– А мать твоя что, другого рода? Вот я и говорю: родовая у тебя удача. * * * В тени старого дуба, обняв рукой низкую узловатую ветвь, стоял волох. Разглядеть его мог далеко не всякий, но деревлянин, приближавшийся к дубу, – углядел. Потому что знал: волох должен быть здесь. По мере приближения к дубу деревлянин постепенно замедлял шаг и сгибался в поясе, а оказавшись рядом с волохом, замер на мгновение, а потом упал ему в ноги. – Не убил, – негромко произнес волох. Деревлянин промычал что-то невнятное. – Встань, – велел жрец. Деревлянин встал. Но головы не поднимал. Не смел. – Ты – наш лучший охотник, – произнес волох. – Как ты мог промахнуться? – Мне помешали, – хрипло проговорил деревлянин. – Человек князя отбил мою стрелу. – Что за человек? – спросил волох. – Княжий отрок. Сын воеводы Серегея. Волох некоторое время молчал. Деревлянин же клонился все ниже. Он чуял, как боги глядят на него – и гневаются. – Я знаю этот род, – наконец проговорил волох. – И воеводу, и его сыновей. Наши боги сердиты на них. – Хочешь, я убью их? – предложил охотник. – Я видел, как воевода купался голый в Днепре. Я мог бы его убить так же легко, как тетерева на току. – Нет, – волох качнул густой, как у дикого коня, гривой. – Ты не сможешь. От этого воеводы пахнет Кромкой. Он уже мертв, поэтому его невозможно убить. Так сказали мне боги. – Я могу убить его сына, – предложил охотник. – Когда они молются своему белому богу, то не видят ничего вокруг. Скажи – и я убью его! – Нет, – вновь качнул головой волох. – Четыре лета назад, когда умерла старая Ольга, мои братья хотели взять души сильных врагов. Сын воеводы был среди них. Воевода убил моих братьев пред ликами богов. А потом велел стесать сами лики. И боги ослепли. – Этого не может быть! – воскликнул охотник. – Это – есть, – спокойно произнес волох. – Много жизней уйдет, пока лики прорастут вновь. Воевода Серегей сильнее наших богов. Ты не убьешь его. Но не печалься. Мне дали знать, что сюда скоро прибудет один воин… Его повелитель – враг киевского князя. И тоже хочет его смерти. Думаю, у него получится то, что не получилось у тебя. Ступай. – Ты отпускаешь меня? – удивился охотник. – После того как я не выполнил волю богов? Значит, боги больше не гневаются на меня? – Боги сердиты, – сказал волох. – Но они знают, что душе твоей еще рано уходить. Ступай. – Мой господин! – Охотник склонился так низко, что волосы его коснулись поршней волоха. – Позволь мне оставить богам дар… Развязав сумку, охотник положил к ногам жреца несколько кусочков серебра. – Это честное серебро, – сказал он. – Я получил его за свои меха. Волох отодвинул ногой один резан, остальные подтолкнул охотнику. – Забери, – сказал он. – Богам хватит и малого. А тебе нужно заботиться о родичах. Кланяясь и благодаря, охотник подобрал серебро и припустил прочь. Когда он пропал из виду, волох сердито поддал серебряный резан, и тот улетел в ближайший черничник. – Резан… – проворчал волох. – Гривны золота мало, чтоб откупиться тебе за такой промах! А с тобой, воевода Серегей, мы еще сочтемся за твое зло! Стрела в сердце покажется тебе счастьем! Ты еще позавидуешь своему князю! Слышите меня, всесильные боги? Шелест листвы был ему ответом. Глава пятая Князь и ярл Ранняя осень 974 года от Рождества Христова. Сюллингфьёрд – Я слыхал – жениться ты хочешь? – Ярл Дагмар со стуком опустил серебряный в каменьях кубок, взятый железом у сирийского купца и повернулся к Владимиру. Владимир поглядел на этот кубок дивной тонкой работы, совсем не уместный на грубой столешнице, испятнанной жиром, кровью и воском, изрезанной ножами. Кубок, из которого следовало пить выдержанное, такое же тонкое вино, а не мутное свейское пиво. Кубок, созданный для утонченной роскоши владык Юга и Восхода, был чужим здесь, в логове северного ярла, в длинном доме с земляной крышей, уже присыпанной ранним осенним снегом. Он был так же странен здесь, как странны казались синие чистые глаза на красном, огрубевшем от морских ветров и соленых брызг, лице хозяина Сюллингфьёрда Дагмара Ингульфсона. – Не то чтобы я хотел жениться… – Владимир поставил чашу, из которой пил – тоже серебряную, тяжелую, тоже с каменьями, но простой ковки, – рядом с сирийским кубком. Чаша эта была мерой уважения Дагмара. Будь на месте Владимира какой-нибудь ромей, он решил бы, что хозяин ставит себя много выше новгородского князя. Однако это было не так. Ярлу было плевать на тонкость работы и красоту сосуда. Главное – сколько марок потянет на весах драгоценный металл. Чаша была вдвое тяжелее кубка. Это – главное. – Дядька Добрыня попросил, – сказал Владимир. – Очень ему хочется задружиться с Полоцком. – А тебе? – А по мне – так биться с ними веселее, – Владимир усмехнулся. – Хотя я был не против. Рогнеда – кобылка добрая, хоть нравная. – Нравная, – согласился Дагмар. – Тебе вот не далась. – Ну это еще поглядим, – Владимир нахмурился. Угадав по его лицу невысказанное желание, сбоку подскочил раб-трэль, наполнил чашу пивом. – Так что же, раздумал ты жениться? – спросил Дагмар. – А то у меня и девица на примете есть. Тоже нравная, однако такому, как ты, знаю, не откажет. Владимир усмехнулся, однако увидел, что Дагмар серьезен, понял, что речь идет не о девке-наложнице, и усмешку с лица согнал. – И кто же эта девица? – спросил князь. – Сестра моя Олава. Владимир невольно оглянулся на другой конец стола, где сидели женщины: мать Дагмара, его бабка по отцу, его вторая жена и две наложницы. Сестра Дагмара была среди них. Сейчас ее вряд ли можно было назвать красавицей: лицо ее и фигура еще сохраняли угловатость подростка. – Не слишком ли она молода для замужества? – усомнился Владимир. – Может, и молода, – согласился Дагмар. – Однако я видел, какими глазами она смотрит на тебя, друг мой. И вдобавок я дам за ней столько серебра, сколько она сама весит. А весит она немало, потому что кость у нее наша, крепкая. Возьми ее, Вальдамар-конунг, и мы с тобой породнимся. – Что ж, – неторопливо произнес Владимир. – Породниться с тобой я не против. И сестру твою я немного знаю. У нее сильный характер. Как раз такой, какой должен быть у водимой[5] жены. Однако давай спросим ее саму: хочет ли она стать моей женой. – Давай, – согласился Дагмар. И, к немалому удивлению Владимира, немедленно приступил к делу. – Эй, сестренка! – гаркнул он так, что закачались огни в плошках светильников. – Послушай, скажу тебе что-то интересное! – Уж не хочешь ли подарить мне новый плащ? – со смехом отозвалась девушка. – Взамен того, что ты пользовал вместо подстилки на прошлой пирушке. – Нет, плащ я тебе не подарю, – ответил Дагмар. – Зато я знаю, кто тебе его подарит. И еще – расплетет твои косы. Я нашел тебе мужа, сестренка! Тут все в доме умолкли, а Дагмар поднялся, взявши в руку свой сирийский кубок, и произнес, как принято у скандинавов, такой стих: Сборщик славы ратной, Пахарь поля смерти, Меч его окрашен Теплой кровью вражьей, Он ведет на жатву Стаю шлемоносных, Но еще отважней Он девиц сражает.