Рассмотрим следующую модель. Мозг может быть лучше развит в отношении “практической психологии” (понимания людей в плане психологических состояний), чем в отношении “практической физики” (понимания предметов в плане причинно-следственных связей и пространственно-временных отношений), или, наоборот, лучше развит в первом отношении и хуже во втором. Для целей этой заметки мы условно определим “мужской” тип мозга как свойственный людям, чьи способности в области практической физики превосходят способности в области практической психологии, а “женский” как обратный случай. Мозг тех людей, чьи способности в обеих областях примерно одинаковы, мы отнесем к когнитивно уравновешенному типу. Аутизмом называют психическое расстройство, имеющее сильную наследственную составляющую и характеризующееся аномалиями социального и коммуникативного развития, узостью интересов, склонностью к монотонной деятельности и ограниченностью воображения. Мальчики в четыре раза чаще девочек страдают аутизмом и в девять раз чаще страдают синдромом Аспергера (“чистой” разновидностью аутизма, не сопряженной с другими патологиями). Теперь я берусь показать, что аутизм и синдром Аспергера есть не что иное, как крайние проявления мужского типа мозга. Дети, страдающие аутизмом, показывают лучшие результаты, чем другие дети того же возраста, при прохождении тестов со спрятанными фигурами, более успешное решение которых среди здоровых испытуемых характерно для представителей мужского пола. При этом аутисты хуже здоровых детей справляются с тестами на социальные когнитивные способности, особенно если в этих тестах требуется приписывать другим людям то или иное психическое состояние (такие задания, в свою очередь, легче даются здоровым испытуемым женского пола, чем мужского). Более того, даже отцы и матери детей-аутистов демонстрируют в подобных тестах более “мужской” тип мозга по сравнению соответственно с отцами и матерями здоровых детей. Я полагаю, что это не случайно и что эти различия могут определяться связанными с полом процессами развития нервной системы. В среднем... 1) мужчины лучше женщин справляются с мысленным вращением образов, 2) но женщины лучше мужчин умеют находить два одинаковых изображения, 3) и женщины быстрее составляют списки слов, 4) мужчины точнее попадают в цель, 5) женщины успешнее распознают недостающие предметы, 6), 8) мужчины легче находят фигуры определенной формы, вписанные в сложный фон, 7) но женщины легче выполняют задания на ручную работу (например, вставляют палочки в отверстия доски), 9) женщины лучше считают, 10) но у мужчин сильнее развито математическое мышление. Теперь рассмотрим широко обсуждаемую в настоящее время тестостероновую модель зародышевого развития. Генотип XY мужского зародыша управляет ростом семенников, и примерно через восемь недель внутриутробного развития семенники оказываются сформированы и начинают выделять порции тестостерона. Неоднократно высказывалось предположение, что тестостерон может оказывать на развитие мозга существенное влияние, приводящее к тому, что уже у новорожденных можно наблюдать отчетливые половые различия в функциях мозга. По некоторым данным, новорожденные девочки дольше мальчиков фокусируют внимание на социальных стимулах, таких как лица и голоса, в то время как новорожденные мальчики сильнее девочек интересуются пространственными стимулами, такими как подвижные игрушки. Показано, что уровень тестостерона, регистрируемый во время внутриутробного развития, оказывает достоверное влияние на пространственные способности, тестируемые в семилетнем возрасте. Что касается двух упомянутых типов мозга, вопрос о том, какими именно структурами определяются различия между ними, остается предметом споров. Некоторыми исследователями показано, что у младенцев мужского пола кора правого полушария толще, чем у младенцев женского пола. Другие выяснили, что мозолистое тело у мальчиков меньше, чем у девочек (этим могут объясняться их лучшие речевые способности), и еще меньше у детей-аутистов. Имеются также данные, что препараты андрогенов улучшают пространственные навыки у испытуемых женского пола (а у самцов крыс кастрация приводит к ухудшению подобных навыков), что согласуется с представлением о мужском и женском мозге как результатах уровней соответствующих гормонов в крови во время критических периодов развития нервной системы. Согласно одной из теорий, люди образуют непрерывный ряд на шкале степеней развития мужского или женского типа мозга, на которой аутисты и люди с синдромом Аспергера представляют крайние формы мужского типа мозга. Многие вопросы пока остаются без ответа. Какие именно факторы приводят к тому, что у людей, занимающих крайнее положение на этой предполагаемой шкале, развивается аутизм? Связан ли он с ранними гормональными нарушениями? И если да, то определяются ли они генами? Что представляют собой крайние формы мужского мозга в нейробиологическом плане? И если некоторые отличия между полами связаны с особенностями развития нервной системы, какими эволюционными факторами было обусловлено формирование этого полового диморфизма? Глава четвертая. Переменчивый климат Мы не только действуем, но и чувствуем. Игра света и тени в ландшафте нашей психики определяется веществами, включающими и выключающими различные модули головного мозга и создающими различные формы активности мозга, проявляющиеся в виде настроения. Структуры лимбической системы посылают настойчивые сигналы страха или гнева, а кора больших полушарий отвечает на них, наполняя наше сознание эмоциями. Психологи иногда преднамеренно вызывают у пациентов эмоции, используя специальные наборы фотографий, изображающих кричащих от боли окровавленных жертв несчастных случаев, тонущих при наводнении или тех, кто зовет на помощь из окон горящих здании. В ходе одного эксперимента на большом экране одна за другой сменялись цветные фотографии этого рода, а ученые тем временем регистрировали физиологические реакции организма сидящего перед экраном испытуемого. У всех участников эксперимента эта процедура вызывала волнение. У них учащался пульс, повышалось кровяное давление, в кровь начинали поступать гормоны стресса. После показа испытуемых спрашивали, что они чувствовали, и те отвечали, что им было грустно, или страшно, или что их тошнило. Один или два признались, что испытали злорадство или возбуждение. Один из испытуемых, мужчина по имени Эллиот, ничего из этого не чувствовал. За несколько лет до эксперимента ему была сделана операция по удалению быстро растущей опухоли, располагавшейся в районе передней части мозга. Кроме опухоли пришлось удалить и большой фрагмент окружающей нервной ткани, и вместе с ним Эллиот потерял способность испытывать эмоции. Невролог Антониу Дамазью, занимавшийся этим пациентом, так описывает эту его особенность: “Он всегда сохранял самообладание и описывал все, что видел, как бесстрастный сторонний наблюдатель. Складывалось ощущение, что он сам не испытывал страданий... Он не подавлял внутренние эмоциональные отклики и не сдерживал скрытое волнение. Ему нечего было сдерживать: он вообще не волновался”1. Жизнь без радости и любви, без грусти и гнева должна показаться до невозможного скучной. Но можно подумать, что у нее все-таки есть одно преимущество перед жизнью, полной страстей. Человек, не испытывающий никаких эмоций, должен, вероятно, обладать одним непременным условием успеха — способностью рассуждать рационально даже в непростой ситуации. Если заблокировать или перерезать проводящие пути, ведущие из лимбической системы в кору больших полушарий, человек перестанет осознавать свои эмоции. Однако, оказывается, сама по себе способность рассуждать рационально не особенно полезна. Эллиоту потому и посоветовали обратиться к профессору Дамазью, что после операции он, казалось, не мог успешно заниматься вообще ничем. Его коэффициент интеллекта (IQ) остался таким же, каким был до операции, память была в порядке, его умение считать и логически мыслить нисколько не пострадали. Но он столкнулся с тем, что ему стало сложно принимать самые простые решения и доводить планы до полного осуществления. По утрам его приходилось убеждать встать с постели, а придя на работу, он мог впустую потратить день, пытаясь решить, с чего начать, или уделяя самое пристальное внимание какой-нибудь мелочи и пренебрегая по-настоящему срочными делами. Лишившись работы, он стал пускаться то в одно, то в другое сомнительное предприятие и в итоге обанкротился. Серия тестов на выявление поведенческих и нейропсихологических особенностей, в том числе опыт с демонстрацией устрашающих фотографий, в конце концов позволили найти источник неприятностей Эллиота: он потерял способность сознательно испытывать эмоции, а вместе с ней возможность оценивать и сопоставлять. Сталкиваясь с ситуацией, требующей решительных действий, он мог назвать весь спектр уместных реакций, но ни одна из них не казалась ему правильнее любой другой. Он не мог выбирать между ними. Он не “чуял нутром” и поэтому не воздерживался от ненадежных предприятий и не чувствовал инстинктивно, кому стоит доверять, а кому нет. Одна из причин, приведших его к банкротству, состояла в том, что он вошел в дело с человеком, явно не годившимся на роль делового партнера. При этом он знал, что такое нормальные эмоциональные реакции, и признавал, что его собственным реакциям чего-то не хватает. После просмотра фотографий страшных сцен, он сказал: “Я знаю, что это ужасно, но просто не чувствую ужаса”. Эмоциональные стимулы регистрирует миндалина. Осознанные эмоции создаются как импульсами, напрямую поступающими от миндалины в кору лобных долей, так и непрямым путем, проходящим через гипоталамус, который посылает гормональные сигналы по всему телу, вызывая в нем физические изменения, такие как сокращение мышц, повышение давления крови и учащение сердцебиения. Затем сведения об этих изменениях поступают по системе обратной связи обратно в мозг, в соматосенсорную кору, которая передает их в лобную долю, где они интерпретируются как эмоции. Это странное разделение знаний и чувств было вызвано тем, что в ходе операции у Эллиота были перерезаны некоторые нейронные связи, соединяющие вентромедиальную часть префронтальной коры, где происходит сознательное восприятие эмоций, и лимбическую систему — совокупность расположенных в глубине мозга бессознательных структур, где вырабатываются эмоции. Случай Эллиота и подобные ему показывают, в какой степени наше восприятие окружающего и поведение определяются происходящими в мозге процессами, которые мы даже не сознаем. Эти процессы, в свою очередь, во многом определяются чисто физиологическими реакциями. Слова, которые мы используем для описания эмоций, например “сердце кровью обливается”, “комок в горле” или “это такая головная боль”, отражают прямую связь между физиологическими состояниями нашего тела и ощущаемыми эмоциями. Влияние бессознательных эмоций на наши решения продемонстрировал Антониу Дамазью в эксперименте с “нечестной” карточной игрой. Имелись две колоды карт, одна из которых (втайне от испытуемых) была подтасована так, чтобы увеличивать шлнсы на выигрыш тех, кому сдавали карты из этой колоды. Преимущества, которые давала эта колода в каждой конкретной игре, были слишком малы, чтобы испытуемые могли заметить их. Но когда через некоторое время им предложили выбирать, из какой колоды им будут раздавать карты, здоровые люди чаще выбирали подтасованную колоду, руководствуясь слабыми физиологическими сигналами. Однако такие, как Эллиот, выбирали любую из двух колод с одинаковой вероятностью: на их решение интуиция повлиять не могла. Эмоции играют ключевую роль в формировании наших нравственных оценок. Мы склонны считать нравственность одним из величайших достижений человечества, чем-то неизмеримо далеким от законов инстинктивного поведения низших животных. Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что значительная часть того, что мы считаем решениями, продиктованными соображениями нравственности, на самом деле не что иное, как простые эмоциональные рефлексы. Есть один мысленный эксперимент, который очень любят философы, занимающиеся вопросами этики, и который можно использовать, чтобы разобраться в глубоко сидящих в нас предубеждениях, проявляющихся, когда мы судим о человеческих поступках. Вот один из вариантов. Представьте себе, что вы у железной дороги. Вы смотрите в одну сторон) и видите, что в отдалении по шпалам идут пятеро пешеходов. По какой-то причине (они или слишком увлечены беседой, или абсолютно глухи, или просто непроходимо глупы) они ничего вокруг не замечают и не могут заметить. Рядом с вами находится развилка, где поезд может свернуть на боковой путь. И на этом боковом пути вы видите одинокого шестого пешехода, также идущего по шпалам и также по какой-то причине ничего не замечающего. Сейчас стрелки на развилке установлены так, чтобы поезд пошел по основному пути, и, посмотрев в противоположную сторону, вы с ужасом видите, что к развилке приближается поезд. Более того, вы видите, что машинист уснул и нет никакой надежды, что он заметит людей на рельсах и успеет остановить состав. Так что если ничего не предпринять, пятеро пешеходов погибнут. А кое-что сделать вы, оказывается, можете: прямо перед вами рычаг для перевода стрелок. Вы можете перевести стрелки, чтобы поезд поехал по боковому пути, и спасете пять жизней. Однако тем самым вы обречете на неминуемую гибель пешехода на боковом пути. Что делать? Большинство людей решает, что с нравственной точки зрения следует перевести стрелки и спасти пятерых, несмотря на то, что придется убить ни в чем не повинного шестого. Но одно остроумное изменение условия позволяет убедиться, что эмоции могут легко взять верх над этим рациональным суждением. Представьте, что вы стоите не возле железной дороги, а на перекинутом через нее мосту и в компании еще одного, довольно толстого наблюдателя смотрите на пятерых пешеходов, идущих по шпалам. Вы видите, как к пешеходам приближается поезд, и точно знаете, что если вы ничего не сделаете, они погибнут. Но на сей раз у вас нет под рукой рычага, и вы понимаете, что единственный способ спасти несчастных состоит в том, чтобы сбросить толстяка рядом с вами на рельсы. Он достаточно тяжел, чтобы поезд, врезавшись в него, остановился, не доезжая до пешеходов, но сам толстяк при этом неминуемо погибнет. Принципиально эта ситуация не отличается от предыдущей: вы можете спасти пятерых, убив одного. Казалось бы, правильным поступком было бы сбросить толстяка на рельсы. Но при подобном условии находится гораздо меньше людей, согласных, что так и следует поступить. Перевод стрелок, позволяющий спасти больше людей, чем погубить, мы считаем оправданным, потому что наш поступок отделен от его последствий. Однако возможность добиться в точности того же, своими руками убив человека, производит на нас отталкивающее впечатление. Такой поступок представляется нам неправильным не из-за действия, которое он окажет на других людей (с толстяком и с шестым пешеходом случится примерно одно и то же), и не из-за того, что он приведет к другим результатам, а из-за того, что мы “нутром чуем”, что это неправильно. Людям с повреждениями вентромедиальной коры, таким как Эллиот, подобные затруднения не свойственны. Им представляется одинаково правильным перевести стрелки в первом случае и столкнуть толстяка на рельсы во втором. Эти действия кажутся им равнозначными, каковыми они и являются в смысле последствий. Более того, у нас есть основания считать, что хотя суждения таких людей и могут показаться нам бессердечными, они все-таки ближе к тем абсолютно рациональным решениям, которые в идеале должен принимать судья, выносящий приговор. Психопатия Люди, подобные Эллиоту, лишены инстинктивного “чувства” правильного и неправильного (каким бы несовершенным это чувство ни было), при этом обычно им не свойственны поступки, которые расцениваются как антиобщественные. Они не испытывают не только негативных эмоций, когда сталкиваются со страданиями других людей, но и позитивных эмоций, когда причиняют вред другим людям для собственной выгоды. Психопатам же, напротив, как будто только и надо, чтобы причинять другим страдания. Психопаты, как и люди с повреждениями вентромедиальной области префронтальной коры, отличаются от здоровых людей нехваткой эмоций, имеющих социальное и моральное значение: сопереживания, чувств вины, раскаяния, стыда. Но в отличие от таких, как Эллиот, у них есть сильные побуждения к действиям. (Побуждения к действиям связаны с химическими и электрическими сигналами, которые дают нам чувства теплоты и вдохновения, когда мы протягиваем руку помощи, и отвращают нас от нечестных поступков и нарушения общепринятых норм.) В отличие от нормальных людей, у психопатов главным побуждением служит стремление к собственной выгоде. Им не хватает общественно полезных эмоций, которые могли бы ослаблять это стремление, и они ведут себя аморально: лгут, мошенничают, запугивают, угрожают, чтобы добиться своих целей. Они знают, что поступают неправильно, но их это не тревожит. К счастью, по данным стандартных диагностических тестов, психопаты встречаются довольно редко: в эту категорию попадает один человек из примерно двухсот. Однако среди преступников, сидящих в тюрьмах, доля психопатов гораздо больше2. Кроме того, они нередко занимают руководящие должности в иерархически устроенных организациях, где агрессивность и готовность перешагнуть через другого помогают им пробиваться наверх. Хотя психопатия связана с преступлениями, достаточно интеллектуальным психопатам, занимающим высокое положение в обществе, редко приходится прибегать к противоправным действиям. Человек, лишенный совести, может и вполне законным путем добиваться богатства, власти, успеха. Томограммы головного мозга психопатов заставляют предположить, что их поведение может быть отчасти связано с нарушениями работы миндалины. Когда ряд страшных фотографий, изображающих сцены насилия, показывают здоровому человеку, его миндалина бурно реагирует на это (слева), в то время как у психопата демонстрация тех же фотографий не вызывает почти никакого отклика (справа). Что есть эмоция? Что представляют собой эмоции, в столь высокой степени определяющие наши поступки? Мы думаем об эмоциях как о чувствах, но называть их чувствами не совсем правильно, потому что слово “чувство” описывает лишь часть этого загадочного явления — ту часть, которую мы и вправду чувствуем. Но эмоции, по сути, представляют собой не столько чувства, сколько набор присущих организму механизмов выживания, выработанных эволюцией, чтобы отвращать нас от того, что может быть для нас опасно, и подталкивать к тому, что может быть нам полезно. Психическая составляющая эмоции (чувство) — это дополнительное усложнение лежащего в основе базового механизма. Джозеф Леду из Нью-Йоркского университета пишет, что чувство для эмоции — это лишь “дополнительное украшение, как глазурь для торта”. Эмоции вырабатываются в лимбической системе, в частности, в миндалине — небольшом участке мозга в глубине височных долей. Информация, поступающая от органов чувств, передается на обработку в разные отделы мозга параллельными путями. Кратчайший ведет в миндалину, где оценивается значение этой информации. Если она требует нашего внимания (угроза или что-либо, суляшее выгоду), миндалина реагирует, вызывая физиологические изменения, побуждающие нас к действию. Затем полученная информация, “окрашенная” данной оценкой, передается в кору лобных долей для дальнейшей обработки. Одновременно эта информация поступает и непосредственно в кору лобных долей, так что мыслящая часть мозга получает как бы двойное послание. Сведения, поступающие непосредственно от органов чувств, могут сообщать: “Приближается нечто крупное, покрытое шерстью, с длинными зубами”, в то время как сведения из миндалины гласят: “Берегись! Приближается нечто крупное, покрытое шерстью — ПЛОХО”. Организм тем временем уже начинает спасаться бегством. Миндалина способна вызывать лишь ограниченный набор реакций: по сути, оно может подготовить тело к тому, чтобы приближаться, убегать, драться или подчиняться. Сами по себе физиологические изменения, происходящие при этом в организме, для конкретных стимулов не специфичны. Например, существует множество стимулов, вызывающих выброс адреналина, который, в свою очередь, вызывает нервную дрожь, мурашки по коже, задержку дыхания и мышечное напряжение. Когда эти реакции обращают на себя внимание нашего сознания, оно трактует их в свете того, что ему уже известно о текущем положении дел. Порядок реакций может быть таким: “Похоже, мне стоит разгневаться. — Точно! Кажется, я что-то чувствую. — Наверное, это гнев”. Хотя фоновая окраска эмоционального состояния определяется узким кругом физиологических реакций (по сути, означающих “хорошо” либо “плохо”), в коре лобных долей эти реакции могут смешиваться, образуя почти неограниченный набор настроений. Миндалина располагается в глубине височной доли каждого полушария. Она постоянно “пробует на вкус” поступающие сведения, оценивая их значение, и реагирует на них выработкой соответствующих эмоций. Человеческие эмоции чем-то похожи на цвета: первичных эмоций, судя по всему, немного, и широкий круг их более сложных производных создает смешение первичных ингредиентов в разных пропорциях. Возьмем, например, “удовольствие с оттенком чувства вины, окрашенное привязанностью и раздражением”, которое можно почувствовать, получив открытку с поздравлениями по случаю дня рождения от друга, которого вы сами недавно не стали поздравлять. В самом виде открытки нет ничего, что могло бы вызвать такую реакцию. Она возникает лишь тогда, когда, узнав почерк, вы запускаете сложный поток связанных с вашим другом мыслей и воспоминаний, поставляющих ингредиенты для эмоциональной реакции. В частности, вы вспоминаете день рождения вашего друга и свое решение не посылать ему открытку, что вызывает у вас чувство вины, которое, в свою очередь, представляет собой смесь страха (боязни наказания) и отвращения (к самому себе). Все это происходит на фоне воспоминаний о вашей дружбе с этим человеком, благодаря которой сюда добавляется привязанность — умеренная форма любви. Вы можете также вспомнить, почему не отправили открытку: вы были слишком заняты. Отсюда раздражение — мягкая форма гнева. Сложите все вместе, хорошенько перемешайте, и вы получите сложный набор эмоций. Есть основания полагать, что подобное доступно только человеку, но не другим животным. Но даже это еще не готовое блюдо. Чтобы эмоции работали как механизм выживания, они должны находить выражение, а для этого требуется еще один раунд когнитивной обработки информации. Внешние проявления эмоций требуют определенных действий от тела. Это могут быть рыдания, хмыканье, бегство или просто прибавление слегка язвительного оттенка к нейтральному по содержанию устному сообщению. Внешние проявления эмоций