– Здравствуйте. Вы меня помните? – спросила я, полагая, что коль скоро он так долго прослужил в полиции, то должен навсегда запоминать однажды виденного им человека. Мне показалось, что если не напомнить ему, при каких обстоятельствах мы с ним встречались, Браун, вероятно, не сообразит, кто я такая. Дополнительно смущало меня и то, что за последние дни мы несколько раз разговаривали с ним по телефону. Если Браун узнает мой голос, вряд ли свяжет его с той женщиной, что неожиданно возникла перед ним на балконе гостиницы во Вьенто-Негро, однако мысль о том, где он мог слышать этот голос, станет неотступно преследовать его. – Нет, напомните. – Кинси Милхоун, – ответила я. – Мы договаривались с вами вместе пообедать. – А-а, верно, верно. Простите. Заходите, пожалуйста, – проговорил он, открывая экранную дверь и пропуская меня в дом. Взгляд его при этом стал пристальным и сосредоточенным. – Мы ведь с вами, по-моему, встречались, да? Мне ваше лицо почему-то знакомо. – Во Вьенто-Негро, – глуповато хихикнула я. – На балконе гостиницы. Я еще сказала, что меня ваши друзья прислали, но я вам тогда соврала. На самом-то деле я выслеживала Венделла, так же, как и вы. – О Господи, – произнес он, поворачивайся к кухне. – У меня там курица жарится. Проходите сюда. Я аккуратно прикрыла за собой дверь, заперла и, проходя через комнату, окинула ее быстрым, но внимательным взглядом. Неопрятный, покрытый линолеумом пол, большие и неуклюжие мягкие кресла, оставшиеся, видимо, еще с тридцатых годов, полки, как попало забитые книгами. Комната была не просто неубранной, в ней царил настоящий погром. Ни настольных ламп, ни занавесок на окнах, камин тоже явно не функционировал. Я дошла до двери на кухню и заглянула туда. – Похоже, Венделл Джаффе снова исчез. Хэррис Браун уже стоял у плиты и держал в руке крышку, из-под которой со сковородки обильно валил пар. На краю плиты помещалась большая мелкая тарелка с мукой, смешанной со специями. Там, где Браун обваливал куски цыпленка, в муке остались углубления, в остальном же поверхность муки была ровная и нетронутая и казалось, что тарелку покрывает выпавший снег. И тут я вдруг подумала: если Браун сейчас вонзит мне в шею вилку, останутся два маленьких следа, как от укуса змеи. – Вот как? – Браун потыкал вилкой цыпленка. – А я и не слышал. И как ему это удалось? Я осталась стоять в двери, прислонившись к косяку. Похоже, кухня являлась единственным местом в доме, куда проникал солнечный свет. И здесь было больше порядка, чем в остальной части дома. Мойка начищена до блеска. Холодильник, хотя и старый, еще с закругленным верхом, пожелтевший от времени, однако следов от грязных рук на нем не было. Вдоль кухни шли открытые полки, заполненные разномастной посудой. – Не знаю. Я думала, вы мне расскажите, – ответила я. – Вы ведь с ним позавчера разговаривали. – Это кто вам сказал? – Его приятельница. Когда вы звонили, она была дома. – А-а, та самая миссис Хафф, – проговорил Браун. – Как вы ее разыскали? – Очень просто. Вы ведь сами назвали мне ее имя в нашем первом телефонном разговоре. – Да, верно. И наверняка сказала вам, что она живет в Кис. Я забыла. – А я почти ничего не забываю, – похвастался мужчина, – хотя иногда замечаю, что возраст все-таки берет свое. Внутренне я вся напряглась. Слишком уж непринужденно он держался. – Прошлым вечером я говорила с Карлом. И он мне сказал, что вернул вам те сто тысяч, которые был должен. – Верно. – А почему вы спорили с Венделлом? Браун перевернул на сковородке несколько кусков курицы, уже успевших покрыться красно-коричневатой корочкой, к которой кое-где прилипли специи. На мой взгляд, цыпленок был уже готов, однако когда Браун потыкал его вилкой, выступила характерная красная жидкость. Браун убавил огонь и снова накрыл сковородку крышкой. – Я спорил с Венделлом до того, как получил деньги. Потому-то я и вышел на Эккерта и заставил его приехать в тот вечер сюда. – Не понимаю, какая тут связь. – Венделл заявил мне, что собирается завязать. И что хочет "облегчить совесть" перед тем, как сесть в тюрьму. Я не поверил всей этой чуши. Тогда он заявляет, что намерен рассказать о деньгах, которые они с Эккертом припрятали. Как только он это сказал, я сразу понял, что мне конец. Я разорен. К тому времени, когда суд вынесет свое решение, от денег не останется ни цента, и я своих зелененьких так и не увижу. Поэтому я с ходу звоню Эккерту и говорю ему, чтобы он немедленно был здесь с нужной суммой, иначе худо будет. – А почему вы не требовали свои деньги назад раньше? – Потому что считал, что они пропали. Эккерт утверждал, будто они с Венделлом потеряли все до последнего цента. Но как только я узнал, что Венделл жив, сразу же перестал верить подобным объяснениям. Нажал как следует на Эккерта, и выяснилось, что они все припрятали. Что Венделл, удирая, прихватил с собой только миллион или около того. А все остальное находилось все это время у Эккерта. Можете себе представить? Держал такие деньги у себя все эти годы и брал из них по мере надобности. Должен сказать, он оказался не дурак. Жил как нищий, так что кто бы мог подумать? – А вы участвовали в том коллективном иске, что был возбужден против них. – Да, конечно, но такая сумма, как моя, заведомо не вернулась бы. Знаете, сколько бы я сумел получить? Десять центов из каждого доллара, и то если бы очень повезло. Во-первых, есть налоговая служба, а потом, там ведь было двести пятьдесят вкладчиков, верно? И каждый хотел получить назад свое. Вот поэтому я должен был получить с Эккерта все и первым, а что будет с остальными вкладчиками – не мое дело. На других мне плевать. А свои деньги я заработал честно, скопить их было непросто. – А о чем вы с ним договорились? Что должны были сделать в ответ? – Ничего. В этом-то вся суть. После того, как я получал свои деньги, терял к этой парочке всякий интерес. – Дальнейшее вас не интересовало? – Совершенно верно. – Не понимаю. – Я растерянно помотала головой. – С чего бы Эккерту выплачивать вам такую сумму? И если уж на то пошло, чего ради ему было вообще платить вам хоть сколько-нибудь? Вы что, шантажировали его? – Разумеется, нет, не шантажировал. Господи, я же все-таки бывший полицейский. И он мне ничего не платил. Он лишь возместил мне мои потери. Я вложил сотню тысяч, и ровно столько же получил назад. Ни центом меньше, ни центом больше, – ответил он. – А вы сказали Карлу Эккерту, что Венделл намерен вернуть деньги? – Разумеется, сказал. В тот вечер Венделл собирался идти в полицию. Но я к тому времени уже переговорил с Карлом. Он должен был привезти мне всю сумму в пятницу утром, так что я знал, что деньги у него при себе. Но я хотел быть уверен в том, что мои денежки будут у меня прежде, чем этот чокнутый Венделл начнет петь. Какой же он все-таки был кретин. – Почему вы говорите "был"? – Потому что он снова исчез, верно? Вы же мне сами так сказали. – А что, если вы хотели не только вернуть свои деньги? – Черт возьми, на что это вы намекаете? Я пожала плечами. – Возможно, вы хотели его смерти. – Ну, тут уж вы придумываете, – рассмеялся он. – С чего бы мне хотеть его смерти? – Насколько я знаю, Венделл стал причиной вашей ссоры с детьми и распада вашей семьи. Возможно, и причиной того, что вскоре после всей этой истории ваша жена скончалась. – Черт возьми, мой брак был неудачным с самого начала, а жена перед смертью болела долгие годы. Дети же разругались со мной из-за того, что пропали все сбережения. Стоило мне сейчас дать им потихоньку по двадцать пять кусков, как наши отношения сразу потеплели. – Хорошие детки. – По крайней мере, я насчет них не обманываюсь, – сухо ответил Браун. – То есть вы хотите сказать, что Венделла вы не убивали. – Я вам говорю, что мне незачем было это делать. Я решил, что Дана Джаффе сама это сделает, как только узнает, что у него есть любовница. Мало того, что Венделл бросил ее с двумя детьми, так еще и из-за подобной финтифлюшки. Это уже немного чересчур. * * * Поскольку я живу всего в одном квартале от океана, я оставила машину возле дома и пешком вернулась к заливу. Там я некоторое время потопталась перед запертой калиткой входа на причал номер один. Конечно, можно было бы отойти куда-нибудь в сторонку и там просто перелезть через забор, как я проделала это в тот раз, когда Рената застала меня на своей яхте, однако в это время дня здесь было довольно много прохожих, и имело смысл подождать, не появится ли кто-нибудь с ключом. Погода начала заметно портиться. Дождя скорее всего ожидать не стоило, однако небо заволокли плотные, низко нависшие серые облака, а с океана подул довольно холодный ветер. Ничего необычного, лето в Санта-Терезе постоянно преподносит подобные сюрпризы. Наконец, возле входа на причал появился мужчина в шортах и водолазке. Достав магнитную карточку-ключ, он отпер калитку и даже придержал ее для меня, заметив, что я хочу проскользнуть внутрь следом за ним. – Спасибо, – поблагодарила я, подстраиваясь под его шаг, и мы вместе зашагали по дорожке, что вела в сторону причалов. – А вы случайно не знаете Карла Эккерта? Того, у кого в пятницу утром украли яхту? – Да, слышал про эту историю. Эккерта знаю, но только внешне. По-моему, он как раз сейчас отправился за своей яхтой. Пару часов назад я видел, как он выходил отсюда на своей моторке. – С этими словами мужчина свернул влево, к пирсу, обозначенному буквой "D". Я же повернула направо и прошла дальше, туда, где видна была буква "J". Как и следовало ожидать, место яхты Эккерта все еще пустовало, и можно было только гадать, когда он вернется назад. Был уже почти час дня, а я еще ничего не ела с самого утра. Поэтому я отправилась домой, по дороге прихватив из машины пишущую машинку. Дома я сделала себе сандвич: сварила вкрутую яйцо, порезала его тонкими дольками, обильно полила их майонезом и посыпала солью, потом вложила в разрезанную "книжкой" пшеничную булочку. По всем правилам, как положено. Мурлыкая что-то себе под нос, я облизала пальцы, разложила на столе свою "смит-корону" и уселась есть и одновременно печатать. Откусывая от сандвича здоровые куски, я заносила все, что мне удалось узнать и выяснить за последние дни, на карточки размером три на пять дюймов. Потом рассортировала эти карточки на несколько групп так, как я привыкла делать, и закрепила на специальной доске, висящей у меня над столом. Включила настольную лампу. Сама не заметила, когда и как достала из холодильника банку диетической "пепси". И принялась перебирать карточки, перекладывать их так и этак, смешивать и сортировать заново, то ли раскладывая пасьянс, то ли играя в какую-то игру. Я делала это почти машинально, следя лишь за тем, не сложится ли информация в какую-то новую для меня картину, не выявится ли в ней некая закономерность. Когда я наконец взглянула на часы, было уже без четверти семь вечера. Меня охватило беспокойство. Я рассчитывала провести за своим занятием часа два, просто чтобы убить время, пока не вернется Эккерт. Сунув в карман джинсов несколько долларов, я схватила легкий хлопчатобумажный свитер и, натягивая его на ходу через голову, направилась к двери. Улица была заполнена тем, как будто искусственным, сумеречным светом, какой всегда бывает в этих краях в пасмурную погоду. Быстрым шагом, почти бегом я добралась до бухты. На этот раз я пристроилась у дверцы к какой-то женщине. Отпирая калитку, она с любопытством посмотрела на меня. – Забыла дома ключ, – пробормотала я, прошмыгнув вслед за ней. "Лорд", накрытый голубым брезентом, уже стоял на своем месте у пирса. Света на яхте не было, никаких признаков присутствия Эккерта тоже, за кормой болталась привязанная к ней надувная моторная лодка. Я постояла некоторое время, молча глядя на эту лодку и прикидывая различные варианты. Потом я вернулась назад и решила зайти в ярко освещенное здание яхт-клуба. Толкнув стеклянные двери, я быстро поднялась на второй этаж. Там, в противоположном от входа конце зала я сразу же увидела Эккерта. Он сидел у стойки бара, в обычных джинсах и грубой полотняной куртке, грива его седых волос была все еще всклокоченной после целого дня, проведенного на ветру в море. Ресторан уже почти весь заполнился одетыми в вечерние костюмы людьми, в баре все места заняли любители пропустить рюмочку перед ужином, в воздухе висел густой табачный дым. Метрдотель глянул на меня, и на лице у него появилось выражение настороженного удивления при виде моего совершенно неподходящего облачения. Впрочем, вполне возможно, его просто раздосадовало то, что я, войдя в зал, не преклонила возле него колени, как предписывают правила хорошего тона, а промчалась без остановки. Я помахала рукой в сторону окон, будто приветствуя кого-то, и изобразила на лице радость встречи. Метрдотель посмотрел в том же направлении. Там не было никого, кто по внешнему виду подходил бы мне, и мэтр это отлично понимал. Если почти половина посетителей была специально одета к ужину, то другую, не меньшую часть, составляли пришедшие чуть раньше прямо с яхт – люди в спортивных рубашках и теннисках, длинных брюках и куртках-ветровках, в специальных туфлях. Я же на фоне тех и других выглядела "белой вороной". Карл Эккерт только тогда заметил меня, когда я оказалась футах в десяти от него. Он что-то тихо проговорил бармену и, прихватив со стойки свой бокал, повернулся ко мне. – Пойдемте, найдем столик. Кажется, я видел свободный на террасе. Я согласно кивнула. И мы гуськом стали пробиваться через битком набитый зал к выходу. Едва только за нами закрылась ведущая из зала на террасу дверь, как вокруг сразу стало заметно тише и прохладнее. Здесь, на террасе, сидело всего несколько человек, по-видимому, из числа наиболее закаленных. Темнело буквально на глазах, хотя скрытое за густыми облаками солнце еще не село. Внизу под нами колыхался, тяжело дыша, океан, волны с громким шипением равномерно накатывали на песок. Вечер был сырой и неуютный, но вот запах близкого моря приятен мне всегда. В двух высоких газовых обогревателях светилось неяркое розоватое вытянутое вверх пламя, впрочем, окружающий воздух оно почти не согревало. Тем не менее мы уселись возле одного из них.