– Мэри Ульцискор[6], – ответила она после кратчайшей паузы. Портье записал имя в книгу. – Итого тридцать пять долларов пятьдесят центов. Констанс передала ему четыре десятидолларовые банкноты. Потом обернулась и увидела позади своего скромного багажа терпеливо ждавших швейцаров. – Вы не могли бы доставить вещи в мой номер? – спросила она, получив сдачу. – Я вернусь позже… вместе с моими… э-э… служанками. – Конечно. Констанс дала каждому носильщику по четвертаку, а портье – целый доллар; глаза его округлились от удивления, но он благодарно принял деньги. Она прошла через лобби к выходу, остановившись на мгновение у книжной стойки, чтобы взять путеводитель по Манхэттену. Кеб ожидал ее возле портика среди уличного шума и пыли. Она пригляделась к извозчику. Лет тридцати пяти, он был скорее мускулистым, чем плотным. Констанс отметила его чистый плащ и хорошие манеры, но квадратная челюсть и сломанная переносица подсказывали, что он знал, как постоять за себя. Она подошла к сиденью извозчика. – Хотите заработать еще немного? – Всегда готов, мэм. У него был легкий ирландский акцент. Графство Корк, предположила Констанс. Еще одна деталь, которая может оказаться полезной. – Мне нужно съездить в старый город. – Как далеко, мэм? Она открыла только что приобретенный путеводитель, нашла нужный перекресток и показала ему. – Боже правый, мэм! Должно быть, тут какая-то ошибка. – Никакой ошибки. Я хочу забрать оттуда одну девушку и привезти сюда. – Неподходящее место для леди, мэм, – заметил извозчик с недоуменным и встревоженным видом. – Поэтому мне и нужен человек, знающий, как с этим справиться. Человек, у которого… – она порылась в памяти, подыскивая гэльские слова, – liathróidí cruach[7]. Мужчина ошеломленно разинул рот, но ничего не сказал. Тогда она открыла сумочку, даже не пытаясь спрятать лежавший там стилет, достала две пятидолларовые купюры и протянула ему. – Еще десять долларов вы получите, когда привезете нас обратно живыми и невредимыми. Извозчик присвистнул. – Так вы, значит, не боитесь вида крови? – Разве что после завтрака. Он рассмеялся и взял деньги. – Ну что ж, я… Садитесь. Вилли Мёрфи в жизни ни от чего не убегал. – Он подмигнул ей не без игривости. – Даже отправляясь в мир иной, я бы не отказался иметь в кармане десятку, госпожа. Швейцар помог Констанс забраться в кабину. – Если вы и вправду туда отправляетесь, я составлю вам компанию, – ответила она извозчику. Тот снова рассмеялся и недоверчиво покачал головой. Затем потянул рычаг, закрывавший дверь, поднял кнут, щелкнул им в воздухе над головой Шельмы, и лошадь порысила вперед. 2 Констанс сидела в кабине экипажа, ехавшего по Бродвею. Потертое кожаное сиденье скрипело на каждой колдобине, жесткие пружины впивались в тело. С момента ее появления прошло приблизительно два с половиной часа. Значит, была середина дня. Вот и хорошо: там, куда они направлялись, днем безопаснее, чем вечером. Констанс благополучно перебралась в это место и это время. Через полчаса, а может, и раньше она встретится с Мэри и вырвет сестру из этого жалкого существования, спасет от непосильной работы и неизбежной гибели. При мысли о смерти сердце застучало сильнее. Констанс еще не успела переварить все, что случилось за последние сутки; стоит только поддаться этим воспоминаниям, как они захлестнут ее. Нужно сосредоточиться на одном – спасении сестры. Экипаж проехал по Четырнадцатой улице, снова повернул на юго-восток, и Констанс прикрыла глаза. Длительные упражнения научили ее освобождаться от ненужных мыслей и приглушать звуки и ощущения. Когда она снова открыла глаза, кеб уже пересекал Ист-Хьюстон-стрит, за которой Четвертая авеню превращалась в улицу Бауэри. Констанс приложила два пальца к запястью и посчитала пульс: шестьдесят четыре. Терпимо. Она вернулась в окружающий мир. Пейзаж разительно отличался от фешенебельных окрестностей отеля «Пятая авеню». Здесь преобладали не кебы, а телеги с разбитыми колесами, нагруженные прикрытыми промасленной тканью товарами. Пешеходы, что толпами бродили по тротуарам и прямо по улице, носили жилеты и пиджаки из грубой материи. Женщины попадались редко. А мужчины, даже самые неопрятные, непременно были в шляпах или кепи. Широкие плиты Пятой авеню сменились грубой булыжной мостовой. Кеб притормозил, и через мгновение послышался стук в крышу кабины. Констанс открыла окошко. – Да? Над окошком показалась голова извозчика Мёрфи, натянувшего на уши клапаны кепи. – Прошу прощения, госпожа, но я бы не стал забирать ее прямо из Файв-Пойнтс. – Конечно нет. Остановитесь на минутку. Она сверилась с картой города. – Я думаю, надо повернуть на запад и ехать по Канал-стрит, а затем на юг по Сентр. – А потом… налево по Уорт? – Правильно. Сможете это сделать? – Я остановлюсь на углу. – Очень хорошо. И еще одно, мистер Мёрфи. – Да, мэм? – Если будут неприятности, не нужно возвращать нас в отель. Довезите до Юнион-сквер. Не хотелось бы втягивать вас в то, что может… навредить вам. Мне просто нужно увезти свою подругу из этого места. – Прошу прощения, мэм, но если ее забрали в работный дом, на это должна быть причина. – Она просто имела несчастье выйти из дома в темное время суток и угодить под полицейскую облаву на уличных женщин. – Вряд ли ее отпустят за здорово живешь. Постепенно становясь соучастником преступления, извозчик все больше превращался в бывалого или, по крайней мере, уверенного в себе человека. – Я уговорю их тем же способом, что и вас. Пожалуйста, постучите дважды, когда приедем. И Констанс закрыла люк. Кеб тронулся с места. Констанс понимала, что ее голос должен звучать уверенно. Но внутри она не чувствовала ничего, кроме холода. С каждым ударом копыт она погружалась в давние воспоминания. За окном были грязь и нищета, и Констанс окружили давно забытые запахи – пирожков с мясом, бараньих ног и устриц на пару, вонючей типографской краски, приготовленной для завтрашних афиш, едкого угольного дыма. А еще звуки: крики уличных торговцев «Покупайте! Чего изволите?» и стишки, сопровождающие игру в классики или прыжки через скакалку детей, которые пребывают в блаженном неведении относительно своей бедности: Джонни дал мне персик И сказал мне: «Жуй!» — А еще шесть пенсов Дал за поцелуй. А когда кеб свернул с Сентр-стрит на Уорт, произошла еще одна перемена к худшему. Констанс будто раздвинула покрывало Исиды и ступила в сверхъестественный мир, простиравшийся за ним. Воздух загустел от масляного дыма нелегальных кожевенных фабрик, пропитавшего все вокруг. Пение детей и крики торговцев стихли. С неба опустился преждевременный сумрак, и уши Констанс начали различать другое: плач отчаяния и боли, ворчанье и ругань, визг и хохот уличных женщин; отвратительный звук, с каким кусок кирпича ударяет в тело. Все они тоже явились из воспоминаний, но других, тех, которые она так долго подавляла. Экипаж повернул за угол и, покачнувшись, остановился. В крышу дважды постучали, окошко приоткрылось. – Я только надену шоры Шельме, мэм, – сказал Мёрфи сдавленным голосом. Констанс приготовилась, опустив руку в карман, где лежали деньги и стилет. Через мгновение заскрежетал запор, дверь отворилась, и Мёрфи протянул руку, чтобы помочь ей. В другой руке он сжимал дубинку с металлическими шипами, наполовину вытащив ее из кармана плаща.