Я смотрю на Джексона. У него есть невероятная способность смягчать любую тяжелую тему. Жаль, я так не умею. – Это факт? – Факт. И кстати, я в восторге, что ты пыталась надрать Джону задницу. Он полный кретин. – Джексон останавливается на булыжной мостовой рядом с черным кованым забором и свежеподстриженной лужайкой моего дома. – Джон тоже был бы сам не свой после моих кулаков, если бы ты нас не остановил. – Не сомневаюсь. – Он шагает на подъездную дорожку, направляясь к моему дому. – Пойдем осмотрим библиотеку. Я раздумываю, собираясь сказать «нет», но, кроме плохого дня в школе, не могу найти иную причину для отказа. К тому же Джексон делает все возможное, чтобы мне было легче. Мы бросаем сумки в передней и устремляемся к библиотеке. Деревянные половицы легонько поскрипывают под нашими ногами. – Давай запрем дверь, – говорю я, заходя в библиотеку и щелкая выключателем. Джексон притворяет за нами дверь и задвигает латунный засов. Вивиан сказала, что не приедет домой еще несколько часов, но я лучше не буду испытывать судьбу. Если она узнает, этот ход больше не будет моим секретом. Ощупываю камин в поисках крюка. Мной овладело любопытство, а все невзгоды этого дня отошли на второй план. Честно говоря, я рада, что Джексон остался. Если б я его выгнала, то сейчас валялась бы в комнате, уткнувшись лицом в подушку. Тяну за крюк, и петли щелкают, отодвигая панель из темного дерева и открывая секретную дверь. Джексон отталкивает панель до конца, и мы проходим в потайной проход. В узком коридорчике висит лампа. – Как думаешь, эта штуковина еще работает? – Снимаю лампу со стены, она оказывается тяжелее, чем я ожидала. Джексон осматривает ее в полутьме. – Конечно, лампа старинная, но ей скорее лет семьдесят, а не три сотни. Я поворачиваю небольшую ручку на металлическом основании, и за стеклом вспыхивает маленький огонек, отбрасывая пляшущие тени на старый кирпич. – Если она из тысяча девятисотых, значит, мы не первые нашли этот проход. Джексон закрывает за нами дверь с помощью приделанной изнутри ручки. – Ага, но сейчас это место принадлежит только нам. От того, как он говорит это «нам», я внезапно слишком остро ощущаю, что у меня давно не было ни одного друга. – Знаешь, на самом деле я почти не разговаривала с мачехой о папе. На улице ты сказал, что для этого у меня есть она. Неважно, не знаю, почему рассказываю тебе… – Я с осторожностью делаю первые шаги по винтовой лестнице в конце коридора. Ступеньки явно делались для людей с крошечным размером ног. – Все из-за моих слушательских навыков, – сообщает Джексон у меня за спиной, его ухмылка ощущается почти физически. – Так в чем дело? Вы не ладите? – Вообще, пока папе не стало плохо, мы отлично ладили. В чем-то мы с Вивиан странно похожи – независимые, со взрывным характером, возможно, слишком прямолинейные. Все пошло наперекосяк, когда папа попал в больницу. Какое-то время я ни с кем не разговаривала, а когда наконец пришла в себя, мачеха словно была зла на меня за что-то. Не знаю. Преодолеваю последнюю ступень, Джексон не отстает от меня ни на шаг. Именно такой я всегда и представляла себе тайную комнату. Она небольшая и уютная, будто старый пыльный книжный магазинчик в Лондоне. Напротив крошечного квадратного окна стоит массивный старинный стол, покрытый бумагами и книгами. – Да уж, потрясающе! – Джексон проводит рукой по скошенной стене. – Должно быть, это один из фронтонов, которые видно с улицы. – Фронтонов? – Я беру книгу со старого кожаного сундука, и трепет от того, что я нашла это место, окончательно заглушает мысли о школе. Здесь, как в библиотеке, стопки книг высятся вдоль стен комнаты. – Это место под крышей, на ее самой высокой точке. Поэтому и стены такие покатые. – Откуда ты знаешь, что это фронтон? – Одна из самых популярных достопримечательностей Салема – это Дом семи фронтонов. Я был там раз десять, спасибо школьным экскурсиям и приездам родственников. – Ох, – бормочу я. – Кажется, большинство собранных здесь книг о судах над ведьмами. – Ага. – Джексон сдувает пыль с ближайшей к нему стопки. – И о твоей родне. На столе лежит выцветшая фотография красивой женщины с забранными в свободный пучок волосами. Женщина держит за руку маленького мальчика. У меня перехватывает дыхание, ведь улыбка отца до сих пор такая же, как на этой фотографии. Я провожу пальцем по золотой раме. – Должно быть, это кабинет бабушки. Она великолепна. Я ни разу не видела ее фотографий. Джексон подходит ко мне и рассматривает фотографию. – Твой отец? Киваю, не глядя на него, и беру в руки дневник в кожаной обложке. Открываю его на странице, заложенной атласной лентой. Бумагу покрывают красиво выведенные строчки. Я читаю вслух: Этот день был хорош для исследований. Я восхищена письмом, найденным в одной из книг Перли. Достойный и внимательный к мелочам историк этот Перли. Письмо написано доктором Холиоком 25 ноября 1791 года, и в нем сообщается: «В последний месяц в этом городе умер человек по имени Джон Симондс, родившийся в знаменитом 92-м, ему было без шести месяцев сто лет. Он рассказал мне, что его нянечка часто говорила… будто видела из окон покоев тех несчастных, повешенных на холме Галлоуз, которых казнили за колдовство по вине заблуждений времени». Дом Симондса в Салеме раз и навсегда осветит тайну места повешения. Утром я сразу же займусь его поисками. А сейчас нужно идти, чайник кипит. Я морщусь. – Как думаешь, что это значит? – Я обращаю взгляд к Джексону, чья щека практически прижимается к моей, вдыхаю его хвойный запах. – Она имеет в виду, что никто не знает, где проходили повешения ведьм? – Похоже на то, – говорит Джексон. – Я всегда считал, что они были в парке Галлоуз-Хилл. Но возможно, это не так. Никогда не задумывался. Следующая страница пуста. – Это ее последняя запись. Я открываю самое начало дневника и опять читаю вслух: Сегодня я разговаривала с мэром. Приятный и видный мужчина, но полнейший идиот. Он понятия не имеет, действительно ли повешения проходили в указанном месте. Также он легко соглашается, что Апхем просто волей-неволей назвал этим местом парк Галлоуз-Хилл. И все слепо ему поверили. Даже сам Апхем признает, что у него нет ни единого тому доказательства. Смехотворно. Я попросила у мэра разрешения разобраться с этим, а он вежливо попросил меня уйти. Это зазорно, если вам интересно мое мнение, что в Салеме не известно нахождение самого исторически важного места города. Мы с Мэйбл со всем разберемся. Искренне надеюсь, что это приблизит возвращение домой моих дорогих Чарльза и Саманты. Я закрываю дневник, не представляя, как понимать последнюю строчку. Бабушка хотела наладить наши с ней отношения? Папа всегда повторял, что она эксцентричная затворница, что, по моему мнению, было эвфемизмом к «ворчливая и безумная». Знаю, они ругались, но если бы бабушка действительно хотела меня увидеть, она бы это сделала, разве не так? – Мою маму зовут Мэйбл, – говорит Джексон. – Правда? – Я делаю паузу, рассматривая фотографию бабушки на столе. – Что, по-твоему, она имеет в виду в последней строчке? Не понимаю, как место повешения может быть связано со мной. Интересно, что об этом известно его матери? – Да, это все довольно таинственно. Впрочем, думаю, мы нашли тему для эссе. – Место повешений? Хорошая идея. Попытки его обнаружить будут похожи на поиск сокровищ. Телефон Джексона раздражается трелью, парень опускает на него взгляд: – Это мама. Я тут слегка призабыл о сегодняшнем приеме у дантиста. – Призабыл? – Или, возможно, больше хотел сходить сюда. Джексон поворачивается ко мне лицом, и я внезапно остро ощущаю, что нас разделяет только бабушкин дневник. – Спасибо, что был добр ко мне, когда остальные отвернулись. Хотя не могу пообещать, что не облажаюсь. – Ты самая странная девчонка, которую я когда-либо знал. – Джексон улыбается. И я понимаю, что улыбаюсь в ответ. – Хм… и что же это говорит о тебе, если ты хочешь проводить со мной время? – Это говорит… Он подается чуть ближе. Но снова звонит телефон, и я отступаю на шаг. Он собирался меня поцеловать? Хочу ли я этого? Джексон выглядит разочарованным. – Надо идти, – сообщает он, посмотрев на телефон. Глава 7