Ира быстро и много говорила, и я впервые узнала много странных слов и фраз, таких как “в натуре”, “галимое”, “хренотень”, “движняк”, “ништяк”, “замутить”, “бухло”, “милипиз-дрическое”, “кораблики” какие-то загадочные и “поопустись немедленно, Комильфо, какое у тебя прикольное погоняло!”. Надо признаться, что до встречи с Ирой я и понятия не имела, что учусь… то есть училась в невшибенно мажорной школе, в которую допускаются только дети примазанных чуваков и чувих, у которых капусты зашибись или протекшей. Следовало также признать, что я очень давно не бывала во дворе. Целую, можно сказать, жизнь. В общем, Ира сразила меня наповал, сказав, что я не от мира сего, и, должно быть, меня растили в кадке в грядке и поливали шампанским, и как вообще реально, что на спортивных сборах на Лимане я никогда не курила шмаль. – Я читала книги, – сказала я. – Ты че, больная? – сделала Ира круглые глаза. – У тебя дауна? – Да нет вроде. – Ты точно в Одессе живешь? – Точно. – Где именно в той Одессе ты живешь? – Жила, – поправила я ее. – На площади Потемкинцев. – А… – протянула Ира. – Ну так шо с тебя взять, золотая, блин, молодежь. Ты никогда не тусила на Котовского? – Не тусила, – призналась я. – А на Черемушках зависала? – Не зависала. – Да ну ты гонишь! – Не гоню. Меня родители не отпускали. Да и я сама не особо стремилась. – Не, ну ваще. Как тебя приняли на “НОУ”? Стремная ты какая-то. – Я не знаю. И это было истинной правдой. Ира так развлекала меня весь полет, заставив забыть о тревогах и ужасах, что в качестве благодарности я отдала ей свою жестянку с кока-колой, которую подала улыбающаяся во весь рот стюардесса. – Смачная пепсуха, – сказала Ира и шмыгнула курносым носом. – Жаль, нельзя курнуть. Может, я в туалете? Думаешь, спалят? – Думаю, спалят, – изобразила я знание жизни. – Будет большой кипиш и мало ништяка. Я очень надеялась, что Ира попадет в ту же школу, что и я, но выяснилось, что Иру определили в какой-то колхоз на севере страны. Да она была и не против, потому что ее тетя живет рядом с этим колхозом, в городе, который называется Кирять-Шмонать. Я расстроилась, и беспокойство снова во мне всколыхнулось, но Ира меня подбодрила: – Не ссы, деваха. Главное, с ходу найди самого крутого и навороченного пацана, и все будет путем. – Как мне его найти? – спросила я, в надежде на откровение. – Ну, ты осмотрись кругом, как только приземлишься в своей деревне, и строй глазки тому, вокруг которого все происходит. – Что происходит? – Весь движняк. – Ясно, – вздохнула я. По трапу Ира бежала впереди всех, расталкивая локтями пассажиров и не выказывая ни малейших признаков волнения, как будто каждый день летала в Израиль. Я покинула самолет последней, втайне от самой себя надеясь, что меня там забудут и вернут назад. Но улыбчивая стюардесса на непреклонном английском недвусмысленно сказала мне: “Белкам ту Тель-Авив”, и я очутилась в бане. Жаркий и влажный воздух, как из выхлопной трубы какого-нибудь цеха, упал на мою голову. Очень низкое и очень яркое солнце очутилось сверху, а снизу появилась плавящаяся, раскаленная земля. Я застыла на месте, несколько задохнувшись, но потом заметила мигающую вдалеке салатовую Ирину мини-юбку, и поплелась следом за ней, волоча рюкзак. Вот тогда нас и встретил Антон Заславский, на макушке которого был пришлепнут маленький разноцветный шерстяной кружок, который придавал Антону вид францисканского монаха. Выяснилось, что нас из Одессы четверо, а еще двадцать семь подростков уже ожидают в автобусе, поэтому живее, живее, добро пожаловать, но срочно нужно развозить нас по школам, водитель и так прождал три часа, вечно самолеты из Одессы опаздывают, так что пошевеливайтесь, дорогие друзья, имею честь видеть вас в Израиле. Мы понеслись куда-то, огибая баулы, чемоданы и маленьких детей в колясках, а я все старалась не выпустить из виду пестрый кружок на тонзуре Антона Заславского, который то и дело терялся среди других голов, на некоторых из коих размещались точно такие же блямбы. Должно быть, в Израиле стеснялись лысин. Когда мы обрели багаж, нас запихнули в огромный автобус, в котором было на удивление прохладно. Я шла по проходу, оглядывая перепуганные, воодушевленные, возбужденные, несчастные и счастливые лица моих сверстников, но все они казались мне одной и той же враждебной физиономией. Холод и мрак сковали мою душу. Я заняла предпоследнее место в конце автобуса и все надеялась, что Ира сядет рядом, но она подсела к светловолосому мальчику на сиденье передо мной. Мальчик был в наушниках и вертел в руках плеер. Ира перестала обращать на меня внимание. Никто другой ко мне тоже не подсел. Автобус тронулся, Антон Заславский взял микрофон и заявил: – Дорогие друзья, рад вас приветствовать. Добро пожаловать в Израиль и на программу “НОА”. Сегодня начинается ваша новая жизнь и прекрасный путь от терний к звездам. Я готов ответить на любые ваши вопросы. – Когда будут кормить? – крикнул кто-то. – Мы голодные, три часа не жрали! – подхватил другой. – Кого первого высадят? – спросила толстая девочка слева от меня. – Сколько времени ехать до Герцлии? – А до Хайфы? – А до Ашкелона? – Когда можно будет позвонить маме? – Вы наш вожатый? Мне стало жаль Антона Заславского, потому что я представила папу, растерзанного кучей учеников в культпоходе в Краеведческий музей. – Спасибо вам, Антон! – закричала я что есть мочи. Некоторые головы повернулись ко мне, и я прочла на лицах недоумение. – Не за что, – сказал Антон Заславский в микрофон. – Сохраняйте спокойствие. Все будут накормлены, довезены, позвоняты и уложены в постели. Через две минуты я раздам вам сэндвичи с пастромой. Кто-нибудь не ест мясо? Никто не ответил. – Я не ем мясо, – тихо сказала я. Головы опять повернулись ко мне. – Кто это тут у нас мясо не ест? – недобро спросил Антон. – Я, – протянула я руку. – Девочка из Одессы? Ты, что ли? – Я, – повторила я. – Вечно в той вашей Одессе все с ног на голову. Ладно, будешь есть сыр. Но было поздно. Теперь весь автобус знал, что я девочка из Одессы, которая ест сыр. – Задротка, – сказала Ира. Мальчик в наушниках заржал. Глава 7 Гранат