Бейсбол? Не оскорбляй меня. — Нет, футбол. — Сколько тебе было лет? — Я не знаю. — Я точно знаю, сколько мне было лет. — Может, семь? Шесть. Почему я лгу? Господи. — Что такого особенного в этом трофее, что он единственный у тебя в комнате? — Она ставит его обратно на стол. — Это не может быть единственным трофеем, который у тебя есть. Нет, это не единственный трофей, который у меня есть. На самом деле, у меня их десятки. И да, это единственный, который кажется особенным, потому что когда мне было шесть лет... футбол был веселым. Я наслаждался им. Это был мой первый год игры; это не было работой или обязанностью, или ожиданием, установленным моим отцом, и завоевание третьего места все еще было лучшим днем в моей жизни. После этого? Все стало иначе. Мы играли не за бронзу; мой отец хотел золото. Только первое место. Он хотел, чтобы я был лучшим, и мои братья тоже. Нельзя забывать о них. Его четверо атлетически одаренных сыновей. Дюк всегда был золотым ребенком, но опять же, он самый старший и все делал первым чисто из-за иерархии. Пока отец был в разъездах, мама заставляла нас тренироваться, следила, чтобы мы гоняли мяч по двору, выполняли упражнения. Никогда не пропускали ни одной игры, даже когда болели. Отец этого не позволял. Он был просто помешан на контроле, если учесть, что бывал рядом только в межсезонье, да и то с трудом. — Земля — Далласу... — А? — Я смотрю на Райан, потерявшись в собственных мыслях. — Я спрашиваю, что такого особенного в этом трофее, что он единственный у тебя в комнате? Пожав плечами, я прохожу в другой конец комнаты и встаю рядом с книжной полкой. — Наверное, потому что это первый трофей, который я получил. Ты всегда помнишь свой первый раз. Первая победа. Первый трофей. Первый поцелуй. Первый секс. Некоторые из них особенные по другим причинам, ха! — Как так получается, что мы все время отклоняемся от темы? — Сейчас она возится с ручками и карандашами в керамической кофейной кружке на моем столе — я не пью кофе, но по какой-то причине друг подарил мне ее на Рождество. — «Извините, если оскорбил вас, используя факты и логику». — Райан читает вслух цитату на боку. — Тот, кто дал тебе это, хорошо тебя знает. Почему такое ощущение, что мы вдруг оказались в тесном помещении? Здесь жарко? На какую температуру настроен термостат? Подойдя к кровати, я сажусь на ее край, пока Райан трогает все мои личные вещи, совершенно не заботясь о моем пространстве или частной жизни. — Ты выглядишь таким серьезным. — Райан поворачивается на кресле так, чтобы мы смотрели друг другу в глаза, затем расстегивает молнию на пальто и снимает его со своего тела. Вешает на спинку моего стула, как будто собирается остаться надолго. Господи, помоги мне, если мой взгляд не перемещается с ее лица на шею и грудь. Обтягивающая белая рубашка с длинными рукавами, настолько обтягивающая, что я вижу очертания ее лифчика под ней, приличного размера сиськи. Какого черта. Райан встает, подгибает одну ногу под задницу, когда садится обратно, выглядит очень удобно, сиськи подпрыгивают все время, пока она устраивается. Конечно. Отличные сиськи. Узкая талия. Длинные темные волосы. Веснушки. К черту мою жизнь. Может, это была не очень хорошая идея? «Не очень хорошая идея? Ты издеваешься надо мной? У тебя есть работа, сынок, и никакая женщина не встанет на твоем пути — особенно та, на которую тебе наплевать». Голос моего отца эхом отдается в моей голове, слова, которые я слышал, как он говорил моему старшему брату, снова и снова, пока они не укоренились не только в голове Дюка, но и в моей. Райан кладет руки колени. — Ладно, перейдем к делу. Мне нужно заниматься сегодня вечером, и уверена, что тебе тоже. — Да. — Не совсем. — Я уже говорил тебе, что мне нужен кто-то, кто будет моим прикрытием. — Твоей «бородой»7. — Она подмигивает. — Поняла. — Нет. Не моей «бородой». — В чем, черт возьми, ее проблема? — Я не гей. — Это была метафора. — Я вижу, как она сдерживается; у нее возникает искушение закатить глаза, но в кои-то веки она воздерживается. — Остынь. Мне и раньше говорили остыть, но никогда женщина, и никогда — сидя в моем собственном чертовом доме, крутясь и вертясь в своем рабочем кресле, как будто все мое тело не вибрирует от нервов, напряжения и всего того, что еще чувствует мой желудок. Голод, наверное. — В любом случае. — Я смотрю на нее. — Не думаю, что это может быть так уж сложно. Мы несколько раз выйдем на публику, и позволим людям нас сфотографировать. Я могу достать тебе билеты на игру, если хочешь. Райан кивает. — Это сработает. — Прищуривается на меня. — Мне нужно было приехать, чтобы ты мне это сказал? Мог бы прислать мне эту информацию по смс. Мой рот открывается. Закрывается. — Я подумал, что тебя будет трудно уговорить, и мне придется попотеть, чтобы ты согласилась. Райан зевает. — Тот факт, что я вообще здесь, должен о многом говорить. Как будто у меня нет других дел, которыми я могла бы заняться, например, взять дополнительную смену на работе. — Ты же сказала, что тебе нужно учиться. — Да. Только потому, что я здесь. Иначе я могла бы взять дополнительную смену на работе, а потом пойти домой учиться. Я ей не верю, но неважно. — Я хотела бы вернуться к одному вопросу... — Райан скрещивает свои длинные ноги. — Ты сказал, что я ничего не получу от этого, и мы оба знаем, что это чушь. — Я не могу платить тебе. — Кто говорит о деньгах? Не оскорбляй меня. Не думал, что она из тех, кто откидывает свои волосы, но вот она здесь, перекидывает их через плечо, оскорбленная моим упоминанием о деньгах.