– Сочувствую тебе, Сигурд Эйриксон, – медленно проговорил Владимир. – Я не знал Трюггви, но слышал о нем как о славном воине. Я – Владимир, сын конунга Святослава и конунг Хольмгарда. Насчет «конунга хольмгардского» он малость загнул. Не было у него в Новгороде власти конунга. Да и сама новгородская пятина никак не тянула на королевство. Однако у скандинавов хвастовство – дело обычное. Сигурд оглядел застывших в отдалении гридней Владимира. – Невелико твое войско, конунг Владимир, – заметил он. Имя князя он произнес на свой лад «Вальдамар». – Даже для ярла оно маловато. – Я – на своей земле, – князь шевельнул плечами, облитыми поверх меховой поддевки маслянистой чешуей панциря. – Кого мне бояться? И войско мое не так уж мало… – Тут Владимир сделал многозначительную паузу, а потом добавил со значением: – Однако в хирде моем всегда найдется место для хороших воинов. Таким – и почетное место за столом, и пара серебряных марок для кошелей. Предложение было сделано. Сигурд задумался, но результат был Владимиру известен. Он заранее знал: Сигурд и его люди пришли в Гардарику наниматься на службу. Что еще им тут делать зимой? – По четыре марки в год – моим людям, – сказал Сигурд. – Мне – десять. И всем – прокорм. Когда и сколько – обсудим позже. Владимир кивнул: – Договоримся. Сигурд неторопливо отстегнул от пояса ножны с мечом и передал их младшему. Тот аккуратно положил их к ногам Владимира. Лунд, в свою очередь, поднял и передал их князю. Владимир не удержался – вытянул клинок из ножен. Хороший клинок. Ухоженный, отполированный, лоснящийся от масла. Князь вернул меч в ножны и вернул хозяину. Сигурд принял с поклоном. Всё. С этого мгновения он – хёвдинг Владимира. Вернее, его боярин, поскольку его вождь – не конунг скандинавский, а новгородский князь. Строй викингов распался. Их Владимир тоже оценил. Отметил, что у каждого на поясе – меч. То есть все они небедные и, очевидно, достаточно опытные воины. Неплохое приобретение. Дядька Добрыня одобрит. А теперь самое время перекусить и выпить. Любопытно, хороши ли собой дочки огнищанина Ходьи? Издали и не разглядеть толком. Лунд сделал знак – Владимировы гридни попрятали оружие и заторопились к кострам. Вопрос – кому принадлежит отбитое у чудинов – более не поднимался. Все будет поделено по закону. И каждый получит свою долю. Только дочек придется вернуть отцу. Впрочем, оно и к лучшему. Если эти девки – товар, то трогать их нельзя. Непорченые стоят впятеро дороже. А коли все равно отцу возвращать, так не порожними же… Глава третья Великий князь Ярополк Святославович Киев. Лето 975 года от Рождества Христова Великий князь киевский Ярополк Святославович потер пальцем верхнюю губу, словно проверяя: не появились ли на ней пышные варяжские усы? Усы не появились. Только темный пушок. Поди ж ты: воевода Артём лишь на несколько лет старше, а лицом – истинный зрелый муж. Суровый, красивый. И усы – ниже подбородка. А у великого князя щеки гладкие и румяные, а губы пухлые, как у девицы. Досадно. И то что подобные мелочи огорчают – тоже досадно. У великого князя киевского должны быть и досады великие. А тут… Может, дело в том, что окружают Ярополка столь славные мужи, отцовские витязи и воеводы, повидавшие дальние земли, повоевавшие множество народов? А он, Ярополк, сиднем сидит в Киеве… И не хочется ему из Киева никуда уезжать. А править можно и отсюда, из терема на Горе. Как бабка Ольга правила… Только и здесь, в Киеве, кто-то ищет его жизни. Почему? За что? Ведь так усердствует Ярополк, чтобы всем было хорошо! Старается никого не обижать, жить мирно, по-христиански… Великий князь поглядел на мрачное лицо воеводы. Артём еще ничего не сказал, но Ярополк уже все понял. – Ничего ты не узнал, – с огорчением произнес князь. Артём молчал сокрушенно. Князь был прав. – Хотя другие тоже ничего не проведали, – продолжал Ярополк. – Даже Блуд. А уж как хвалился боярин, что ему в Киеве каждый чих ведом. Артём вновь промолчал. Не нравился Артёму Блуд. Всё казалось ему, что не о Киеве и князе радеет моравский боярин, а о собственной выгоде. Многое из того, что известно Блуду, дальше Блуда не идет. Но не станет же киевский боярин таить сведения о покусившемся на Ярополка? Или – станет? В дверь княжьей горницы поскреблись. – Ну что там? – громко произнес Ярополк. – Сотник любечский Горомут – к великому князю! – сообщил отрок. – Пусть заходит, – разрешил Ярополк. Любечский сотник Горомут – из бывшей Ольгиной дружины, доставшейся по наследству внуку. Войдя, сотник стянул с головы обшитую железными полосами шапку и поклонился. Под шапкой у сотника обнаружилась обширная загорелая лысина со светлой полоской сабельного шрама. Оставшиеся волосы сотник заплетал в косицу цвета дорожной пыли. Бороду сотник тоже заплетал в две косицы. Как степняк. Хотя сам, сразу видно, – из полян. – С просьбой к тебе, княже, – бодро сообщил сотник. – Проси, – разрешил Ярополк. Сотник солидно откашлялся: – Дозволь, княже, службу оставить, – сказал он и вновь поклонился. – Годы свое берут. Тяжко-то – месяцами в разъездах. – Коли так, могу тебя в городские стражи взять, – тут же предложил Ярополк. – Ну… – Горомут замялся. – Говори! – потребовал великий князь. – Годов-то уж немало мне. Хочется осесть на землице своей. Артём усмехнулся. Хитрый сотник пришел пожалования выпрашивать. Думает: молодой князь щедрее своей бабки. Но Ярополк, хоть и молод, а без заслуги никого не одарял. Заслуг же особых у сотника не наблюдалось, иначе к князю пришел бы не сам сотник, а его старший – любечский воевода. – Хочешь на землю сесть – садись. Или не скопил за службу на собственный надел? – Скопить-то скопил… немного, – признался сотник. – Да на хорошей земле оброки большие. – Конечно большие. А как же иначе? Так – по Правде. – А по Правде это, что чужим хорошую землю ни за что безоброчно дают, а своим – нет? – дерзко спросил сотник. – Это кому же? – поднял бровь великий князь. – А хоть тем же касогам! – Касогам землю мой отец выделил, – сказал Ярополк. – И он знал, за что ее давал. – Это порубежная земля, – вмешался Артём. – Там не только землю пашут, но и службу несут. Дикая Степь – рядом. Печенеги каждый год набегают. – Ну и пусть набегают! – оживился сотник. – Встретим, не впервой. Ты, княже, только землю нам дай, чтоб безоброчно пахать. А с копчеными мы сами уж как-нибудь. Тын построим, дозоры наладим. – Мы – это кто? – спросил Ярополк. – Да с полсотни нас, – признался Горомут. – Из любечской гриди, тех, кто годами постарше. А может, еще кто захочет. Дай землю, княже, очень просим! – Этак у меня вся дружина по рубежам разбежится, – проворчал Ярополк. Сотник покаянно молчал. Вроде как соглашался. Однако выражение на загорелой роже – упрямое. – Что скажешь, воевода? – повернулся он к Артёму. Тот изучил сотника с ног до головы. Вид у Горомута справный. Однако и впрямь немолод. Шея – в морщинах, тулово чуток скособочено: от болезни или от раны? И брюшко намечается. Может, и не врет, что тяжело ему в конных дозорах ходить? А вот на стене – в самый раз. И опыт воинский наверняка немалый. – Дай ему землю, княже, – поддержал сотника Артём. – Я даже место могу подсказать. На полпоприща к закату от касожского городка. Там и родник есть, и от речки недалеко. – Это не там, где курган с каменной бабой поваленной? – поинтересовался Горомут. – Там. – Доброе место, – обрадовался Горомут. – А на кургане можно вышку поставить – за Степью глядеть. – Можно, – согласился Артём. – Коли тех, кто под курганом лежит, не побоишься. – А чего их бояться, – усмехнулся Горомут. – Наши-то боги, Сварог да Хорс, чаю, посильнее будут.