– Итак, – сказал Веллер, – а теперь поговорим начистоту. Правой рукой он крепко сжал шею Лемпински. Левой – поднял прозрачный пластиковый пакет с чем-то белым. – Это, – радостно сообщил Веллер, – я нашел в кармане вашего пальто, господин профессор. Предполагаю, речь о кокаине. – Это… Это все дешевая уловка! Вы пытаетесь мне это подсунуть! – оборонялся Лемпински. Веллер цинично ухмыльнулся: – Да, получается – ваши слова против моих. Суд с этим знаком. Каждый второй наркодилер утверждает, что вещества ему подбросили. Это почти классическая отговорка. Судьи больше не воспринимают ее всерьез. Лемпински закашлялся: – Вы пережимаете мне гортань! Веллер отпустил Лемпински. Тот судорожно вздохнул. Веллер открыл пакетик, понюхал, запустил туда указательный палец и попробовал. Потом протянул пакетик Лемпински: – Хотите? Профессор отмахнулся обеими руками, отказываясь даже дотронуться до пакета. – На самом деле мы оба знаем, – назидательно сказал Веллер, – что в пакете нет никакого кокаина, а лишь дрянной промышленный сахар. Но я могу сделать вид, что это кокаин, а такого количества вполне достаточно, чтобы задержать вас на сорок восемь часов, прежде чем мы передадим вас судье. А он тоже не станет самостоятельно пробовать содержимое, а потребует лабораторное заключение. А теперь – гвоздь программы. Осторожно: у меня есть там хороший друг, который к тому же мне обязан. Он определит это вещество как кокаин и даже уточнит его чистоту, а потом, профессор, – вы окажетесь в заднице! Лемпински тер шею. – Господин Веллер, я понимаю, что вы хотите сказать. Но в случае с вашей женой все не так, как вам кажется. – И как же? – Правильно. – Рассказывайте это своему парикмахеру. Может, он вам поверит. Лемпински попытался выбраться из тени под свет фонаря. – Вы хотите задержать меня за хранение кокаина? Веллер высыпал порошок из пакета на ботинки Лемпински. – Нет, черт подери! Я хочу узнать, где моя жена! – Разве ее не поместили в клинику Уббо-Эммиуса? * * * Раньше Анна Катрина знала о смирительных рубашках только по книгам и фильмам. В ее рабочей повседневности они не играли практически никакой роли. А теперь она сама оказалась в такой рубашке, что стало для нее чудовищным лишением свободы. Наручники, даже цепи были бы ей милее. Но проклятая смирительная рубашка делала из своего узника не просто опасного человека, а во всех смыслах невменяемого. Хуже и быть не могло. К тому же Анна Катрина вспотела. Кожа зудела, а она не могла почесаться. В детстве она видела фокусника, который будучи подвешенным за ноги освободился из смирительной рубашки за две минуты. Ей этого сделать не удалось, хотя она стояла обеими ногами на земле. Она была босиком, и снова в этих ужасных серых брюках из пеньки или льна, от которых жутко чесалась кожа. Перед ней, за большим старым письменным столом, сидел человек, на котором был синий костюм при ее поступлении. Желтый кожаный галстук по-прежнему красовался у него на шее. Куртка висела на вешалке. Он расстегнул рукава рубашки. Два санитара, которые схватили Анну Катрину в коридоре, стояли рядом в полной боевой готовности. Глобус с подсветкой создавал почти уютную атмосферу. Если громко тикающие напольные часы не врали, было уже десять вечера. – Я смотрю, вы осторожный человек – хотя некоторые назвали бы вас трусливой задницей, – заявила Анна Катрина. – Вы заключили меня в это орудие пытки, но для уверенности вам нужно еще и двое телохранителей – кажется, так теперь называют таких бойцов? Он самодовольно улыбнулся. – Вы опасная, высоко агрессивная личность. И поэтому вы здесь, госпожа Клаазен. – А теперь я очень хочу узнать, как вас зовут, чтобы пожаловаться на вас, когда здание штурмом возьмет полиция. Его улыбка стала еще шире. – Вы серьезно верите, что это может произойти? Госпожа Клаазен, как вы думаете, почему вы сидите здесь в смирительной рубашке? Она повторила свой вопрос другими словами: – Вы ведь хотите назвать мне свое имя, правда? Разве в настоящих больницах врачи не носят такие таблички? Вам следовало обратить внимание. Тогда ваш спектакль смотрелся бы правдоподобнее. – Моя фамилия Шнеебергер. Для вас – доктор Шнеебергер. – Он что-то записал и уточнил: – Вы считаете, это инсценировка? Как вы думаете, где вы находитесь? Анна Катрина извивалась в грубой ткани, как змея, сбрасывающая кожу. – Ну, похоже, это явно не мой любимый ресторан в Нордене. В «Смутье» пахнет гораздо лучше. Там мне редко приходится так долго страдать от голода и со мной гораздо лучше обращаются. Ваш персонал просто ниже всякой критики, господин Шнееманн [18]. – Меня зовут доктор Шнеебергер. И это все не шутки, госпожа Клаазен. Вы угрожали медсестре ножом. Заставили ее раздеться и надеть вашу одежду. Двум санитарам удалось усмирить вас с большим трудом. Даже ваше появление здесь прошло не без трудностей. Вы устроили потасовку с персоналом. Мне пришлось ввести вам успокоительное. Как бы вы на моем месте оценили собственное поведение? – Как вполне уместное, – ответила Анна Катрина и вдруг почувствовала себя маленькой и глупой. Она еще продолжала бороться, но уже поняла, как должны были смотреться со стороны ее поступки. Удивительно твердым голосом она ответила: – Меня похитили. Я пыталась освободиться. По-моему, дальнейшие объяснения излишни. Напольные часы пробили десять. Один из санитаров закашлял. Судя по звуку, он очень много курил. – Вас не похитили, госпожа Клаазен. Вы здесь на основании официального постановления, но приехали сюда добровольно, согласившись на лечение. Вы страдаете от дисфункционального расстройства личности, как указал профессор Лемпински в своем заключении. Анна Катрина вновь обрела под ногами твердую почву. – Нет такого научного понятия. Оно не входит в МКБ-10 [19]. Шнеебергер смотрел на нее, разинув рот. Ей удалось застать его врасплох. Анна Катрина объяснила: – Это всемирно известная система классификации медицинских диагнозов. В Германии врачи даже обязаны шифровать диагнозы по этой системе. Никогда об этом не слышали? – уточнила она, подчеркнув, что не считает его за врача. Он сразу снова принялся разыгрывать превосходство и по-своему истолковал ее слова: – Значит, вы уже знаете о своем расстройстве и искали информацию в интернете. Браво. Это первый шаг к выздоровлению: признание и принятие проблемы! «Я поймала его», – подумала Анна Катрина, и эта мысль помогла собрать последние крохи собственного достоинства и восстать снова: – Вопрос скорее в том, действительно ли у меня расстройство или я расстраиваю чьи-то планы? Он отложил ручку и сложил кончики пальцев, как часто делала федеральный канцлер. – Да, люди часто не осознают собственные расстройства, и они проявляются лишь при взаимодействии с окружающими. В вашем случае все довольно очевидно. Это длится уже несколько лет. Вы так и не смогли оправиться после травмы, полученной из-за прискорбного убийства вашего отца. Чтобы не чувствовать боли, вы создали себе химеру. Придумали мир, который был вам необходим, чтобы избавиться от страданий. Вместо того чтобы наконец по-настоящему оплакать отца. Если бы не смирительная рубашка, Анна Катрина бросилась бы на него с кулаками. Она подумывала укусить его за руку. Возможно, ей даже удастся откусить ему палец, прежде чем до нее доберутся два плюшевых мишки. – О чем вы сейчас думаете, госпожа Клаазен? – О двойном эспрессо и стейке. Ваше питание оставляет желать лучшего. – Вы не верите, что я врач, а это – больница, правильно? Она демонстративно рассмеялась. – Вы не спросили у меня ни номера медицинского страхования, ни… Он перебил ее: – На кого вы так ужасно злитесь? На меня или на себя?