Моравов степняки приняли как своих. Славка вновь удивился. Копченые, как всем ведомо, на чужих, даже таких же печенегов, но другого племени, глядят – как повар на гуся. Мол, побегай пока. А настанет срок… Эти были другими. В третий раз Славка удивился, когда увидел печенежского хана. Никогда ему раньше не встречался печенег, вооруженный ромейским мечом-спатой. Хотя в том, что это именно печенег, сомнений не было. Плоская рожа, редкие усики, кожа цвета вяленой рыбы. – Кто таков? – Печенежский хан навис над спешенным Славкой, щерясь и дыша чесночным запахом. На языке русов он говорил так чисто, что Славка опять удивился. – Великого киевского князя Ярополка дружинный отрок, – на всякий случай соврал Славка. Помнил, как отец учил: если ты силен – пусть враг думает, что ты слаб, если слаб – пусть думает, что силен. Однако слишком умаляться тоже не следовало. Славка попытался выпрямиться, но, когда руки скручены за спиной, а на шее – петля, привязанная к умело спутанным ногам, распрямить спину затруднительно. Разве что голову задрать наподобие черепахи. – А сам ты – кто? – дерзко бросил Славка. – Кто твой большой хан? Кто ответ будет держать за то, что на нашу землю пришел? И среагировав на свист, мгновенно присел, так что хвостатая печенежская плетка впустую свистнула в воздухе. – Разве я велел его ударить? – спросил хан, и замахнувшийся снова степняк опустил руку. Хан соскочил на землю и этим опять удивил Славку. Нет, спешился печенег ловко, однако совсем не так, как это делают степняки. Те будто стекают с седла (Славка и сам так умел), а этот – спрыгнул. – Ого! – Хан ткнул пальцем в Славкину кольчугу. – Отрок, говоришь? А бронь у тебя, отрок, лучше моей. Может, ты – подханок? Или – сам хан русов? – Я – сын воеводы, – заявил Славка. – И мой отец – получше всяких там разных ханов! Сказал – и тотчас поймал заинтересованный взгляд морава. Так смотрят, когда на торге выбирают коня: пытаясь по стати угадать, на что тот способен. Выходит, не признали его моравы. Значит, не за ним охотились, а просто подвернулся им Славка. Коли так, может, не убьют? Отпустят за выкуп? Денег у них в семье довольно. Печенег глядел на Славку иначе, не так, как морав. И взгляд у него был нехороший. Сожалеющий такой… Мол, добрый ты парень, а придется тебя… того. Такие взгляды Славка видел не однажды. У князей и прочих владык, когда те вынуждены были выбирать между Правдой и личным расположением к тому, кого надо осудить. По этому взгляду Славка догадался, что печенег этот – не мелкий вожак, а настоящий хан. И еще – плохи его, Славки, дела. Хан принял решение. – Помолись своим богам, рус, – сказал он негромко. – Сейчас ты умрешь. Славка кивнул. Он назвался. Рано или поздно весть о Славкиной смерти дойдет до отца. Его родичам не придется стыдиться. Они узнают: Славка принял смерть с достоинством. – Вели развязать мне руки, чтобы я мог помолиться, – попросил он. – Развяжите его, – приказал печенег по-своему. И добавил на языке словен: – Но меча, рус, я тебе не дам. – Я не нурман, – буркнул Славка. – Бог меня и без меча примет. По знаку вожака один из печенегов развязал путы на Славкиных руках. И встал позади. Будь у Славки свободны ноги, он бы рискнул: бросился на копченого, попытался отнять саблю… Скорее всего, Славку бы зарубили. Сабля – не нож. С ней безоружному не совладать. Но вдруг… Да чего там гадать. Ноги-то спутаны. Славка был крещен во младенчестве и часто ходил в Христову церковь. Вместе с матерью. Один – никогда. С матерью – в церковь, с дружиной – на Перуново капище. Правда, там, на капище, Славка жертв никогда не приносил. Прочие дружинники относились к этому с пониманием. Тем более что Славка был не единственным христианином в киевской гриди. Тем более что лучшая жертва Перуну – не пронзенный копьем раб, а кровь ворогов, пролитая на сече. Будь у Славки хоть какая-то надежда принять смерть в бою, он бы обратился не к Христу, а к Перуну. Но сейчас, когда надежды не осталось, главным и единственным его Богом был Христос. Потому именно к Нему обратился он в свой последний час. Опустившись на колени, Славка обратил взгляд к небу, спрятанному за серебристыми листьями верб, и прочел по-булгарски и по-ромейски «Отче наш», потом «Верую». Других молитв не знал. Закончил и сразу встал. Искушения потянуть время – не было. Напротив, интересно было: как его встретят там, в раю? Или – в Ирии? Славка и сам не знал, куда попадет, когда ему перережут горло. Он ведь не только христианин, но и варяг. – Я помолился, – сказал Славка, бесстрашно глядя в узкие глаза печенега. – Теперь убивай. Но вождь копченых опять его удивил: – Ты – истинно верующий? – спросил он по-ромейски. Славка промолчал. А чего болтать – все равно убьют. Но тут наконец рискнул подать голос один из пленивших Славку моравов. – Ты не можешь его убить, – сказал он. – Это наш пленник, а не твой. Печенег перевел взгляд со Славки на морава. Долго смотрел. Морав под этим взглядом сник, но все же пробормотал еще раз: – Мы его в полон взяли. Наш он по Закону. – И в полон ты его тоже по Закону взял? – насмешливо спросил странный вожак степняков. – Он – нашей веры, – глядя в землю, проговорил морав. – Нехорошо христианину убивать христианина. – Да ну? – усмехнулся печенег. – А я не знал. Но если тебя это смущает, пусть его убьет вот хотя бы Упайчи, – вождь кивнул на краснорожего степняка, который хотел огреть Славку плетью. – А можно я его не сразу убью, мой господин? – попросил Улайчи. – Нельзя, – отрезал вождь. – А теперь, друг мой, – сказал он мораву, – назови еще одну причину, по которой я не должен убивать этого юного храбреца? Он-то меня прикончил бы не задумываясь. К удивлению Славки, последнюю фразу он произнес по-ромейски. – Тебя прикончат и без меня! – дерзко заявил Славка. – Тебя выследят и зарежут, как овцу! Тебя и всех твоих воев! Вожак печенегов на Славку даже не взглянул. Он смотрел на морава. – Есть и другая причина, – тоже по-ромейски буркнул морав. – Его отец очень богат. Заплатит большой выкуп. – Насколько большой? – поинтересовался вождь степняков. – Сто гривен серебра, – ответил морав и покосился на остальных печенегов. Те слушали с интересом, но, похоже, ничего не понимали. – А может, и больше сотни, – сказал морав. – Больше, – уверенно произнес хан. – У этого отрока одна бронь стоит не меньше тридцати гривен. И все же его придется убить. – И приказал по-печенежски: – Улайчи, прикончи его! Названный неторопливо вытянул саблю. Крутанул вокруг кисти, красуясь. – На колени, рус! – велел он. – Хан милостив. Ты умрешь быстро. Я разрублю твою башку и накормлю богов твоим мозгом. – Бронь не попорти, – предупредил кто-то. Улайчи только хмыкнул и повторил: – На колени! Славка покорно опустился. Правда, не на колени, а на корточки. Со спутанными ногами это удобнее. Моравы мрачно смотрели на него. Видно, уже раскаивались, что приволокли пленника сюда. Интересно, как бы они брали за него выкуп? Пришли бы к отцу, сказали: мы тут твоего сына схитили. Сколько дашь за его свободу? Тут бы им и конец. Мысли текли будто отдельно. Ум же Славки точно отмечал каждое движение палача… А в смерть все равно не верилось. Пока жив – не сдавайся! Так учили Славку сызмала. Пока жив… Улайчи взмахнул клинком. Ударил, красуясь. Не очень сильно, зато очень умело. Как раз так, чтобы просечь черепную кость… …Славка собирался с честью принять смерть… Но тело его как бы само, бессознательно, по одной лишь воинской привычке уходить от удара, опрокинулось на спину. Ноги выбросились вверх, навстречу сабле… Клинок у копченого и впрямь оказался замечательный, и следил за ним степняк хорошо, потому славно отточенное лезвие рассекло путы на ногах Славки, как коса – соломину. Не встретив ожидаемого сопротивления черепной кости, сабля едва не воткнулась в землю. Ее хозяин тоже удивился… Но еще больше он удивился, когда Славка изо всех сил ударил его ногами в бок. Копченый отлетел… прямо на своего вожака, едва не сбив того с ног. А Славка вскочил на ноги (удача снова была с ним, раз копченые позабыли связать ему руки) и одним прыжком оказался на спине вожакова жеребца, который, как и следует хорошо вышколенному коню, стоял рядом с хозяином. Когда на спине жеребца оказался чужой, тот, опять-таки как подобает хорошо обученному коню, тут же извернулся, по-змеиному выгнул шею и нацелился хватануть Славку за ногу. Славка саданул его между ушей, выдернул из притороченного к седлу колчана стрелу и безжалостно воткнул ее в круп жеребца. Жеребец вскрикнул от боли и рванулся с места. Миг – и он вылетел из рощи и галопом понесся вверх по пологому склону прочь от реки.