* * * Сандре Мэзер, без сомнений, моей самой любимой. Джеймсу Берду, окрашивающему любое мгновение моей жизни в яркие цвета. Клэр Мэзер, верившей, что я стану писательницей. Глава 1 Слишком самоуверен Как и у большинства острых на язык, упрямых ньюйоркцев, у меня имеется непреодолимая тяга к сарказму. Впрочем, в пятнадцать лет сложно убедить окружающих, что сарказм – это искусство, а не дурной тон. Особенно когда твоя мачеха совершенно не умеет водить – она ведь тоже из Нью-Йорка – и так маниакально долбит ногой по тормозам, что твой кофе выплескивается из стаканчика. Я стираю с подбородка брызги орехового латте: – Конечно. Не переживай. Я обожаю пятна кофе на одежде. Вивиан держит руку над клаксоном, словно приготовившаяся к атаке кошка: – Твоя одежда и так вся в дырах. Кофе для нее не проблема. Если на свете есть люди, которые никогда не попадают в неловкие ситуации – ни в общении, ни в жизни, – то это моя мачеха. В детстве я восхищалась ее способностью очаровывать людей. Возможно, думала, что когда-нибудь это передастся и мне… но вскоре отбросила глупые мысли. Идеальность Вивиан читается в каждом жесте – мне такой никогда не стать, – и ее бесят веганская куртка из экокожи и черные драные джинсы. В итоге теперь я развлекаюсь, надевая их на званые обеды. Надо находить плюсы в любой ситуации, правда? – Проблема в другом: когда мне удастся увидеть отца? – говорю я, глядя в окно на проплывающие мимо обветшалые дома Новой Англии с их темными ставнями и маленькими смотровыми площадками на крышах. Вивиан поджимает губы: – Мы уже сотню раз это обсуждали. На этой неделе его перевезут в Центральную больницу штата Массачусетс. – До которой от Салема час пути. – Этот аргумент я неизменно повторяю уже три недели – с тех самых пор, как узнала, что нам придется продать квартиру в Нью-Йорке. Квартиру, в которой я прожила всю свою жизнь. – По-твоему, лучше было остаться в Нью-Йорке и бросить отца без денег на лечение? Мы понятия не имеем, сколько еще он пробудет в коме. Три месяца, двадцать один день и десять часов. Столько уже длится кома. Мы проезжаем ряд «магических» магазинчиков с витринами, украшенными метлами и связками трав. – Здесь определенно обожают колдовство, – говорю я, игнорируя последний вопрос Вивиан. – Это один из знаменитейших старинных городов Америки. Твои предки сыграли важную роль в его истории. – Мои предки в семнадцатом веке вешали ведьм. Не совсем то, чем стоит гордиться. Но если честно, меня разрывает от любопытства при мысли об этом городке, о его булыжных мостовых и зловеще чернеющих домах. Мы проезжаем полицейскую машину с нарисованной на дверце ведьмой. В детстве я всеми силами уговаривала отца съездить сюда, но он оставался непреклонен. Каждый раз повторял, что от Салема одни только беды, и закрывал тему. На папу не действуют никакие убеждения. Прямо перед нами медленно плетется автобус с рекламой экскурсий по местам обитания призраков. Вивиан рывком останавливается, но сразу же срывается с места, подбираясь вплотную к автобусу. – Неплохая работенка, специально для тебя. – Она кивает в сторону рекламы. Я выдавливаю улыбку: – Я не верю в привидения. Мы сворачиваем на Блэкберд-Лейн, улицу с обратного адреса бабушкиных открыток из моего детства. – Что ж, в Салеме ты такая единственная. Не сомневаюсь. Впервые за время диких американских горок, ошибочно названых поездкой на машине, мой желудок сжимается не от тошноты, а от приятного предвкушения. Дом номер 1131 по Блэкберд-Лейн, здесь отец провел все свое детство, здесь он познакомился с мамой. Это массивное белое двухэтажное здание с черными ставнями и колоннами на террасе. На крыше лежит деревянная черепица, облупившаяся от времени и соленого воздуха, а идеально подстриженную лужайку окружает кованая ограда с острыми пиками. – То, что надо, – заявляет Вивиан, осматривая новый дом. Красный кирпич подъездной дорожки от старости расшатался и вздыбился под давлением корней деревьев. Когда мы въезжаем в черные арочные ворота, серебристое спортивное авто Вивиан подскакивает на выбоине и резко останавливается. – Здесь можно жить вдесятером и вовек друг с другом не столкнуться, – замечаю я. – Я и говорю: то, что надо. Собираю волосы в небрежный пучок на макушке и подхватываю тяжеленную сумку, стоящую в ногах. Вивиан уже выбралась из машины и звонко цокает каблучками по кирпичам, пробираясь к боковой двери, укрытой кованым козырьком. Я глубоко вздыхаю и распахиваю дверцу автомобиля. Но спокойно рассмотреть свое новое жилище не получается – из сине-голубого домика по соседству выскакивает женщина и с энтузиазмом принимается махать нам рукой. – Приве-е-е-е-ет! О, рада вас видеть! – говорит она, сверкая улыбкой и шагая по газону в нашу сторону. Оскалом шире этого меня еще ни разу не награждали. У соседки румяные щеки и белый фартук с рюшами, словно она сошла к нам прямиком со страниц журнала для домохозяек 1950-х годов. – Саманта! – просияв, восклицает она и хватает меня за подбородок, чтобы внимательно изучить лицо. – Вся в Чарли. Ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь звал папу сокращенным именем. – Ох… Сэм. Все зовут меня Сэм. – Глупости какие. Это мальчишеское имя. А ты такая красотка! Худовата, конечно, но… – Соседка делает шаг назад, оглядывая меня с головы до ног. – Но это мы исправим в кратчайшие сроки. – И она разражается звонким смехом. Я улыбаюсь, хоть и не уверена, следует ли принимать эти слова за комплимент, – просто есть что-то заразительное в ее счастье. Соседка продолжает свой осмотр, и я смущенно скрещиваю руки на груди. Сумка спадает с плеча, всем весом потянув вперед. Я спотыкаюсь. – Джексон! – кричит соседка в сторону своего голубого домишки, ни слова не сказав о моей неуклюжести. Я хватаю сумку за ремень, и тут из дома появляется парень лет семнадцати на вид. – Возьми у Саманты вещи. Парень подходит ближе, песочные волосы падают ему на глаза. Ярко-голубые глаза. Уголок его рта слегка поднимается в полуулыбке, и я не могу отвести взгляда. Я что, краснею? Боже, как стыдно! Он тянется к сумке, неуклюже повисшей у меня на локте. Я закидываю ремень на плечо. – Не нужно, все нормально. – Это мой сын Джексон. Разве не очаровашка? – Она легонько похлопывает его по щеке. – Мам, ну хватит, – протестующе мычит Джексон. У меня эта картина вызывает улыбку. – Так вы знакомы с моим отцом? – Разумеется. И с твоей бабушкой. Последние годы я заботилась о ней и об особняке. В этом доме я знаю каждый уголок, – говорит соседка, подбоченившись. К нам подходит хмурая Вивиан. – Миссис Мэривезер? Мы разговаривали с вами по телефону. – Она делает паузу. – Полагаю, ключи от дома у вас? – Да, конечно. – Порывшись в кармане фартука, миссис Мэривезер извлекает на свет связку ключей, которые от долгих лет использования кое-где протерлись до блеска, и кидает взгляд на часы. – Мне вот-вот доставать из духовки шоколадные круассаны. Джексон покажет вам… – Нет, ничего страшного. Мы сами можем тут осмотреться. В ответе Вивиан слышна категоричность. Она не доверяет излишне дружелюбным людям. Как-то раз она уволила швейцара, который просто угощал меня конфетами. – Миссис Мэривезер, – говорю я, – вы знаете, где была комната папы? Соседка сияет от удовольствия. – Ее уже подготовили для тебя. По лестнице наверх, затем налево и прямо до конца коридора. Джексон тебя проводит. Вивиан отворачивается от миссис Мэривезер, даже не попрощавшись. Мы идем к двери следом за ней. Когда заходим в дом, Джексон окидывает меня внимательным взглядом. – Никогда раньше тебя здесь не видел. – Я никогда раньше сюда и не приезжала. – Даже когда бабушка была жива? – Он с тихим щелчком закрывает за нами дверь. – Мы ни разу не встречались. – Странно это признавать. В передней навалены коробки – личные вещи, перевезенные из Нью-Йорка. Узнав, что в этом доме уже есть мебель, Вивиан продала все тяжелое и громоздкое.