— А ведь я так и не знаю, как же выглядит твой дом. — Аделя комично разложила руки, и малыш рассмеялся. — Расскажи, как выглядит то место, в котором ты играешься. — Играюсь я в своей комнате. Там у меня и игрушки, и книжки, и паззлы. А еще такой ковер, как улица, чтобы можно было гоняться на машинках. А еще у меня есть лампа, в которой плавают пузыри. — Цветные? — Желтые, то есть yellow. — Вот это да! Ты знаешь английский язык. А какие-нибудь другие цвета знаешь? — Orange. Это будет оранжевый. Аделя задохнулась от впечатления, а мальчонка покраснел от гордости. Тем временем Шацкий согласился с тем, что малолетний наследник туристического бизнеса более похож на отца, чем на мать. Физически. Это настолько, насколько мог оценить, помня фотографии Наймана: широкое лицо, темные глаза, темные волосы, четко очерченные брови. А вот какого-либо подобия с материю видно не было. Разве что только вырез губ. Если бы та сказала, что мальчик приемный, ни у кого не было бы сомнений. — А ты где больше любишь играть игрушками: в детском саду или дома? — В детском саду. — А почему? Ты мне расскажешь? Все вопросы должны были быть открытыми, нельзя было задавать вопросов, на которые ребенок мог ответить «да» или «нет». Это не гарантировало, что маленький свидетель понял вопрос; кроме того, в стрессовых ситуациях у детей наблюдалась тенденция соглашаться со взрослыми, если они не понимали вопроса. Или же не соглашаться, если у них спрашивали про неприятные вещи. — В детский сад мы можем приносить свою игрушку, но это только в понедельник. А я тогда ссорюсь с Игорем, потому что мы хотим играться своими игрушками, а когда мы кричим, то получаем тучку. Как и большинство малолетних детей, Петр Найман не мог поддерживать рассказа больше, чем в двух-трех предложениях. — Ага, выходит, тучку получаешь в наказание. А что получают в награду? — Солнышко. — А дома какие-нибудь наказания и награды имеются? — Я не люблю, когда мама на меня кричит. Тогда я даю ей тучку. Супруга Наймана в глубине темного помещения откашлялась. — А папа? — Папа мой уехал, а когда вернется — никто не знает. Супруга Наймана снова откашлялась, но на сей раз продолжила словесно: — Пока что я не говорила ему, что отца нет в живых, подготавливаю постепенно. Неизвестно ведь даже, когда плхороны, когда отдадите мне останки мужа. С этим вообще скандал, я хотела сказать, что подам жалобу. Эти ее слова никто комментировать не стал. — А вот скажи мне, часто бывает, что ты даешь папе и маме солнышки и тучки? — Чаще всего — тучки. — Я понимаю, это тогда, когда они ведут себя нехорошо. А что делают папа с мамой, когда ведут себя нехорошо? — Кричат. — А как тогда чувствуешь себя ты? — Я злюсь. — И что т делаешь? — Я не кричу, потому что кричать нельзя. Я должен быть вежливым и вести себя тихо. — А что случается, когда ты все же не выдерживаешь и ве ведешь себя тихо? — Тогда меня наказывают. Мальчишка посмурнел. Он опустил голову, сполз со стульчика на ковер и начал рисовать. — Мне можно сесть рядом с тобой? — мягким тоном спросила Аделя. Мальчик кивнул, и психолог уселась рядом с ним. — Тебе нужно сделать ноги в бантик, — маленький Петр показал взрослой тете, как садятся по-турецки. Аделя села в соответствии с его указаниями. — Очень хорошо, — похвалил ее парнишка. — Никто ведь не любит, когда его наказывают, правда? Мальчик согласно кивнул. — А вот скажи мне, какие наказания ты не любишь более всего? В техническом помещении все затаили дыхание. Маленький Петр взял лист бумаги и начал что-то рисовать на нем карандашами. Аделя взяла желтый карандаш и пририсовала на его рисунке солнце. — Я не люблю быть самому, — в конце концов буркнул малыш. — А что это означает, что ты сам? — Я должен быть в своей комнате, и мама, и я не могу выходить. Это когда меня наказали. — Я не поняла. Ты хочешь мне сказать, что когда тебя наказывают, ты должен сидеть в комнате вместе с мамой? Мальчишка недовольно засопел из-за того, что взрослая тетя не понимает его слов. — Ты ничего не понимаешь. Когда наказывают, я должен сидеть в комнате сам. Шацкий стиснул кулаки. Умоляю, просил он про себя, пускай эта ниточка хоть к чему-нибудь приведет. Пускай даст мне какой-нибудь рычаг, чтобы я мог прижать жену Наймана и выдавить из нее правду. — Я затем и спрашиваю, чтобы понять. Мне просто было интересно, а где была тогда мама. — Дома, — пацан пожал плечами, продолжая увлеченно рисовать. Шацкий подумал, что все дети, похоже, одинаковы. Маленькая Хеля тоже всегда называла их большую комнату «домом». — Но если ее наказали, она тоже сидит в своей комнате. Но в ее комнате есть телевизор, а в моей — нет. И я не могу смотреть сказки про то, как Франклин боится темноты.[111] — А почему мама наказана? — Это когда папа дает ей тучку. — И что тогда происходит? — Она должна сидеть у себя в комнате, я же говорю. — А что тогда делаешь ты? — Играюсь с папой. — А как вы играетесь? — Тебе нравится? — малыш показал Аделе рисунок: обычный детский рисунок, никаких черных дыр или багровых туч, никаких тебе мужчин с огромными членами или страшными рожами, которых обычно рисовали жертвы педофилии и домашнего насилия — семейство на фоне дома, оранжевые облачка, желтое солнце. — Красиво! Мне очень нравятся облака цвета orange. — Так это же по-английски! — мальчик весело рассмеялся. — Ну, я ведь тоже знаю английский язык. Могу даже сказать: blue. — Это синий! А в кино есть такой попугай блю, так он тоже весь синий. Шацкий вознес глаза к потолку. Боже, дай мне силы не разорвать этого болтливого короеда. 11:47:18:пульсация. — Я знаю это кино. Это ведь «Рио», правда?