Она сказала: – Почему ты не похож на них? Почему ты не такой жалкий? Почему ты не потерял надежду? И он сказал: – Потому что… Глава шестая Упреждающее отпущение …четки, буллы, мощи, Обрывки индульгенций, лоскуты Помиловании… Джон Мильтон (перевод Арк. Штейнберга) – А теперь, брат Павел, – сказал Следователь Дисциплинарного Суда Консистории, – прошу вас, если сможете, точно вспомнить слова, сказанные на корабле ведьмой. В тусклом предвечернем свете двенадцать членов Суда рассматривали служителя церкви на свидетельском месте. Это был ученого вида священник, и деймон его имел вид лягушки. Суд уже восемь дней выслушивал свидетелей по этому делу в древнем высокобашенном Колледже Святого Иеронима. – Я не могу в точности припомнить слова ведьмы, – устало сказал брат Павел. – Как я доложил вчера суду, раньше мне не доводилось видеть пытки, и я почувствовал слабость и дурноту. Так что точно повторить ее слова я не смогу, но смысл их помню. Ведьма сказала, что кланы Севера признали в девочке Лире ту, о ком было пророчество, известное им с давних времен. Ей предстоит сделать роковой выбор, от ее выбора зависит будущее всех миров. А кроме того, есть имя, которое заставляет вспомнить аналогичный случай, и оно внушит церкви страх и ненависть по отношению к девочке. – Ведьма назвала это имя? – Нет. Она не успела его произнести – другая ведьма, присутствовавшая под покровом невидимости, сумела убить ее и скрыться. – Так что в данном случае эта женщина Колтер не услышала имени? – Совершенно верно. – И вскоре миссис Колтер отбыла? – Да, так. – Что вы выяснили после этого? – Я выяснил, что девочка перешла в другой мир через брешь, проделанную лордом Азриэлом, и пользуется помощью мальчика, который имеет в своем распоряжении нож, обладающий необыкновенными свойствами, – сказал брат Павел. Потом он нервно откашлялся и спросил: – Я могу говорить перед Судом вполне свободно? – Совершенно свободно, брат Павел, – последовал резкий отчетливый ответ Президента. – Вас не накажут за то, что вы услышали от других. Прошу вас продолжайте. Священник с облегчением продолжал: – Нож, принадлежащий этому мальчику, способен проделывать ходы между мирами. Но он обладает еще большими возможностями… мне страшно сказать… он способен убивать самых высших ангелов и того, кто выше их. Нет такого, чего не мог бы уничтожить этот нож. Он потел и дрожал, а лягушка, его деймон, от волнения упала с помоста на пол. Брат Павел охнул от боли и, быстро подобрав ее, дал ей глотнуть воды из своего стакана. – Вы пытались еще что-нибудь разузнать о девочке? – спросил Следователь. – Выяснили имя той, о ком говорила ведьма? – Да. И я опять прошу у Суда заверений, что… – Они вам даны, – оборвал его Президент. – Не бойтесь. Вы не еретик. Доложите, что вы выяснили. Не отнимайте у нас время. – Нижайше прошу прощения. Этому ребенку предназначено повторить роль Евы, жены Адама, нашей общей прародительницы и причины всяческого греха. Стенографистки, записывавшие каждое слово, были монахини ордена Святой Филомелы, давшие обет молчания; но при этих словах брата Павла одна из них сдавленно охнула, и за их столом замелькали руки: женщины осеняли себя крестным знамением. Брат Павел поежился и продолжал: – Позвольте напомнить: алетиометр не предсказывает; он говорит: «Если то-то и то-то произойдет, тогда последствия будут…» – и так далее. И он говорит, что, если этот ребенок подвергнется искушению, как Ева, то, вероятнее всего, согрешит. От исхода будет зависеть… всё. И если искушение возникнет и девочка поддастся ему, тогда восторжествуют Пыль и грех. Все стихло в зале суда. Тусклый солнечный свет просачивался сквозь огромные окна в свинцовых переплетах, и в косых его лучах роились миллионы золотых пылинок. Это была пыль, не Пыль; но не одному судье увиделся в ней образ той другой, невидимой Пыли, что собирается на каждом человеке, как бы послушно ни исполнял он законы. – А теперь, брат Павел, – сказал Следователь, – сообщите нам, что вам известно о нынешнем местонахождении девочки. – Она в руках у миссис Колтер, – сказал брат Павел. – И они в Гималаях. Пока что большего я не могу сказать. Я сейчас же пойду и постараюсь уточнить место. И как только установлю, сообщу Суду… но… Он замолчал, съежившись от страха, и дрожащей рукой поднес к губам стакан. – Да, брат Павел? – сказал отец Макфейл. – Ничего не утаивайте. – Отец Президент, я думаю, что Общество Трудов Святого Духа знает об этом больше, чем я. – Он проговорил это почти шепотом. – Вот как? – сказал Президент, и глаза его вспыхнули. Деймон брата Павла тихонько квакнул. Священник знал о соперничестве между разными подразделениями Магистериума и знал, что попасть под их перекрестный огонь очень опасно; но скрывать свои сведения было бы еще опаснее. – По-моему, – с дрожью в голосе продолжал он, – они гораздо ближе к тому, чтобы точно выяснить местонахождение ребенка. У них есть другие источники сведений, закрытые для меня. – Действительно, – сказал Следователь. – Вы установили это с помощью алетиометра? – Да. – Хорошо, брат Павел. Я попрошу вас продолжать ваши изыскания. Все, что вам понадобится по линии церкви или секретарской помощи, – к вашим услугам. Можете быть свободны. Брат Павел поклонился и, с лягушкой-деймоном на плече, собрал свои записи. Он вышел из зала. А монахини тем временем разминали пальцы. Отец Макфейл постучал карандашом по старинному дубовому столу. – Сестра Агнесса, сестра Моника, – сказал он. – Вы тоже можете идти. К концу дня, пожалуйста, положите расшифровку мне на стол. Монахини наклонили головы и удалились. – Джентльмены, – сказал Президент (так было принято обращаться друг к другу в Суде Констистории), – приступим к совещанию. Двенадцать членов Суда, от старейшины (дряхлого, со слезящимися глазами отца Макепве) до самого молодого (отца Гомеса, бледного и неистово фанатичного), собрали бумаги и вслед за Президентом перешли в совещательную комнату, где, сидя друг против друга за длинным столом, могли беседовать без посторонних. Нынешним Президентом Суда Консистории был шотландец Хью Макфейл. Его избрали молодым; пост Президента был пожизненным, а Макфейлу шел только пятый десяток, и предполагалось, что он еще много лет будет вершить делами Суда Консистории и, тем самым, всей церкви. Человек внушительной наружности, высокий, смуглый, с гривой жестких седых волос, он, наверное, располнел бы, если бы не суровое отношение к собственному телу: он пил только воду, ел только хлеб и фрукты и ежедневно упражнялся целый час под наблюдением тренера, готовившего спортсменов-чемпионов. Поэтому он был поджар, морщинист и подвижен. Деймоном его была ящерица. Когда они расселись, отец Макфейл сказал: – Итак, положение вещей понятно. Перед нами стоят следующие проблемы. Во-первых, лорд Азриэл. Ведьма, дружественная церкви, сообщила, что он собирает большую армию, включая, возможно, ангельские силы. Намерения его, насколько выяснила ведьма, враждебны церкви и самому Властителю. Во-вторых, Жертвенный Совет. Его исследовательская программа в Больвангаре и финансирование деятельности миссис Колтер указывают на то, что он надеется занять место Дисциплинарного Суда Консистории в качестве самого могущественного и действенного подразделения Святой Церкви. Нас обходят, джентльмены. Они действуют умело и безжалостно. Нас следовало бы наказать за то, что мы по своей вялости допустили такое. К нашим задачам в связи с этим я вернусь чуть позже. В-третьих, мальчик, о котором говорил брат Павел, и нож с необычайными свойствами. Ясно, что мы должны как можно скорее разыскать мальчика и завладеть ножом. В-четвертых, Пыль. Я предпринял шаги, дабы установить, что узнал о ней Жертвенный Совет. Одного из теологов-экспериментаторов, работавших в Больвангаре, мы убедили рассказать нам, что именно им удалось открыть. В конце дня я поговорю с ним внизу. Кое-кто из членов суда поерзал: «внизу» – означало подвалы здания, выложенные белой плиткой, с выходами для антарного тока, звукоизолированные и с хорошим дренажем. – Но что бы мы ни узнали о Пыли, – продолжал Президент, – мы должны постоянно иметь в виду нашу конечную цель. Жертвенный Совет стремился понять воздействие Пыли. Мы должны вообще ее уничтожить. Только так. Если для того, чтобы уничтожить Пыль, мы должны будем уничтожить Жертвенный Совет, Коллегию Епископов, все до единого органы Святой Церкви, посредством которых она совершает труд во имя Властителя, – да будет так. Быть может, джентльмены, сама Святая Церковь вызвана к жизни именно для того, чтобы исполнить эту работу и, совершив ее, погибнуть. Но лучше мир без Церкви и без Пыли, чем мир, где изо дня в день мы надрываемся под безобразной ношей греха. Лучше – мир, очищенный от всего этого! Отец Гомес кивнул, восторженно сверкая глазами. – И наконец, – сказал Макфейл, – девочка. Пока еще дитя, я думаю. Это Ева, которая будет искушаема; если она поддастся искушению, учитывая прошлый урок, то ее падение будет погибелью для всех нас. Джентльмены, из всех возможных решений проблемы, стоящей перед нами, я намерен предложить самое радикальное, и уверен, что вы согласитесь. Я предлагаю послать человека, чтобы он разыскал ее и убил до искушения. – Отец Президент, – сразу откликнулся отец Гомес, – каждый день моей взрослой жизни я исполнял упредительную епитимью. Я изучал, я готовился… Президент поднял руку. Упредительная епитимья и отпущение были доктринами, разработанными Судом Консистории, но широкой церкви не известными. Они предполагали наказание за еще не совершенный грех, напряженное и жаркое раскаяние с самобичеванием, чтобы накопить в некотором роде кредит добродетели. И когда этот кредит достигал размеров, соответствующих определенному греху, кающемуся заранее давалось отпущение, хотя совершить этот грех у него, возможно, и не будет случая. Иногда, например, необходимо было убивать людей, и для убийцы было не так обременительно сделать это, будучи уже прощенным. – О вас я и думал, – мягко сказал отец Макфейл. – Суд одобряет мой выбор? Да. Когда отец Гомес отправится с нашего благословения, он будет предоставлен сам себе, с ним нельзя будет связаться и отозвать его. Что бы ни происходило в мире, он, как божья стрела, устремится прямо к девочке и поразит ее. Он будет невидим; он придет ночью, как ангел, поразивший ассирийцев; он будет безмолвен. Насколько лучше было бы для всех нас, если бы такой отец Гомес явился в сад Эдемский! Мы навсегда остались бы в раю.