Скальные мары любили полакомиться песцом, когда удавалось его добыть. Поймать хитрого зверька было трудно, но мясо его было нежным и пахучим. Прежде чем убить этого, скальный мара дал ему поговорить и посмеялся над его глупым лепетом. – Медведь должен идти на юг! Клянусь! Ведьма беспокоится! Правда! Клянусь! Обещай! – Медведям на юге нечего делать, лживая тварь! – Правда! Король медведей должен идти на юг! Моржа тебе показываю – хороший, жирный… – Король медведей – на юг? – А у летучих сокровище! Летучие – ангелы – хрустальное сокровище! – Летучие – как мары? Сокровище? – Как свет, не как мары. Богатые! Хрустальное! А ведьма беспокоится – ведьма огорчается – Скорсби мертвый… – Мертвый? Человек с шара мертвый? – Сухие утесы эхом отозвались на хохот скального мары. – Ведьма его убивает. Скорсби мертвый, медвежий король идет на юг… – Скорсби мертвый! Ха-ха, Скорсби мертвый! Скальный мара свернул песцу голову и подрался с братьями за его потроха. …они придут, придут! – Но где ты, Лира? Этого она не знала. – По-моему, я сплю, Роджер, – только и могла она сказать. Позади мальчика она видела других духов, десятки, сотни; сгрудившись, они смотрели на нее и прислушивались к каждому слову. – А эта женщина? – спросил Роджер. – Надеюсь, она не умерла. Надеюсь, она поживет подольше. Потому что, если она спустится сюда, тогда уже негде будет спрятаться, мы навсегда станем ее пленниками. Это единственное, что есть хорошего в мире мертвых, – что ее тут нет. Только знаю: когда-нибудь она сюда явится… Лира была встревожена. – Кажется, я сплю и я не знаю, где она! Она где-то близко, и я не могу… Глава четвертая Ама и летучие мыши Будто затаясь, она лежала. Жизнь от нее убежала, Чтобы обратно прийти После долгого пути. Эмили Дикинсон Образ спящей девочки накрепко засел в голове у Амы – дочь пастуха думала о ней не переставая. Ни на секунду не усомнилась она в том, что рассказала ей миссис Колтер. Колдуны безусловно существуют, и нет ничего удивительного в том, что они наводят сонные чары и что мать с такой свирепой заботливостью ухаживает за дочерью. Ама восхищалась красивой женщиной в пещере и ее заколдованной дочерью, почти боготворила их. Она приходила в долину при всякой возможности, чтобы выполнить поручение женщины или просто поговорить с ней и послушать ее чудесные рассказы. И всякий раз надеялась хоть краем глаза увидеть спящую; но удалось ей это только однажды, и она примирилась с тем, что ей вряд ли позволят увидеть девочку снова. И все время, пока она доила овец, расчесывала и пряла шерсть или молола ячмень для хлеба, ее не оставляли мысли о заколдованной девочке и о том, почему ее заколдовали. Миссис Колтер так и не объяснила этого, и Ама могла воображать что угодно. Однажды она взяла лепешку медового хлеба и проделала трехчасовой путь до Чоулунсе, где стоял монастырь. Лестью, терпением и подкупом – отломив привратнику кусок медовой лепешки, она добилась приема у великого целителя Пагдзына тулку[1], остановившего всего лишь год назад вспышку белой лихорадки и необычайно мудрого. Ама вошла в келью великого врачевателя, низко поклонилась и с самым смиренным видом протянула оставшуюся часть медовой лепешки. Деймон монаха, летучая мышь, стала носиться над ее головой; ее деймон, Куланг, испугался и спрятался у нее в волосах, но Ама старалась не шевелиться и молча слушала Пагдзына тулку. – Да, дитя? Быстрее, говори быстрее, – сказал он, и его длинная седая борода вздрагивала при каждом слове. В сумраке, кроме этой бороды и его блестящих глаз, она почти ничего не видела. Его деймон подлетел к балке, повис наконец спокойно, и она сказала: – Пагдзын тулку, я хочу набраться мудрости, хочу научиться чарам и волшебству. Вы можете меня научить? – Нет. Она этого ожидала. – Тогда можете рассказать мне только об одном лекарстве? – робко спросила она. – Может быть. Только не скажу, какое оно. Я могу дать тебе снадобье, но не открою секрет. – Хорошо, спасибо, это великое благодеяние, – сказала она и несколько раз поклонилась. – Что за болезнь и кого она постигла? – спросил старик. – Это сонная болезнь, – объяснила Ама. – А заболел сын двоюродного брата моего отца. Ей казалось, что она ответила очень хитро, поменяв пол больного на случай, если целитель слышал о женщине в пещере. – А сколько лет мальчику? – На три года старше меня, Пагдзын тулку, – сказала она наугад, – двенадцать, значит. Он спит и спит, и не может проснуться. – Почему не пришли его родители? Почему прислали тебя? – Они живут далеко, на другом краю моей деревни, и очень бедные, Пагдзын тулку. Я только вчера услышала, что заболел мой родственник, и сразу пошла к вам за советом. – Мне надо видеть больного, надо подробно осмотреть его и выяснить положение планет в тот час, когда он заснул. Спешка в таком деле не годится. – И никакого лекарства не можете дать для него? Деймон мудреца, летучая мышь, упал с балки и, замахав черными крыльями уже над самым полом, молча заметался туда и сюда по келье, так быстро, что Ама не поспевала за ним взглядом; но блестящие глаза целителя внимательно следили за его полетом, и, когда он снова повис вниз головой на балке и укрылся темными крыльями, старик встал и принялся ходить от полки к полке, от кувшина к кувшину, от коробки к коробке – тут зачерпывал ложку порошка, там добавлял щепотку трав, точно в том порядке, в каком облетал их деймон. Все ингредиенты он ссыпал в ступку и растер, бормоча заклинания. Потом постучал пестиком по звонкому краю ступки, чтобы сбросить последние крошки, взял кисточку и тушь и на листке бумаги начертил какие-то значки. Когда тушь высохла, он высыпал порошок на бумагу с надписью и ловко сложил из нее квадратный пакетик. – Пусть они кисточкой закладывают порошок в ноздри спящему, понемногу при каждом вдохе, – сказал старик, – и он проснется. Это надо делать с большой осторожностью. Если слишком много сразу, он задохнется. И самой мягкой кисточкой. – Спасибо вам, Пагдзын тулку. – Ама взяла пакетик и засунула в карман самой нижней рубашки. – Жалко, у меня нет для вас еще одной медовой лепешки. – Одной достаточно, – сказал целитель. – Ступай и, когда придешь в следующий раз, скажи мне всю правду, а не половину. Девочка была сконфужена и, чтобы скрыть смущение, поклонилась до земли. Она надеялась, что выдала не слишком много. Следующим вечером, как только освободилась, она поспешила в долину, захватив с собой сладкого риса, завернутого в широкий мясистый лист. Ей не терпелось рассказать женщине о том, что она сделала, дать ей лекарство, услышать от нее похвалу и принять благодарность, но больше всего ей хотелось, чтобы спящая очнулась от колдовского сна и поговорила с ней. Они могут стать подругами! Но за поворотом тропинки, посмотрев наверх, она не увидела у входа в пещеру ни золотой обезьяны, ни терпеливой женщины. Пусто. Последние несколько метров она пробежала в страхе, что они ушли совсем, – но стул женщины был на месте, и принадлежности для стряпни, и все остальное. С бьющимся сердцем Ама заглянула в темную пещеру. Нет, девочка не проснулась: в сумраке Ама разглядела очертания спального мешка, более светлое пятно – ее волосы и белый клубок – ее спящего деймона. Она тихонько подошла поближе. Сомнений не было: они куда-то ушли и оставили заколдованную девочку одну. Ясная, как музыкальная нота, в голове родилась мысль: а что, если она сама разбудит девочку до их возвращения?.. Но она даже не успела обрадоваться этой идее – на тропинке послышались шаги, и вместе с деймоном она виновато юркнула за каменный выступ в боку пещеры. Ей не полагалось здесь быть. Она шпионила. Это нехорошо.