу пришлось попотеть — слишком много накопилось задолженностей в универе. Отец особо не вмешивался, молчаливо и со сдержанным участием наблюдал за стараниями сына. Ночами Фил учил дисциплины и исправно сдавал зачёты и экзамены, правда, не на отлично. Твёрдые четвёрки пополнили зачётку студента Полянского, слегка подпортив общий рейтинг его успеваемости. Вместе с тем Фил бегал на пятничные репетиции и отжигал на субботних концертах в клубах столицы. А после возвращался домой в логово одинокого волчонка. В квартире, лишённой женского тепла, он научился кайфовать от одиночества, фантазировал в программах звукозаписи, искал интересные темы и сочинял музыку. Ночами в нём вовсю бурлила энергия. После зимних каникул он снова забил на учёбу, старался посещать лишь самые важные лекции и особо не напрягался, но конфликт со старым профессором испортил всё. Заведующий кафедры неврологии — восьмидесятилетний старикан — был одержим наукой и буквально жил на кафедре. Учёный старой закалки не признавал авторитетов нового руководства. Стоит ли говорить, что со студентами он был строг и гонял их по полной программе. Фил вспомнил байку про принципиального препода, которого и с моста топили, и в мешке за город увозили, но тот являлся на экзамен в назначенный час и устраивал студентам террор. Хотя Филипп не отрицал и своей вины. Помнится, в ночь перед лекцией он колдовал над звуком нового трека группы и сам не заметил, как уснул на рассвете. Пары он благополучно проспал, однако на лекцию по неврологии всё же пришёл. Забравшись на самую галерку, он положил диктофон на парту и задремал под монотонный голос лектора. — А это кто у нас там развалился на самом верху? — ехидно поинтересовался профессор. — Молодой человек, у нас тут лекция, а не ночлежка. Старикашка замолчал и зорко впился выцветшими глазками в Фила, дожидаясь, когда тот проснётся и выпрямится. Фил не стал препираться, откинулся на спинку сиденья и сделал вид, что внимательно слушает лекцию. Выдержав паузу, профессор вновь вернулся к теме, однако его хитрый наблюдательный взгляд то и дело устремлялся к нерадивому студенту. Лектор будто ждал очередного прокола. Стоило Филу опять прикорнуть, как тот ударил указкой по кафедре и заблеял козлиным голосом на всю аудиторию: — Представьтесь, студент! Фамилия, курс, группа! И Филу ничего не оставалось, как обнародовать своё имя. — Полянский, леч. фак, 411 Б, — отчеканил он, ничуть не пасуя перед светилом науки. — Уж не с отпрыском ли славных Полянских я имею честь общаться? — поинтересовался тот с напускной вежливостью, хотя Филипп понимал: старикан издевается. — Тот самый, — с достоинством ответил Фил. И профессор как с цепи сорвался — то ли ему показалось, что Фил бравирует своим громким именем, то ли Фил действительно был дерзок. Всю лекцию он отпускал ехидные реплики в адрес «распоясавшегося» студента Полянского, который якобы выезжал на заслугах знаменитых родственников, и Фил еле сдерживался, хотя его так и подмывало демонстративно послать старикана куда подальше и свалить с лекции. Едва дождавшись её окончания, он тут же отправился к друзьям в сквот зализывать раненое самолюбие. На цикл по неврологии он так и не пришёл, увяз в гулянках, и, если честно, даже не заглянул в расписание, хотя планировал там появиться — нравилась ему близкая к психиатрии дисциплина. Хотелось понять причину болезни не только с точки зрения больного сознания, а научиться распознавать очаг поражения, видеть её анатомический сбой. И плевать на этого сдвинутого профессора. На самом деле он неплохо понимал неврологию и при желании мог освоить эту область медицины на отлично. В понедельник после трёхдневного отсутствия Филипп вернулся домой. Пойти на занятия он так и не решился — не в состоянии был после весёлых выходных. Под ритмы Боба Марли, льющиеся из колонок «Marantz», он откинулся на подушку и попытался уснуть. Год назад, как истинный аудиофил, он приобрёл деку, усилитель и акустику — на деньги отца, конечно, — и теперь наслаждался звуком. Тело налилось приятной тяжестью и дремало, вот только мозг не отключался, реагировал на посторонние шумы, а в висках пульсировали отголоски прошлых событий. Фил сел и полез в карман джинсов. В последнее время он стал замечать, что таблетки не спасают. Релакс наступал гораздо медленнее и теперь, чтобы «догнаться», требовалась не одна, а сразу две «куколки». Чёрт, что за?.. Он ведь не наркоман! Это так, для фона и от дурных мыслей. Фил закинул «куколки» под язык, выключил аудиосистему и лёг в надежде забыться сном. Веки сомкнулись, и мысли разбежались как муравьи, но долгожданное спасение не наступало. «Систола-диастола, систола-диастола…» — считал он сердечные толчки. Ему почудились шаги за стеной, в белой гостиной. «Белая» — так называли в семье Полянских зал, в котором мама проводила большую часть времени. Там всё осталось нетронутым после её смерти: белый ажурный фарфор в антикварном шкафу, белый немецкий рояль и шаль из тончайшего кашемира, нечаянно слетевшая с женских плеч на подлокотник одинокого кресла. И затёртый до дыр томик Анны Ахматовой с закладкой на странице любимого стиха: «…не пастушка, не королевна и уже не монашенка я…» Иногда в отсутствие отца он заходил в мамину обитель, садился за рояль, закрывал глаза и осязал её присутствие. Слишком реалистично, слишком живо. В тот самый, последний раз перед поездкой она стояла в дверях прихожей и так на него смотрела. И было в этом взгляде столько любви и обожания, столько тепла. «Можно, я обниму тебя, сынок? На прощание?» — с мольбой и нежностью прошептала она. «Нет», — огрызнулся он. Тупой, тупой подросток… Она, огорчившись, едва заметно улыбнулась, а по щеке скатилась слеза. И что-то ёкнуло в его груди тогда, словно кольнул осколок стекла, но он отмахнулся от мрачных мыслей и вышел из дома, с силой захлопнув дверь. Если бы Фил знал, что тот диалог будет последним, а мамины глаза, такие ясные и искрящиеся любовью, будут преследовать его долгие-долгие годы. Друзей он в дом не водил. Не то чтобы отец был против — сам не терпел посторонних. Однажды, в самом начале знакомства с Максом, они ввалились в квартиру весёлой компанией с девчонками и гитарами. — Круто тут у вас, — присвистнул Макс, бегло оглядев интерьер квартиры. Год назад он приехал в Москву из Ростовской области и поначалу жил где придётся. Музыка гремела басами, вино текло рекой, парочки уединялись в отцовской спальне, но Фил был в прострации, он кайфовал. Наконец-то дом Полянских ожил и гудел как улей, даже соседка снизу грозилась вызвать полицию. Но вдруг кто-то вырубил звук, и из «Белой» гостиной просочились отрывистые звуки «Собачьего вальса». Фил и сам не понял, что с ним случилось, мозг его мгновенно закоротило. Потом он вспоминал, как накинулся на девчонок у рояля, захлопнул крышку инструмента, чуть не сломав одной из них пальцы, подрался с каким-то левым чуваком и выгнал всех, кто был в квартире. Очнулся он так же внезапно — Макс с трудом удерживал его, сжимая в тисках. Толпа рассосалась, остались только Фил и Макс. Они сидели до самого утра на кухне, и Фил говорил… говорил… выплеснул всё, что скопилось на душе. А после никто не вспоминал тот нелепый случай, будто и не было никакого инцидента. Видимо, Макс промыл друзьям мозги. А на мнение случайных гостей Филу было наплевать. *** Внезапный звонок мобильника прервал его тягучий сон. Чёрт… кажется, это становится традицией. Фил дотянулся до телефона и ответил. — Филлипушка, куда ты пропал? — пропела в трубку староста группы Лерочка Винокурова. — У нас зачёт по неврологии завтра, приходи. — Ну и чего я припрусь? — недовольно отозвался Филипп. — Я и не готовился ни разу. Он действительно не удосужился открыть учебник, хотя помнил топику из первого семестра. А после той злосчастной лекции прошло уже две недели.