Девочки, окружавшие Арта, пронизывали Аннабеллу недоброжелательными взорами. – У нее фирменный плащ от “Берберри”, – шепнула грудастая девчонка в сиреневом платье соседке, у которой были волосы до бедер и непропорционально большие синие глаза, отчего она походила на персонажа из японских мультиков. – Реально?! – тоже шепотом спросила японка. – Ты не туда смотришь, – вдруг одернула меня Алена. – Это все фигня и дешевые столичные понты. Смотри вон туда! И кивнула головой на дальний угол Клуба. Там рядом со столом стояли двое парней и тихо ржали. – Это наши, – заявила Алена. – Члены команды КВН сто девятнадцатой школы. – На Жуковского, что ли? – Ага. Идем, я тебя с ними познакомлю. И Алена уверенной походкой направилась к кавээнщикам. Те обрадовались Алене как родной сестре, поприветствовав фамильярными поцелуями в щеку. – Это Комильфо. Она же – Зоя, – представила меня Алена. – Моя бывшая лучшая подруга. А это Леонидас и Фукс, они же Леня Пекарь и Гриша Боеничев. – Значит, нас четверо! – вскричал осчастливленный Фукс, который Гриша Боеничев. – Нас почти столько же, сколько москвичей. Ну шо, Комильфо, присоединяйся. Алена и ее двое знакомых завели оживленную беседу о последнем полуфинале, пропущенном ими из-за полета. Оказалось, что Алена слыла главной болельщицей команды “Тело в тельняшке”, всегда посещала игры во главе группы поддержки и все полтора часа стоя держала плакат, несмотря на то что это тяжкий труд, а потом освистывала обнаглевшее жюри. Вставить свои пять копеек в этот междусобойчик было почти невозможно, и я довольно быстро почувствовала себя гостьей на свадьбе очень дальних и незнакомых родственников. Я заскучала и принялась разглядывать остальных. Аннабелла принимала второй пластмассовый стакан из рук Арта, глядя при этом на атлетического вида парня, который ковырялся в салате. Москвичи и чебоксарец все так же не подпускали никого к центральному дивану. Три темноволосые кавказские девочки, неуверенно державшиеся, не отставали ни на шаг от Тенгиза и помогали ему накрывать на стол. Молдаванок ни с кем невозможно было спутать, и я сразу их вычислила по похожей на Софию Ротару бойкой девчонке, громко расписывающей более робкой соотечественнице прелести Деревни, с которыми она успела вчера ознакомиться, – включая курилку в третьей беседке от забора, где собираются местные. Кудрявый невысокий мальчик смущенно общался с двумя очень белобрысыми и немодными девчонками в устаревших мыльницах. Все трое выглядели умными, хоть мальчик отчаянно краснел. Впервые в жизни я осознала, что Советский Союз действительно состоял из пятнадцати республики и к тому же развалился. Также я впервые задалась вопросом, почему все евреи настолько не похожи друг на друга. А еще я содрогнулась от мысли, что мне придется провести с этими незнакомцами три года жизни, и мне опять невыносимо захотелось домой. Я осмотрела всех, но тут поняла, что кое-кого упустила. Одинокий долговязый худощавый субъект в очках стоял у выключенного телевизора и вертел на указательном пальце пластмассовую тарелку. Бабушка называла таких типов словом “несграбный”. Рука парикмахера давно не прикасалась к его всклокоченным волосам, и выглядел он так, будто вскочил с постели и, не успев в ванную, побежал прямиком в Клуб. Коричневые сандалии, обутые поверх черных носков, создавали жуткую дисгармонию с безобразными оранжевыми шортами и поношенной футболкой с фотографиями динозавров. Субъект подмигнул мне. Я отвернулась в ужасе от того, что именно мне он посмел подмигивать. Я даже оглядела свою собственную одежду, чтобы убедиться, что она не настолько кошмарна. Но нет, я была в обычных своих любимых просторных варенках, присланных тетей Галей из Америки, в клетчатой рубашке с пуговицами и в сандалиях без носков. Правда, с каждой минутой я все больше сожалела о том, что надела эту рубашку, потому что становилось все жарче. – Шалом, – сказал субъект, внезапно оказавшись в непосредственной близости от меня. – Здрасьте, – вынужденно отозвалась я. – Я не был уверен, мальчик ты или девочка, но по голосу сразу слышно, что девочка. – Ты что, слепой? – удивилась я. – Ма питом! – произнес субъект на тарабарщине. – Просто ты какая-то андрогинная. Честное слово, никогда в жизни я не знала оскорбления больнее этого. – Что такое “мапитом”? – А это на иврите означает “с чего это вдруг?” или “с какого перепугу?”. Ну, приблизительно, если игнорировать нюансы. То есть если ты чем-нибудь возмущена, или если кто-нибудь в твоем присутствии сморозил полнейшую чушь, как, например: “вот, типа, не Иерусалим столица Израиля, а Тель-Авив”, или “Иешуа из Назарета является коллективным бредом, а не исторической личностью”, или “Атос неправ, потому что он повесил миледи, не спросив, откуда у нее клеймо”, так и кричи сразу: “Ма питом!” Я совершенно опешила. То есть полностью. – Ты вполне можешь кричать “ма питом!” и в том случае, если кто-нибудь заявляет, что ты андрогинна, – заявил субъект. – Давай потренируемся. Ты андрогинна… Ну? Попробуй. Ты андрогинна. – Ма питом, – пробормотала я. – Красавица, – одобрил субъект. – Схватываешь на лету. И это круто, что тебе знакомо слово “андрогинна”, раз ты на него обижаешься. – Может, я и андрогинна, но я не дура, – буркнула я. – Ма питом дура! – воскликнул субъект. – Никакая ты не дура. Это тоже сразу видно. – Что еще тебе видно? – спросила я на всякий случай. – Видно, что ты из Одессы. Но больше ничего особенного, – ответил субъект, и я почему-то опять обиделась. – Как тебе нравится наша новая семья? – Я о них еще ничего не знаю, – тактично ушла я от ответа. – Прямо так и ничего? – Прямо так. – Врешь ты все, – заметил тип. – Ну да ладно. Как тебя зовут? – Комильфо. – Это ты пытаешься сразить меня интеллектом, красиво увильнув от вопроса? – сощурился собеседник. – Или утвердить свою андрогинность? – Да нет, меня все так зовут с самого детства. – Комильфо, значит. Окей. Будем знакомы, я Натан Давидович Вакшток. Эту фамилию я уже когда-то слышала. – Ты откуда? – Отсюда. – Что значит “отсюда”? – Из Иерусалима, вестимо. – Я не понимаю. – Так я тебе объясню. Я родился здесь, в Израиле, а потом мои родители уехали в СССР работать посланниками Еврейского Сообщества Сионистов. Сперва они работали подпольно, а когда Совок развалился – легально. Так что всю свою сознательную жизнь я, к сожалению, провел в Одессе. – К сожалению?! – вскричала я, и Алена с кавээнщиками повернулись в мою сторону. – Привет, – помахал им тарелкой Натан Давидович. – Ну да, естественно, к сожалению. Когда человека отрывают от родины, это вряд ли окажется приятным. Нес па, Комильфо? – Па, – согласилась я. – Вот я и решил вернуться на родину, пока мои родители отбывают каторгу своего призвания. Нет лучшего пути возвращаться назад, чем через программу “НОА”. А раз ты тоже из Одессы, значит, ты стопроцентно встречалась с моей мамхен. Ее зовут Маргарита Федоровна. Или Магги. – Точно! – вспомнила я “сыночка”, которого Магги тоже собиралась отправлять в Израиль. – Да, это она меня, грешным делом, родила. – Нас пятеро! – радостно воскликнул Фукс, который прислушивался к последней части разговора. – Нет, увольте, пожалуйста, – заявил Натан Давидович. – Я вам не одессит. Я иерусалимец. – Все кончаем болтовню и рассаживаемся на полу! – загремел на весь Клуб голос Фридочки. – Почему на полу? – удивилась Алена. – Чтобы приблизиться к корням, – улыбнулся Натан Давидович. – В Иерусалиме чем ты ближе к земле, тем ближе к небу. Такой парадокс. И перестал быть похожим на субъекта. Глава 11 Письмо № 1