— Я дощечку уронил, — последовало слезливое объяснение. — Вытащить не могу. Застряла-а-а-а… Новая порция ультразвука разогнала все живое в округе: сорвались с веток испуганные горлицы, выскочил из кустов трясущийся заяц, даже паучок, прядущий паутину, прервал свое занятие и эвакуировался на тоненькой ниточке от греха подальше. — Элли, беда у меня, — уже спокойно возвестил Иов и умоляюще посмотрел на меня. Орешник был густой, колючий, а на мне платье новое, чулки нештопаные, любимые, в полосочку. И все же я опустилась на колени и поползла в заросли. Наверняка на дощечке Иов уже что-то успел изобразить; если не верну, продолжит ныть и чаю спокойно выпить с Листиком не даст. Отыскать пропажу оказалось не так уж и сложно, но руки я в кровь ободрала, пока доставала. На дощечке углем была нарисована томная русалка. — Никак не успокоишься, да? — хмыкнула я, возвращая призраку эскиз. При жизни Иов был большим ценителем женского тела и обожал рисовать любовниц в пикантных позах. Когда о коллекции картин узнали родственники его пассий, художника настиг кинжал профессионального убийцы. Обиженный на белый свет призрак отказывался признавать настоящую причину собственной гибели и продолжал верить, что пал жертвой проклятущих конкурентов, сгубивших его из зависти к искрометному таланту. — И жизни не хватит, чтобы постичь все прелести и тайны женской натуры, — глубокомысленно изрек Иов. — Поэтому ты как самый хитрый умудряешься рисовать и после смерти. Будь поосторожнее с натурой. В Ивовске тебя уже приметили, как бы история не повторилась. Предупреждение я вынесла мимоходом, зная, что Иов пропустит его мимо ушей и продолжит наведываться в городок близ Темного леса. На редкость безответственное привидение. Это ж надо было умудриться засветиться чуть ли не в каждой спальне! — Что значит смерть, когда в душе пылает искра вдохновенья? Стремлюсь успеть запечатлеть я лик любовного томленья. — Призрак простер полупрозрачную руку к небу и вскрикнул, поймав прямой солнечный луч. — Жарковато что-то становится. Лучше я тебя в избушке подожду. И ты давай не задерживайся, самовар стынет. Я подбросила на ладони клубочек-проводник. Ведь не предупреждала же, что загляну, а все равно рады. За последний год я часто наведывалась в гости к домовому из Темного леса. У Листика всегда можно было выпить душистого чаю, поболтать и — что самое главное — выговориться. К заветной избушке я вышла спустя полчаса. Лес счел, что мне не помешает разминка, и немного покружил по тропкам. Ступу пришлось оставить на опушке, предварительно окутав чарами. В сохранности ведьмолетки я не сомневалась: даже если кто-то совсем рядом пройдет — не заметит. — Наконец-то явилась наша лапушка! Заждались мы тебя! — Листик возник на крыльце и важно приосанился. На домовом была красная рубашка навыпуск, штаны и неизменные лапти. Лукавые глаза поблескивали из-под густых, цвета спелой пшеницы бровей. Я сгребла Листика в охапку и расцеловала в пахнущие выпечкой щеки. — Ну будет тебе… будет! — Домовой быстро осмотрелся — не видел ли кто? — после чего прошептал: — Поставь обратно. Несолидно же. Я вернула раскрасневшегося домового на крыльцо. Тот помолчал немного, поправил пояс и снова напустил на себя суровый вид, отчего между бровей появилась складочка. — Так о чем это я? Задержись ты еще хоть чуточку, и осталась бы без вареничков. Вкуснющие получились. Картошечка так и тает, лучок сладкий. Захарий, пока я тесто на пирожки ставил, почти всю кастрюлю умял. — Ты меня еще куском хлеба попр-р-рекать будешь, — обиженно прорычали из избушки. — Хлебом не буду. Ты его все равно не ешь. Избушка у Листика просто загляденье: теплая, добротная. Печь не дымит, крыша не течет, погребок имеется, а в двух шагах от дома — колодец. Я сперва удивлялась, что в таком доме, кроме домового, никто не живет, а потом Иов украдкой поведал, что с Листиком невозможно поладить. Уж больно тот авторитарен в бытовых вопросах. Здесь не сядь, там не встань, всюду нос сует и раздает непрошеные советы. — Элли, чтобы через минуточку была за столом. Кто ж чай холодный-то пьет? А ежели самовар греть, то его опять со стола снимать придется. И прекрати ты мою избушку магией портить! Я в ответ хмыкнула, закончила защитный круг и только потом поднялась по ступеням. Темный лес меня не обижал, проказами не изводил, но лучше поберечься. В горнице пили чай. За столом на лавке восседал здоровенный мохнатый волкодлак и чинно лакал из чашки; рядом, прямо на столе, расположились феи. Крылатые крошки макали кусочки баранок в вазочку с вареньем, после чего прикладывались к соломинкам, торчащим из общей кружки. Призрак Иов устроился на подоконнике и что-то рисовал уже в альбоме. — Вот, пришла. А говорили, что заблудилась, — флегматично обронил он. — Как же она заблудится? У нее же клубочек. — Снова одна? — недовольно проворчала фея, от которой исходило сиреневое сияние. Звали ее Фиалкой. Более капризного и манерного создания мне встречать не доводилось. — Уж привела бы какого-нибудь мужика. — Абы какого не надо! — спохватилась зеленоватая малышка, пахнущая мятой. — Мьятта, не всем принца подавай. Я бы и на кузнеца согласилась. Сильного, крепкого, загорелого, — подала голос фея яблоневого цвета. — Цыц, бесстыдницы! — прикрикнул на них Листик. — За столом об опылении ни слова. Нечего Элли аппетит портить. — А мой аппетит тр-р-радиционно никого не интер-р-ресует, — хмуро проворчал в чашку Захарий. — А что у нас с аппетитом? — Яблонька перелетела к волкодлаку на загривок и почесала его за ухом. — Почему не кушаем? Страшный и косматый, раза в два крупнее обычного волка Захарий тут же разомлел и довольно зажмурился. В чем он провинился, я не знала, однако проклятие, лежащее на волкодлаке и блокирующее возможность превращения в человека, намекало, что он насолил сильному магу. Я сразу предупредила бедолагу, что не сумею его расколдовать, однако волкодлак продолжал надеяться. — Элли, рассказывай! Не томи! — Фиалка отложила баранку и привстала на цыпочки. — Как прошел бал? — Мимо, — буркнула я и плюхнулась на лавку. — Неужели никто не пригласил? — встрепенулась Мьятта. — Надо тебе было нас послушать и позволить сшить бальное платье. — Которое она бы потом натянула на руку вместо перчатки, — ехидно осадила пыл подруги Фиалка. — Настоящая женщина должна о себе заботиться, даже если она ведьма! — А я и позаботилась! Теперь ни один однокурсник не посмеет даже недобро посмотреть в мою сторону. — Довела! — радостно захлопала в ладоши Фиалка. — Провела! — вторила ей Мьятта. — Проучила, — скромно потупилась я. — Выкладывай детали! — Яблонька подперла щеку рукой и предвкушающе улыбнулась. Из всех существ Темного леса феи-крошки были самыми вредными и жадными до пакостей и проделок. Горе тому путнику, которого тропинка выведет к Дереву фей. — Элли, а оставайся с нами, — робко предложил Листик. — Жить есть где, а хорошая ведьма и в лесной глуши пригодится. Надо же кому-то заплутавших бедолаг в чувство приводить. — Совсем бор-р-рзый нар-р-род пошел, — поддакнул Захарий. — То у кикимор-р-ры чего отведает, то с р-р-русалками купаться полезет. А если же к феям попадет… — Но-но! — Фиалка протестующе постучала баранкой по краю чашки. — Говорить о даме гадости в ее же присутствии — это верх невоспитанности. — А за спиной, получается, можно? — ехидно оскалил пасть волкодлак. — Если о девушке не судачат, значит, она никому не нужна. — Фея томно похлопала ресницами. — Водяного ты почто обидела? — угрюмо спросил Листик. — О! И ты уже в курсе, — засмеялась Фиалка, словно колокольчик зазвенел. — Элли, помоги несчастному, а то над ним уже все лягушки потешаются. — Домовой сочувственно нахмурил брови. — А что случилось с уважаемым Водолеем Бультыховичем? Феечки переглянулись и дружно захохотали. Видимо, бедняга водяной влип основательно. * * * Водолею Бультыховичу, в отличие от меня, беречься было уже поздно. Он сидел на краю листа кувшинки и полоскал в озере кончик хвоста. Некогда солидный мужчина в самом расцвете сил теперь был размером с мою ладонь. — Чего пришла? Тоже поглумиться хочешь? — совсем не ласково встретил меня он. — Листик попросил. Считает, я смогу помочь. — И как, сможешь? — встрепенулся водяной. — Для начала мне нужно выяснить, что с вами произошло. Я специально не упомянула о феях. Хотелось услышать версию самого водяного, дав ему тем самым сохранить лицо. — Проспорил, — объявил он, потупив взгляд. — Не поверил, что пыльца фей действует и на водников. — Ясненько. А если попросить фей вернуть вам привычный размер? — Да я с этими вертихвостками больше и разговаривать не стану! — От возмущения Водолей Бультыхович прихлопнул по воде хвостом. Вышло не особенно внушительно. — Так пыльца фей дает временный эффект… — Вот и оставаться мне креветкой бесхребетной до новолуния, — подытожил водяной. — Ну почему же, вы и сейчас замечательно выглядите. — Враки! — Водолей Бультыхович вытаращился на меня. — Размер имеет значение! Слышала бы ты, как она меня прежде называла. Я был гигант! Плавучий исполин! А теперь я креветка и хвост у меня вялый… — Последнее признание далось водяному нелегко — он потупил взгляд, чтобы я не заметила блеснувшие в глазах слезы. Ох уж эти феи! Фиалка небось специально водяного обхаживала, чтобы испробовать на нем свою пыльцу, а потом бросила на произвол.