Так мы и стали жить в одной комнате с Аленой, которая выбрала кровать напротив моей, с правой стороны окна. Мы проговорили миллион часов, наверстывая упущенные годы, и даже забыли, где находимся. Выяснилось, что тот Жовтневый район, в котором я жила, и та школа, в которой училась, очень отличались от тех, где провела Алена последние пять лет, как будто были разными декорациями одного и того же спектакля. Или разными спектаклями в одних и тех же декорациях. Это открытие повергло меня в глубокое недоумение. Но все равно я испытывала облегчение, радость, а может быть, и счастье. Несмотря на смену фамилии, при близком рассмотрении выяснилось, что Алена не особенно изменилась: она, как в детстве, была такой же откровенной, уверенной в себе и прочно стоящей на земле. Я твердо знала, что с ней не пропаду, потому что она и теперь будет меня страховать, как тогда, когда я прыгала через заборы. В восемь часов вечера, когда мы хором распаковывали вещи, в дверь протиснулась Фридочка с чемоданами. – Ну что, козочки мои, теперь состав полон. Ловите третью девулечку. Третья показалась из-за Фридочкиной спины. Третья была похожа на мечту художника из Горсада, или на фею, или на Одри Хепберн, а может быть, и на Элизабет Тейлор. Третья была эфемерным созданием с прозрачной кожей, идеальным черным каре чуть ниже скул, яркими глазами с густой подводкой и фиолетовыми тенями и с удивленно полуоткрытым, резко очерченным ртом с темной помадой. Все в ней было совершенным, от длиннющих ног до изысканных ушей, в которых блестели маленькие золотые сережки. Одета она была почему-то в длинный бежевый плащ, застегнутый на все пуговицы, а обута в высокие сапоги на шпильках. А еще она была из Ленинграда. – Здравствуйте, девочки, – сказала третья бархатным полушепотом, заставлявшим окружающих сосредотачивать все внимание, чтобы не пропустить ни слова. – Очень приятно с вами познакомиться, я Аннабелла Велецкая-Крафт. Крафт – как нюрнбергский скульптор. Я из Санкт-Петербурга. Но вы можете звать меня просто Владой. – Проходи, Владочка, не стой, как куст. Все тебе здесь очень рады. Я уверена, вы подойдете друг другу. Фридочка предприняла попытку поцеловать Аннабеллу в нос, но та отстранилась от домовой: – Я бы попросила вас не прикасаться ко мне без моего разрешения. Я очень чувствительна к прикосновениям. Здесь очень жарко. – Снимаем пальто, – резонно заметила Фридочка. – Я сниму его, когда посчитаю нужным, – сказала Аннабелла и принялась изучать взглядом Алену. – Привет, – настороженно сказала Алена. – Я Аленка из Одессы. А это моя лучшая подруга Комильфо. То есть Зоя. Только при чем тут Влада? – Это мое второе имя. Владиславой звали мою прабабку. До революции она была примой в Мариинке. – Аннабелла повернулась к Фридочке. – Почему вы подселили меня к Одэссе? – Так получилось, – ласково улыбнулась Фридочка. – Не волнуемся, деточка. Твои соседки очень интеллигентные еврейские девулечки, и мухи не обидят, правда же? – Правда, – подтвердила я, как загипнотизированная, не в силах отвести глаз от Аннабеллы. – Ах ты моя ласточка. – Видимо, в качестве компенсации домовая поцеловала в нос меня. Однако Аннабелла не казалась удовлетворенной. – Мой отец черным по белому прописал в анкете просьбу селить меня только с петербурженками, в крайнем случае со столичными. Я не понимаю, как здесь оказалась Украина. – Украина была здесь до тебя, – бросила Алена. – Так что давай располагайся на вон той койке. И не “Одэсса”, а “Одесса”. И Алена указала на пустующую кровать, стоявшую поперечно по отношению к нашим, у далекой от окна стены. – Я хочу у окна, – требовательно сказала Аннабелла. – Нема тебе окна. Забито, – не без провокации заявила обычно интеллигентная Алена. – У меня хронический гайморит и вегетососудистая дистония. Мне необходим свежий воздух. – Можешь взять мою кровать, – сжалилась я над Аннабеллой. – Ты что, охре… – Аленка осеклась, заметив сдвинутые брови Фридочки. – Комильфо, кончай дурить. – Мне не жалко, честно, – сказала я. – Я здоровая, как два быка. – Благодарю тебя, Зоя. Аннабелла опустилась на мою кровать, поерзала на ней, проверяя упругость матраса, и улыбнулась, отчего стала в сто тысяч раз красивее. Я прямо аж вздрогнула. – Вы перестелите постели? – спросила она у Фридочки. – Сами, сами. Роскошь закончилась. Вас теперь слишком много и будет еще больше. Привыкайте к самостоятельности. Завтра подъем в семь, будем знакомиться с группой. Почти все на местах, осталась только партия с Кавказа. Аннабелла брезгливо сморщила благородный нос, а Фридочка покинула помещение, послав в воздух воздушный поцелуй. – Что за бред? – риторически спросила Алена, когда мы остались одни. – Давайте сразу согласуем, как нам вместе жить. Нам необходимо заключить договор, а не то, чует мое сердце, вы меня очень быстро доведете до ручки. Я немного обиделась, но зато мне польстило, что Аленка слила Аннабеллу и меня в одно целое. А сама идея показалась мне дельной. – Нам нужны заповеди, – блеснула я знаниями. Достала из рюкзака тетрадь и карандаш и написала заглавие: “Десять заповедей первой комнаты Деревни”. – Первый пункт: без принцессничаний, – безапелляционно произнесла Аленка. – Такого слова не существует в русском языке, – верно заметила Аннабелла. – Я в курсе, – сказала Алена. – Пункт второй: без долбое… – Аленка! – не выдержала я, не узнавая воспитанницу привилегированного детского сада “Сказка” для отпрысков работников порта. – Пункт третий: без жлобства. – Пункт четвертый, – подхватила Аленка. – Матерщина – это всего лишь матерщина. Мы долго не выдержим, если нам придется держать друг перед другом фасон. Тут один туалет и один душ на троих. Нам придется их делить, придется переодеваться на глазах общественности, и придется чувствовать себя при этом удобно. Так давайте без. – Без чего? – спросила принцесса. – Без этого самого… – Щепетильности? – пришла ей на помощь Аннабелла. – Без заумных слов, из которых должно следовать, что ты чем-то лучше меня. – Я так воспитана, – фыркнула Аннабелла. – Так перевоспитывайся быстрее. – Пункт пятый, – прошелестела Аннабелла. – Никто не посягает на мое личное пространство, граница которого проходит вот здесь. Она встала и, как канатоходец, процокала каблуками по плиточным швам аккурат посередине комнаты, между моей бывшей кроватью и Аленкиной настоящей. – Пункт шестой, – сказала я. – Мы выключаем свет после отбоя, не шумим, не слушаем громкую музыку, ложимся спать не позже одиннадцати, никого в нашу комнату не впускаем и не мешаем друг другу учиться и отдыхать. – Лады, – с тяжелым вздохом согласилась Алена. – Хоть я и привыкла ложиться в двенадцать и, между прочим, не могу заснуть без “Металлики”, “AC/DC” и “Сектора Газа”. И она красноречиво достала из чемодана двухкассетник Sharp и гору расписанных фломастерами кассет. – Сектор Газы – это там, где война? – вспомнила я папины слова. – Боже, – содрогнулась Аннабелла. – Как твои уши не вянут от этого мерзейшего кошмара? – А ты что слушаешь? – без особого интереса спросила Алена. – Небось “Поручика Голицына” и Изабеллу Юрьеву? – Мы с моим отцом предпочитаем слушать Башлачева, БГ, Щербакова и Берковского, – презрительно ответила Аннабелла, – а играть – Моцарта, Шопена и Шуберта. Я окончила художку и музыкальную школу по классам фортепиано и скрипки. В изобразительном же искусстве мне нравятся немецкие экспрессионисты и венское ар-нуво, а особенно Фриденсрайх Хундертвассер. Я посетила его выставку в Русском музее. В вашей Од эссе хоть слышали когда-нибудь об этом художнике? – Нет, – призналась я с большим интересом, а Аленка только нетерпеливо покачала головой. Звучное имя моментально завладело моим воображением. Фриденсрайх Хундертвассер. Так должен называться герой романа о тевтонских рыцарях. Он, несомненно, невозможно красив и благороден, этот Фриденсрайх. Хундертвассер. Лучше Таузендвассер. Лучше фон, раз он дворянин. Фриденсрайх фон Таузендвассер. И очень загадочен. Друзья называли его Фридом… Фридом Красавцем. Демонический Фрид во всех баталиях был преданным соратником дюка, владыки Асседо… – Пункт седьмой, – выдернула меня из грез Алена. – У кого-нибудь есть седьмой пункт? – Есть, – сказала Аннабелла. – Вы никогда не станете расспрашивать меня о моем прошлом. – Без проблем, – заверила ее Алена. – Почему? – спросила я. – И вообще давайте без лишних вопросов. – Ну, давайте, – пришлось согласиться. – Но тогда восьмая заповедь: раз уж мы вместе живем, так нам надо друг дружке во всем помогать и защищать от обидчиков. – Каких таких обидчиков? – вскинулась Аннабелла. – Я похожа на девушку, которую можно обидеть? – Ну, мало ли что… ты не похожа, а я… – Ты тоже не похожа, – сказала Алена. – Ты вообще ни на что не похожа. А я? – Ты?! – удивилась Аннабелла. – Да ты сама кого угодно обидишь и даже не заметишь.