Массовый наплыв колорадского жука Американцы в представлении советской пропаганды и советских людей выделывали ужасные вещи. Одной из самых изощренных их выдумок было распространение колорадского жука. Этого полосатого желто-черного вредителя действительно в начале XIX века обнаружили в Скалистых горах в Америке. Но тогда никто и предположить не мог, какое ему предстоит будущее. Колорадский жук — очень неприятный вредитель, который, спустившись со Скалистых гор, вдруг обнаружил поля картофеля и с тех пор питается в основном именно этим продуктом. Сегодня он распространен в США практически во всех штатах, кроме Аляски, Калифорнии, Гавайев и Невады, а в Азии и Европе его находят на площади более 16 миллионов квадратных километров. Еще в 1871 году один американский энтомолог предупреждал европейцев об опасности колорадского жука, а в 1875 году Франция, Германия, Бельгия и Швейцария запретили ввоз американской картошки, опасаясь вредителя. Возможно, он попадал в Европу и раньше, но в XIX веке картошку ели мало — она считалась едой «бедняков и каторжников». Но когда картофель стал превращаться в одно из самых любимых блюд по всему миру, колорадский жук начал встречаться все чаще. Бороться с ним сложно — в одной только Великобритании его «уничтожали» 163 раза, а он возвращался снова. Появлению жуков на европейской территории способствовали и войны — как только появлялись американские войска, рядом с их военными базами находили жуков. Можно предположить, что солдат кормили картофелем, привезенным из Америки, и жуки со складов выбирались «на волю». После Второй мировой войны они с легкостью освоились в разоренной Европе, в частности в тех местах, где стояли уже советские войска. И тут началось. «Докладная записка министра сельского хозяйства СССР И. А. Бенедиктова секретарю ЦК ВКП(б) М. А. Суслову об опасности распространения колорадского картофельного жука 28.06.1950 Колорадский картофельный жук — один из самых опасных вредителей культуры картофеля. Кроме того, он повреждает томаты, баклажаны и перец. К началу Второй мировой войны колорадский жук был повсеместно распространен в США, Канаде, во Франции, Бельгии, в западной части Германии, в некоторых районах Италии, в Голландии и Швейцарии, а за годы войны завезен на территорию Австрии, Чехословакии, Польши, Венгрии и Югославии. Колорадский жук особенно широко распространился за годы войны на территории Германии. В 1946-1949 гг. советская военная администрация широко проводила мероприятия по борьбе с колорадским жуком в советской зоне оккупации Германии, добилась такого положения, при котором очаги колорадского жука были сведены к минимуму, а в землях, прилегающих к Польше, почти полностью ликвидированы. В то же время американские, английские и французские оккупационные власти почти никаких истребительных мер против колорадского жука не проводили, создав этим крайне благоприятные условия для массового размножения и распространения жука и постоянного заражения районов Германской Демократической Республики, прилегающих к западным зонам оккупации Германии. Из этих пограничных районов жук постоянно залетает и во многие другие районы Германской Демократической Республики, сводя на нет результаты крайне напряженной и дорогостоящей работы по истреблению жука, проводимой населением в республике». Интересно, почему советская военная администрация боролась с жуком, а американские, английские и французские оккупационные власти проглядели эту опасность, тем более что американцы уж должны были знать о колорадском жуке. Ответ дается дальше: «Создавая благоприятные условия для массового размножения колорадского жука, американцы одновременно проводят злодейские акты по сбрасыванию жука в массовых количествах с самолетов над рядом районов Германской Демократической Республики и в районе Балтийского моря в целях заражения жуком и Польской республики. В Министерство сельского хозяйства СССР ежедневно поступают сведения о массовом наплыве колорадского жука из Балтийского моря к берегам Польской республики. Это, несомненно, является результатом диверсионной работы со стороны англо-американцев». Итак, оказывается, американцы сбрасывают жуков с самолетов и специально заражают те государства, в которых установилась советская власть. Хотелось бы, конечно, узнать, сколько американских самолетов могло себе позволить в 1950 году пролететь над территорией ГДР и Польши. Да к тому же, очевидно, совсем низко, как летают «кукурузники», опыляющие поля. Еще более интересно, как далеко могут заплывать колорадские жуки, если речь идет уже о «массовом наплыве»? Они жуки-амфибии? И наконец, если жуки попадают на территорию ГДР, кто помешает им потом перебраться в ФРГ, на территорию, контролируемую американцами, а оттуда уже и во все страны НАТО? Наверное, эти мысли приходили кому-то в голову уже тогда, но вряд ли их решались высказывать вслух. И истории о страшных колорадских жуках, которых нам подбрасывают американцы, постоянно множились. В той же записке министра сельского хозяйства предлагались замечательные меры по борьбе с жуком. Там не было ни слова о возможных способах его уничтожения, о тех химикатах, которые нужно применять. Нет, борьба с колорадским жуком оказывалась исключительно идеологической: «1. Опубликовать в газетах „Правда“, „Известия“ и „Социалистическое земледелие“ статьи с освещением в них опасности, возникшей от колорадского жука, и особенно фактов злодейского распространения жука американцами; 2. Опубликовать подобного рода статьи через Пресс-бюро для всех республиканских, областных и районных газет; 3. Издать массовым тиражом брошюру и красочный плакат о колорадском жуке с освещением фактов о распространении вредителя в свете материалов, опубликованных в советской центральной прессе». Достаточно посмотреть на эти меры, которые предлагает, напомню, министр сельского хозяйства, чтобы понять, что ведется не сельскохозяйственная, а идеологическая кампания. Колорадские жуки, безусловно, были. Они, безусловно, наносили большой вред полям. Они, безусловно, пришли в Европу из Америки. И этих фактов оказалось достаточно для того, чтобы развернуть совершенно фантастическую пропаганду, показывающую жуков как настоящий отряд американских диверсантов. На немецких, польских, советских карикатурах жуки маршируют с оружием, получают задание в Белом доме лично от президента США Трумэна и от западноевропейских политиков и даже оказываются на американском флаге вместо звезд. Им приписывали такую же разрушительную силу, как и атомной бомбе: «Американские кандидаты в преступники атомной войны сегодня показали образец того, что они готовят человечеству. Только душегубы могут прибегнуть к такому ужасу, как преднамеренное уничтожение мирного человеческого труда, уничтожение урожая колорадским жуком». Бесконечные статьи и карикатуры намертво связали фантастический вред от колорадского жука с Соединенными Штатами. Про жука уже и забыли, а вот связка «США — опасность» закрепилась хорошо. Глава 6. Кемерово Когда 27 марта 2018 года жители Кемерова собрались на площади и потребовали от властей назвать им точную цифру погибших при пожаре в торговом центре «Зимняя вишня», к микрофону прорвалась женщина из толпы и закричала: «Не вздумайте оглашать, сколько погибло. У нас здесь мормонов куча, американцев. Не радуйте их, пожалуйста. Не надо им радость такую приносить». Когда ей стали возражать, то она воскликнула: «Вы хотите америкосов порадовать? Они радуются, что нас настолько меньше стало!» С ее безумной точки зрения, мормоны, которые стараются всеми силами строить свою жизнь в соответствии с библейскими принципами, будут радоваться гибели людей. Здесь американцы еще не подожгли сами «Зимнюю вишню», но раз им это приносит такую радость, то до мысли о том, что неисправная проводка и построенный с нарушениями торговый центр были сделаны по заказу Белого дома, уже недалеко. Можно, наверное, даже пожалеть эту женщину, живущую в состоянии постоянной паранойи, но ведь она не одна такая. Губернатор Аман Тулеев про мормонов не говорил, но зато назвал людей, собравшихся на площади, бузотерами и тоже быстро нашел тех, на кого можно было попытаться переключить внимание общества: «На горе людском вся оппозиционная сила в момент приехала: идут по домам, идут на предприятия, которые рядом расположены, в жилой сектор». Количество жертв в «Зимней вишне» оказалось таким, как говорили власти, — 60 человек, а не сотни, о которых твердили на площади несчастные, отчаявшиеся люди. Вряд ли можно осудить кого-то из них за иногда странные вещи, которые они выкрикивали в те жуткие часы. Но характерно, что никто не верит официальным сообщениям. Все предполагают, что на самом деле есть какая-то другая правда, которую от нас скрывают. В такой обстановке легко убедить людей в том, что вокруг них орудуют вредители, шпионы, циничные оппозиционеры и бессердечные мормоны. Врагов ищут повсюду. Можно сказать, что люди — и далеко не только в нашей стране — чуть ли не ждут, чтобы им наконец указали на тех злодеев, которые угрожают им и их близким. Часть 2. Патриотическая Глава 7. «Россия — родина слонов» Давным-давно ходил анекдот, как в разных странах выпускали книги о слонах. Французы напечатали книжку «Секс у слонов», немцы — многотомное издание с научным аппаратом «Все о слонах», а русские — «Россия — родина слонов». И хотя сегодня слегка остыл пыл, с которым доказывается, что все на свете, от закона сохранения массы до радио, открыли или изобрели русские, но сама мысль о том, что Россия во всем лучше всех, продолжает победно шествовать по страницам газет и журналов и по экранам компьютеров. Казалось бы, это естественно — всем своя родина кажется лучше всех. Но есть разница — любить свою страну больше других или же считать, что она лучше всех. Историк Петр Пекарский в своей книге «Наука и литература в России при Петре Великом» писал: «Бывши в Лейдене, Петр не преминул посетить другую медицинскую знаменитость того времени — доктора Бэргавена (Boerhaven) и осматривал также анатомический театр. Сохранилось известие, что там царь долго оставался перед трупом, у которого мускулы были раскрыты для насыщения их терпентином. Петр, заметив при том отвращение в некоторых из своих русских спутников, заставлял их разрывать мускулы трупа зубами». Зачем Петр Алексеевич так поступил? По той же причине, по которой он заставил бояр в России изучать анатомию и по которой он создал Кунсткамеру и учредил множество школ, приглашал европейских ученых в Россию. Его буквально сжигало желание любыми способами сделать так, чтобы Россия догнала Европу. «Наш народ, яко дети, неучения ради, которые никогда за азбуку не примутся, когда от мастера не приневолены бывают», — говорил он. И вот уже был построен Петербург, в России появились свои ученые, художники, инженеры, но мысль о том, что Россия отстает от Европы, не давала покоя многим. В России сохранялось крепостное право, тогда как в западных странах крестьяне уже давно были свободны, в России плохо развивалась промышленность, а российский государственный строй безнадежно устарел. Крах, который Россия потерпела в середине XIX века в Крымской войне, показал, что она неспособна противостоять развитым, индустриальным державам. Это было понятно многим — и революционерам, жаждавшим свергнуть царскую власть, и либералам, пытавшимся постепенно проводить реформы и модернизировать устаревший государственный аппарат и экономику, и даже самим царям — независимо от того, признавались они в этом публично или нет. Не случайно Николай I сказал: «Нет сомнения, что крепостное право в нынешнем его у нас положении есть зло, для всех ощутимое и очевидное. — Однако тут же продолжил: — Но прикасаться к оному теперь — было бы злом, конечно, еще более гибельным». Параллельно с этими вполне понятными и резонными взглядами формируются и другие, суть которых можно выразить просто: «Россия лучше всех». Граф Бенкендорф, глава III отделения и шеф жандармов при Николае I, сформулировал это так: «Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается до будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение». Чем же так удивительно, великолепно и поразительно существование России с точки зрения Александра Христофоровича Бенкендорфа? Тем, что здесь не происходит революций, нет гильотины и все, за исключением небольшой кучки отщепенцев, начитавшихся западных книжонок, полны уважения к принципам «православия, самодержавия, народности». Европу середины XIX века сотрясали восстания и революции, а в России царила тишина. В 1835 году, через четыре года после подавления Польского восстания, Николай I приехал в Варшаву и жестко заявил встречавшей его делегации, что он не верит в их приветствия. «Среди всех смут, волнующих Европу, и среди всех учений, потрясающих общественное здание, Россия одна остается могущественною и неприкосновенною. Поверьте мне, господа, принадлежать России и пользоваться ее покровительством есть истинное счастье. Если вы будете хорошо вести себя, если вы будете выполнять все свои обязанности, то моя отеческая попечительность распространится на всех вас и, несмотря на все происшедшее, мое правительство будет всегда заботиться о вашем благосостоянии. Помните хорошенько, что я вам сказал». Примерно в то же время, когда Николай бросал свои слова в лицо людям, чью страну он растоптал, другие люди в России тоже размышляли о том, что наша страна не похожа на другие, и в этом ее преимущество. Для славянофилов настоящая Россия существовала до того, как Петр исказил, переломил путь ее развития и придал российской жизни не характерные для нее формы. Иван Киреевский, один из вождей славянофилов, в своей статье «О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России» писал: «Христианство пришло на Запад через учение римской Церкви; в России оно основано на светильниках Церкви православной. Богословие на Западе имеет характер рассудочной отвлеченности — в православии оно сохранило внутреннюю цельность духа; там раздвоение сил разума — здесь стремление к их живой совокупности; там схоластические и юридические университеты — в древней России молитвенные монастыри, сосредоточившие в себе высшее знание; там рассудочное и школьное изучение высших истин — здесь стремление к их живому и цельному познаванию; там государственность происходит от насилий завоевания — здесь из естественного развития народного быта; там враждебная разграниченность сословий — в древней России их единодушная совокупность; там искусственная связь рыцарских замков — здесь согласие всей земли; там собственность как основание гражданских отношений — здесь собственность как выражение отношений личных; там право как справедливость внешняя — здесь внутренняя; там революция — здесь естественное возрастание быта; там щеголеватость роскоши и искусственность жизни — здесь простота; там внутренняя тревожность духа при рассудочной уверенности в своем нравственном совершенстве — у русского глубокая тишина и спокойствие внутреннего самосознания при постоянной недоверчивости к себе и при неограниченной требовательности нравственного усовершенствования; одним словом, там — разделение духа, в России — стремление к цельности бытия внутреннего и внешнего». Короче говоря, Запад живет разумом, рассудком, а Россия — душой и чувством, и понятно, какой из этих вариантов представлялся Киреевскому более правильным. Вот в чем заключается преимущество России перед Западом — здесь не было университетов и рыцарских замков, не было собственности как основы гражданских отношений, не было четкой «внешней» системы права, не было революций. Славянофилов часто упрекали в том, что их взгляды как-то очень сильно напоминали взгляды Бенкендорфа и других находившихся у власти. Те обижались и возражали, что они хотят отмены крепостного права и им совсем не нравится власть в том виде, в котором она существовала в эпоху Николая I. Были и другие деятели, которых совсем уж трудно назвать единомышленниками власти, но в вопросе об «особом пути России» их позиции неожиданным образом сближаются. Среди российских революционеров середины XIX века довольно быстро распространялись социалистические взгляды. Но что такое социализм? Общество без частной собственности, в котором люди трудятся совместно, живут все вместе в больших, светлых домах, а управляют ими люди, вызывающие всеобщее уважение. Вспомним четвертый сон Веры Павловны из романа «Что делать?». Именно такой рай на земле там описан. «Здание, громадное, громадное здание, каких теперь лишь по нескольку в самых больших столицах, — или нет, теперь ни одного такого! Оно стоит среди нив и лугов, садов и рощ. Нивы — это наши хлеба, только не такие, как у нас, а густые, густые, изобильные, изобильные. Неужели это пшеница? Кто ж видел такие колосья? Кто ж видел такие зерна? Только в оранжерее можно бы теперь вырастить такие колосья с такими зернами. Поля — это наши поля, но такие цветы теперь только в цветниках у нас. Сады, лимонные и апельсинные деревья, персики и абрикосы, — как же они растут на открытом воздухе? О, да это колонны вокруг них, это они открыты на лето; да, это оранжереи, раскрывающиеся на лето. Рощи — это наши рощи: дуб и липа, клен и вяз, — да, рощи те же, как теперь; за ними очень заботливый уход, нет в них ни одного больного дерева, но рощи те же, — только они и остались те же, как теперь. Но это здание, — что ж это, какой оно архитектуры? Теперь нет такой… Это лишь оболочка здания, это его наружные стены; а там, внутри, уж настоящий дом, громаднейший дом: он покрыт этим чугунно-хрустальным зданием, как футляром; оно образует вокруг него широкие галереи по всем этажам. Какая легкая архитектура этого внутреннего дома… а окна огромные, широкие, во всю вышину этажей!.. Но какие это полы и потолки? Из чего эти двери и рамы окон? Что это такое? Серебро? Платина? Да и мебель почти вся такая же, — мебель из дерева тут лишь каприз, она только для разнообразия, но из чего ж вся остальная мебель, потолки и полы?.. Эта металлическая мебель легче нашей ореховой. Но что ж это за металл? Ах, знаю теперь, Саша показывал мне такую дощечку, она была легка как стекло… да, Саша говорил, что, рано или поздно, алюминий заменит собой дерево, может быть, и камень. Но как же все это богато! Везде алюминий и алюминий, и все промежутки окон одеты, огромными зеркалами. И какие ковры на полу!.. И повсюду южные деревья и цветы; весь дом — громадный зимний сад». Эта утопия Чернышевского, столько лет вызывавшая то ярость, то истерический хохот школьников, должна была реализоваться в России — недаром автор подчеркивает: это наши нивы, это наши рощи. Но здесь скоро все будет не так, как теперь, все будет богато, роскошно, светло — огромные окна, зеркала, современно — все из алюминия (вот ужас), и живут там прекрасные, свободные, в основном молодые люди, стариков мало, потому что «здесь очень поздно становятся ими. Здесь здоровая и спокойная жизнь, она сохраняет свежесть». Этот прекрасный дворец, населенный радостными людьми, Чернышевский придумал не сам. Он прочитал о нем в сочинениях французского философа Шарля Фурье. Называется такой дворец, в котором должна была поселиться целая коммуна, — фаланстер. И это Фурье придумал, что фаланстер будет жильем для примерно четырехсот семей, и даже подсчитал, что людей, значит, там будет примерно 1600-1800, это соответствовало его представлению о различных характерах и темпераментах, которые все должны были быть представлены в коммуне-фаланге. И окружен фаланстер будет цветами и фруктовыми садами, и будут там огромные окна и теплые комнаты. Но вот только Фурье, как житель страны с уже достаточно развитой промышленностью, предполагал, что объединяться в фаланги и строить фаланстеры будут в основном рабочие — те, кому во Франции в XIX веке жилось тяжелее всех. Философ даже дал объявление в газете, что будет каждый день в определенный час сидеть дома и ждать, чтобы к нему пришел какой-нибудь богатый человек и дал денег на устройство фаланстера. Впрочем, когда Чернышевский, сидя в Петропавловской крепости, писал свой роман, на Западе идеи Фурье уже объявили утопическими. Там появились другие социалисты, которые собирались строить социализм, не призывая богачей, а в результате революции. Маркс и Энгельс уже написали свой «Манифест коммунистической партии» и бросили лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Пролетарии. Рабочие. А в России Чернышевский и другие революционеры его времени не хотели и не могли подхватывать этот лозунг. По очень простой причине — рабочего класса-то в России в середине XIX века почти не было. Кого призывать? Других угнетенных — крестьян. А почему они должны послушать революционеров? Как раз потому, о чем писали совсем не революционно настроенные славянофилы, — потому что в России «нет собственности как основы гражданских отношений». Таким образом то, что было признаками отсталости — неразвитость промышленности, слабые представления о собственности, преимущественно аграрное население, — вдруг превращается в огромную удачу. Чего хотят социалисты? Уничтожить частную собственность. А в России у большинства населения частной собственности и так нет. Если отнять у помещиков землю и передать ее крестьянам, то они, конечно же, не захотят превращать ее в частную собственность, будут обрабатывать ее общинно, соборно, совместно. Чем не социализм? Свергнуть царя и помещиков — и социализм на дворе. Не то что на этом вроде бы развитом, богатом промышленном Западе. Там же есть богатая буржуазия, частная собственность, и революционерам придется бороться с ней. А в России, оказывается, бoльшая часть населения, которая и слова-то «социализм» никогда не слышала, — на самом деле в глубине души социалисты. Получается, что в России XIX века и власть, и бoльшая часть образованного общества понимали, что Россия отстает от Запада, но упорно, пусть и по разным причинам, считали это отставание преимуществом. Вот ведь как всех уязвил Петр Алексеевич со своими разгрызанием мускулов и стрижкой бород. Он так усиленно и энергично вбивал в русскую культуру представление о том, что Россия — отсталая, глупая, темная, что ему очень многие поверили, но только поменяли плюс на минус. Так часто бывает: когда человеку долго говорят, что он глупый, или хулиган, или ленивый, он в конце концов начинает соглашаться. А потом даже начинает гордиться — да, я глупый, и поэтому я лучше вас, мудрецов, да, я хулиган, у меня душа воли просит, да, я ленивый, просто я не гонюсь за наживой. Вот и жители России стали находить разные приятные и утешительные объяснения российской отсталости — зато революций нет, зато все в Бога верят, зато у нас душа русская, зато мы быстрее всех перейдем к социализму. И сегодня находят, и делают это намного агрессивнее не только чем социалисты и славянофилы, но даже, пожалуй, и чем граф Бенкендорф. * * * Владимир Мединский в своей книге «Мифы о России» назвал одну главу «Как нас спаивали и спаивают». Оказывается, пьянство российское совсем не такое страшное, как все думают. Вина-то мы пьем намного меньше, чем во Франции и других странах. И разнообразные напитки на спирту придумали задолго до Дмитрия Ивановича Менделеева, так что нечего нам гордиться изобретением водки. Господин Мединский известен своим не слишком добросовестным отношением к источникам. А уж если надо доказать, что в России никогда не пьянствовали, то тут можно пойти на что угодно. «Скворцов, Соловьев и Ключевский, Татищев и Костомаров, посвятив жизни вятичей и кривичей целые тома, не углядели в ней ни лубочной радости, ни бытовой легкости. Тяжелый труд, суровый климат, дань князьям и частые усобицы».