Хотя такого рода правда была только в глазах смотрящего. И для неё это было высшей моральной обязанностью – помогать детям, столкнувшимся с проблемой, которую им не решить из недостатка опыта. И хотя не все принимали помощь, Тамоко-сан не прекращала пытаться. На следующий день, после долгих поисков книги и позднего возвращения домой, Мегуми пригласила к себе в кабинет Тамоко-сан. – Вы звали, сенсей? – со стуком в не слишком пустую учительскую ворвался холод из коридора. Близилась зима, и день за днем температура падала все ниже. Это было грустно, но ничего не поделаешь. – Да, присаживайся, Мегуми. – Что-то случилось? – Нет я хотела поговорить. Хочешь чай? – он даже не повернулся к ней, заполняя журнал. Она нахмурилась, не понимая, к чему ведет вся эта ситуация, игнорируя редких людей, занимающихся приблизительно тем же – игнорированием, но, выждав затянувшуюся паузу, тихо ответила: – Да, наверное, – она села на стул, который стоял рядом. «Интересно, какова ее причина согласиться? Потянуться к этому скупому вниманию? Но она не безнадежна» подумала женщина. Через несколько минут две чашки стояли на столе, за которым расположились двое -неравноценные по своему положению – медсестра и ученица. Тамоко-сан не прекращала проверять медицинские отчеты, пока Мегуми скучающе смотрела в окно. По крайне мере так им обоим было спокойнее. – Я тебе недавно говорила об университетах. Какой ты думаешь выбрала? – тихо спросила сенсей. – Я хочу определиться с направлением. – Правильно думаешь, – хмыкнула Тамоко-сан. – Но ты должна выбрать, то что больше всего тебе по душе. Понимаешь, о чем я говорю? – Я понимаю это, – отметила девушка. – Но зачем я здесь, Тамоко-сенсей? Женщина понимала, почему Мегуми её так называет. Это было что-то вроде уважением, потому что медсестра отнеслась к ней, как к равной себе. Но Тамоко-сан не хотела бы, чтобы её так официально называли. Она же не настолько старая. Она отвела взгляд от окна. Последний учитель вышел из учительской, оставляя их наедине. Остывал последний ранее жужжащий компьютер. – Просто поговорить. Ты против? – у него было много вопросов, а еще много обязанностей, которые она сама себе поручила. И разговор был малой долей того, чего она хотела. – Вам скучно? – последовало предположение. Тамоко-сан отметила, насколько же она была не права. Но, возможно (сам себе она могла признаться), ей просто не хотелось так обнажать свои мотивы. – Пожалуй. Мне интересно, все ли у тебя хорошо, как у ученика. – Понимаю, – она выдохнула, запоздало пытаясь выдать это за жест охлаждения горячего чая, но пар за этот выдох не колыхнулся и на мгновение. Когда она смотрела на других подростков там чувствовалась история, движение, или цикл – но был процесс. С ее же жизнью было что-то неладно, в ней была боль и такая же болезненная статичность. И призрачные кончики пальцев болезненно жгло. – Я видела, – она не захотела продолжать, лишь скосив взгляд на чужие кисти рук, окрашенные противными бледно белыми шрамами, и уж лучше бы это была паутина, которую можно было снять. – Мне жаль, – и, кажется, ей больше нечего было сказать. – В твоем возрасте все ново. Нет глупых причин. Не стоит стесняться. – И не стоит об этом кричать, – тихо ответила Мегуми. – Изредка стоит. Если ты хочешь, чтобы тебе помогли. Она не сдержала ироничный смешок, припадая губами к чашке. – Именно потому, что я это поняла, мы познакомились с Ханако. – Думаешь, этого достаточно, чтобы тебе стало легче? – Возможно. Уже стало. Я думаю, он первый мой друг за долгое время, – она незатейливо и как-то неловко в это же время пожала плечами. Тамоко-сан пальцами искала трубку, бросая взгляд на часы – еще слишком рано для табака. Но именно это разочарование пряталось за кажущееся очевидным разочарованием от диалога с ученицей. Она была слишком глубоким и болезненным человеком, чтобы ей взаправду было больше нечего рассказать или нечем поделиться. Но, если приходилось быть честным, на самом деле, даже этого было достаточно. – То есть ты считаешь его дорогим для себя человеком? Она кивнула. – Хотя нам часто не о чем говорить. И мы знакомы всего лишь пару месяцев. – Он явно не хочет говорить о себе, а мне не хочется говорить о себе, – пробормотала Мегуми. Хотя, похоже, она хочет знать. Несправедливо, что кто-то первый должен начать. У них обоих сложные судьбы и души. Им обоим сложно доверять. И как минимум одна слишком молода, чтобы не беспокоиться о том, что скажут ей прямо в лицо. – Но, – продолжила она спустя какое-то время раздумий, глядя куда-то в светлое небо за окном, – Иногда мне кажется в том, что происходит вокруг нет никакого смысла. – Возможно тебе так кажется? Ты можешь придумать смысл, – закономерный вопрос от Тамоко-сан. – Ты говорила это своему другу? Страшно думать, что она говорит искренне. – Не знаю, – отрешенно произнесла девушка. – Я никогда не говорила ему об этом вслух. – Возможно, тебе стоит. А еще стоит заботиться о себе больше. Кроме тебя, никто не будет делать этого в должной мере. – Да, я знаю. Похоже, знать не значит принять. Такая беспечная риторика. – В любом случае. Мегуми, – медсестра держал паузу, подбирая слова. – Я просто хотела сказать, что ты можешь прийти ко мне с любой проблемой. И я постараюсь помочь тебе всем, чем смогу. Она смотрела на неё долго. Видела её безразличное и усталое лицо. Но, похоже, просто поверила на слово. Вероятно, каждому ученику необходимо верить в это, чтобы отвоевать свое право на спокойствие. – Спасибо, – слезы скатились по ее лицу, пока она держала остывающую чашку в холодных руках. – Если это правда, я это очень ценю. Если она ничего не рассказывает тому, кого называет другом, Тамоко-сан нет смысла пытать ее вопросами. В этом деле просто нужно проявление внимания. А Ханако поможет ей. Он хороший мальчик. Тамоко-сан встала, потянулась и погладила Мегуми по голове. И даже такое призрачное тепло она все же принимала. Судьба, способная меняться, – не может быть заурядной. – И называй меня «Тамоко-сан». У нас разница в возрасте семь лет. – Хорошо. * Пройдет не более часа, как Ханако придет, чтобы попросить гель от ушибов для своих новых синяков и застанет медсестру, смотрящую в окно. Парень спросит причину, такого резко изменения настроения. – Мне она ничего не рассказала, – медсестра рассматривала территорию школы, замечая, что глаза бывшего ученика направлены совсем не в небо за окном. – Но она сказала, что считает тебя своим другом. Так что, если она кому-то что и скажет, так это тебе. – Не думаю. Она не многословна, когда разговор идет о её родителях. И я не говорю о её внутренних проблемах. О которых она никогда мне не скажет. – По крайне мере, она назвала тебя первым другом за долгое время. Ханако перевел взгляд на медсестру, не тешась этими словами. Хотя на деле его беспокоили многие вещи на этой неделе. – Помни открытость должна быть взаимной. – Она не спрашивает, – отозвался мальчик. Ничего не выдавало в нем его настроения, и в холодном свете зимней улицы это спокойствие казалось непоколебимым.