– Да так, по случайности… – сказал Мазур. – А где все? Что-то тишина вокруг… – Верочка с Вадимом на пляж пошли. А Костя с Колей – к Гоше, домашнее винцо в который раз пробовать. Вот минут пять, как ушли. Ждали они тебя, ждали… Они тоже поздненько вернулись, но за полночь, а не к утру или там за полдень. Просили, как ты появишься, к ним и идти, – она присмотрелась к Мазуровой правой руке. – Кирюш, а ты что, по Жоркиному примеру начал кольца в полкило таскать? Ты ж ученый, интеллигент, тебе не идет. – Да вот, чисто случайно в домино выиграл… – сказал Мазур, разворачиваясь к калитке. Вот теперь он держался совершенно иначе – в отличие от безвреднейшей Жульки, к Равшану следовало отнестись со всей серьезностью. Подпрыгнул, ухватился за гребень высокого забора, подтянулся и заглянул во двор. Порядок. Равшан не просто сидел на цепи – пребывал взаперти в своей здоровенной конуре – вход надежно задвинут вставленной в пазы толстой доской, какую и Равшану не проломить. На веранде никого не было – значит, засели в доме. В такую-то жару? Странно… Странность номер два он обнаружил с первого взгляда – стол, за которым устроились все трое, накрыт был со свойственным Боцману хлебосольством, но спиртного на нем не было вообще – только большая бутыль со знаменитым черешневым морсом, который делала молодая жена Боцмана. Лаврик демонстративно глянул на часы: – Тринадцать двадцать семь… Неплохо погуляно, – и тут же зорким взглядом зацепился за перстень на пальце Мазура. – Еще интереснее. Где ты этакую шайбу раздобыл? – Да так, есть места, – сказал Мазур, ломая голову, как бы непринужденно и ловко выманить их из дома Боцмана, чтобы обговорить случившееся. – Дай позырить, – Лаврик покачал перстень на ладони. – Грамм пятьдесят. И золото, похоже, не самоварное. Неужто на улице нашел? – Персидская княжна на память подарила, – сказал Мазур. – Княжны – они такие, – сказал Боцман как ни в чем не бывало. – Помню, в пятьдесят котором-то мне мадагаскарская принцесса не просто золотой браслет в полкило презентовала, но еще и в законные мужья звала. Только оказалось, что законных мужей у нее по штату уже трое. Ну, негоже было бравому советскому боцману четвертым по штатному расписанию мужем становиться, пусть даже и у принцессы, пришлось потихоньку на коробку ускользать… – Оно, конечно, травите вы оба в лучших флотских традициях, только, сдается мне, не время байки запускать. Во-первых, такие гайки по улицам не валяются, а во-вторых, я ее целых три раза видел на пальце у вертопраха Жорки. А поскольку уходил ты не с Жоркой, а с той красоточкой, делаю вывод: случилось что-то такое… нестандартное. Так что садись, налей морсику и рассказывай все подробно. Мазур вовсе не покосился в сторону Боцмана – просто чуть-чуть повел глазами в его сторону, – но Лаврик, конечно же, и это заметил. Сказал серьезно: – Ты гримасы не строй… Скажу по секрету: при дяде Гоше можешь говорить так же открыто, как с любым из нас. Поскольку, знаешь ли, дядя Гоша изрядным доверием облечен. Боцман выпрямился и отчеканил: – Благодарю за доверие, товарищ капитан-лейтенант! Удивление Мазура прошибло нешуточное – но тут же схлынуло, и ему на смену пришли трезвые деловые мысли. Дядю Гошу он явно встретил здесь впервые в жизни, так что никак не мог с ним сталкиваться ни в курсантские времена, ни позже – столь колоритного персонажа не забудешь, как ни старайся. А капитан-лейтенанта Лаврик получил два месяца назад, чуть ли не перед самыми Ахатинами. Ребус? Очень возможно, никакой не ребус. Моментально всплыл насквозь знакомый термин. Действующий резерв… Лодочная станция, коей дядя Гоша заведует, ничуть не похожа на убогое заведение при какой-нибудь среднерусской турбазе с десятком сдающихся напрокат обшарпанных лодок с расхлябанными уключинами и вечно стоящей на дне (хотя дырок вроде бы никогда нет) затхлой водой. Совсем другого полета причал. Лодка здесь, в городке, едва ли не у каждого. Кто выплывает в море половить рыбку, кто катает девушек, кто курортников (вторая и третья категории сплошь и рядом совпадают). Кроме того – не менее дюжины прогулочных катеров, опять-таки для курортников, наконец, небольшой яхт-клуб. Среди здешнего истеблишмента хорошим тоном считается держать яхту (ну конечно, по-советски скромную, какая и в подметки не годится тем игрушкам богачей, которые Мазур видел за границей – а одну даже пустил на дно, так уж карта легла). Есть яхточки и у тех, кто в истеблишмент не входит, но парусный спорт любит – даже общество какое-то имеется, забыл название. Одним словом, хозяйство солидное у Боцмана в управлении. Впору в Адмиралы переименовывать. И еще одно немаловажное обстоятельство. Лодочная станция – здесь то самое место, куда стекаются все свежие интересные новости, разная животрепещущая информация обо всех и обо всем. Там, к тому же, крайне популярный в городке ресторанчик «Якорь» – не «Жемчужина», приют набитых деньгами и спесью «деловых», и не со всей возможной дурной аляповатостью декорированный для курортников «Корвет». Именно что заведение, играющее ту же роль, что старинный паб в английской деревушке – скорее клуб, чем распивочная. Там опять-таки говорят обо всем и обо всех, и новости туда попадают первыми. В общем, станция дяди Гоши – идеальное место, где без особых к тому усилий можно собирать, фильтровать и анализировать массу информации. Бывают такие местечки – в приморских городах особенно. Вот оно, значит, что… Ну, теперь многое понятно. Человеческий мозг, как известно, работает со скоростью света – так что все это молниеносно пронеслось у Мазура в голове, пока он садился за стол и наливал себе морса, прохладного и сладкого в самую меру. – Ну, так что там интересного случилось? – спросил Лаврик. – Да ничего особенного, если подумать, – ответил Мазур. – Я этой ночью всего-навсего под угрозой жуткого ножа изнасиловал крайне приличную девушку, причем, с грустью должен сознаться – еще и извращенным способом, свидетелей, правда, не имеется – они в таких делах редко случаются, – но потерпевшая готова кинуть заяву, и у нее есть медсправка о характере перенесенных истязаний. И, как будто всего этого мало, еще и тот самый жуткий ножик с моими пальчиками есть… Вот так, если вкратце. – А если подробно? – небрежно сказал Лаврик. Мазур, естественно, начал со своего нестандартного пробуждения в постели Алины – и очень быстро сообразил, что не рассказывает, а, полное впечатление, докладывает. Так, как его давно выучили: четко, отсекая все ненужное, задерживаясь на главном, вычленяя ключевые моменты, без собственных комментариев, оценок и впечатлений. Ну конечно, сработал здоровый профессиональный рефлекс. Еще он поймал себя на том, что практически все время обращается к Лаврику, только на него и смотрит. Впрочем, и в этом не было ничего странного, ясно даже и ежу. Они пребывали не на задании, а значит, не были группой, а значит, не было и командира группы, вообще никакого старшого (к чему он тройке беззаботных туристов?) – но дело все в том, что случившееся с ним как раз и относилось к компетенции Лаврика; и разбирался он в таких делах гораздо лучше, не то, что они с Морским Змеем, у которых была своя специфика. Конечно, был еще и дядя Гоша (в отношении коего для понимающего человека не осталось никаких неясностей), но он – в некотором роде чужой. Смежник, так сказать… – Вот такие дела, – сказал он, закончив. – Лопухнулся ты… – сказал Лаврик. Впрочем, прозвучало это без всякого осуждения, просто-напросто из свойственной Лаврику частенько легкой насмешливости, не имевшей ничего общего с осуждением или порицанием. Они все этим порой грешили – когда ситуация в себе несла некий процент свободы, допускавший шутки. А сейчас процент свободы был чертовски велик – речь как-никак служебных дел не касалась никаким боком. Мазур ответил в тон: – А кто мог подумать? Понятно, когда за пределами, когда ЦРУ или иная гидра империализма, но кто ж знал, что этим фокусом в родном отечестве к стенке прижмут? Лаврик поднял палец и сказал уже серьезно: – Причем качественно прижмут, согласись. Я имею в виду не твою подлинную персону, а мирного ихтиолога в бороденке и при очках. Вот ему и в самом деле пришлось бы и летать, и свистеть, как прикажут… – Да уж… – проворчал Мазур. – Цеховики, – фыркнул Морской Змей. – Действительно, после полевых агентов ЦРУ или иной крайне опасной импортной сволочи даже где-то и оскорбительно для профессионального самолюбия на крючок к этим клоунам попадаться… Слышал я об этой публике, даже кино в прошлом голу по телеку смотрел. Там они то ли кофточки, то ли плащики подпольно строчили… – Ну да, я тоже видел, – сказал Лаврик. – Там еще Дворжецкий играл. И в конце, понятно, нагрянул следователь с усталыми умными глазами и всех повязал, как пучок редиски… Кто бы спорил, в жизни так тоже бывает. Иногда. А вот гораздо чаще, увы, не бывает, тут твой Жора, как ни прискорбно, кругом прав… Читали нам по ним как-то факультативный курс… Это не клоуны, Коля. Это люди чертовски умные и оборотистые. Организовать подпольное производство товара и успешный сбыт оного, создать сеть, когда цепочки норой тянутся через всю страну, – это тебе не инкассаторов грабить и не пляжных лохов в картишки обувать, пусть мастерски… Не для клоунов задача. Со всех трибун, как известно, объявлено, что организованной преступности у нас нет… Мнение, высказанное с таких трибун, имеет силу высшей мудрости, никто не то что не спорит, но и думать не станет поперек. Вот только суровая проза жизни такова, что… Как бы политически правильнее выразиться… Ага. Суровая проза жизни такова, что нечто отдаленно похожее имеет место быть. Нечто. Отдаленно. Похожее. Я все правильно политически излагаю? – Правильней некуда, Костя, – ухмыльнулся дядя Гоша. – Кто-то кое-где у нас порой… С нетипичными явлениями у нас борются. Вот только нетипичные явления, якорь им в задницу, далеко не всегда на удочку попадаются, а иногда, прощелыга Жорка прав, не попадаются вообще… И не так уж их мало, тут он, стервец, тоже прав, хотя от его правоты с души и воротит, но что ж ты тут поделаешь… – Вот и сориентируй, дядя Гоша, – сказал Лаврик. – Применительно к данному конкретному региону. У меня знания чисто теоретические, без особой конкретики. У ребят их вообще нет. А ты на этом собаку съел. – Да так, щенка, – сказал дядя Гоша, – Эта публика в моих основных хлопотах не числится – но соприкосновение имеют, так что приходится и туда щупальцы запускать. «Интересно, какие же твои основные хлопоты, адмирал лодочной станции?» – подумал Мазур. Контрразведка флота, если конкретнее, противодействие иностранной агентуре? Не похоже… Географическая точка не та. Здесь, на побережье, километров на двести в обе стороны нет ничего, что интересовало бы субъектов, сделавших своей профессией нездоровое любопытство к советскому Военно-морскому флоту. Мы как-никак не в баталерке служим, так что знаем… В этаком скучном захолустье еще возможны командировочные, но дядя Гоша, теперь ясно – стационар… Есть более жизненная версия… Контрабанда. Входящая в число тех самых нетипичных явлений, которые, чтоб им пусто было, все же чуточку паскудят своим существованием развитой социализм, в котором все мы, как известно, обитаем – что было недвусмысленно подтверждено на последнем съезде партии. Как свидетельствует опыт всего мира (за исключением Антарктиды с Гренландией), порты, приморские города – это всегда еще и контрабанда, причем серьезная. А серьезная контрабанда – это отнюдь не ящик водки, протащенный на борт судна Черноморского морского пароходства с целью сбыта его где-нибудь в Афинах. И не пара дюжин джинсов, протащенных на берег шустрым матросиком. Контрабанда – это а) большие партии, б) налаженные маршруты и связи. Им приходилось иногда посещать те же, что и Лаврик, факультативные курсы, пусть и не в таком количестве… И, главное, сбыт. В «точке прибытия» остается меньшая часть, а большая расползается через сеть левой торговли, порой довольно далеко. Здесь, в городке, нет настоящего порта, если не считать таковым лодочную станцию дяди Гоши – а вот километрах в полусотне к северу и километрах в полусотне к югу как раз и имеются два больших порта. А если взять еще сто с лишним километров севернее – будет еще один, куда регулярно приходят суда из Стамбула (и ходят оттуда в Стамбул же). Никто, конечно, на прямой вопрос не ответит (да у Мазура и достаточно ума, чтобы его не задавать), но слишком многое за то, что дядя Гоша посажен на маршруте. – Вот и сориентируй ребят немножко, дядя Гоша, – сказал Лаврик. – Да и меня самого. Слаб я знаниями в данном вопросе, в чем признаться не стыжусь – только дурак полагает, что знает все на свете… Цеховики для меня, как я уже говорил, – понятие чисто теоретическое и где-то даже абстрактное… – он обаятельно улыбнулся со здоровым профессиональным цинизмом. – Не резал, не доводилось, да и не доведется, думаю. И слава Богу – не хватало на мою натруженную шею лишних забот… – Так и я ж не резал, – фыркнул дядя Гоша. – Не моя епархия, просто-напросто, ежели так можно выразиться, побочный продукт, который приходится держать в поле зрения… Ну ладно, давайте делово. С географией побережья у вас наверняка обстоит плохо? – Сплошные двойки, – сказал Лаврик. Действительно, еще один парадокс эпохи, на которые она невероятно богата, подумал Мазур. Вмиг сориентируемся в Марселе и еще полудюжине интересных портов, да и по ту сторону Атлантики много куда пройдем прямым ходом, «полетом ворона», не путаясь в картах и не расспрашивая туземцев (которые к тому же от нас удирать будут во все лопатки) – а вот в географии Отечества сплошь и рядом патентованные двоечники. Ну, работа такая… Дядя Гоша взял со стола пухленький «Атлас мира», почти сразу же нашел нужную страницу и положил толстый томик на стол: – Смотрите сюда, товарищи двоечники, – он ткнул в карту колпачком авторучки. – Вот это – наше место. Карта, сами видите, крупномасштабная, мелочь пузатая вроде нас, не говоря уж о тех, кто еще мельче, не показана, но нам и не надо, – авторучка прошлась по карте с севера на юг, остановившись на границе Абхазии. – Отсюда и досюда побережье буквально усыпано городками вроде нашего, поселками и прочими малонаселенными пунктами, связанными как автострадой, так и железной дорогой. Этакое длиннющее ожерелье из множества бусинок. Примерно две трети данного ожерелья, примерно вот отсюда и совершенно точно – вот досюда и есть мой район. Пять лет тут живу, обжился вот, женился даже, Равшана завел. Ну, это постороннее, это лирика. К чему я веду? А к тому, что за пять лет все здесь, и флору и фауну – особенно фауну двуногого вида – изучил, как собственный двор. Поскольку именно в этом и заключалась моя первейшая обязанность – знать все обо всех. Итак, краткий курс строительства подпольного капитализма… Сначала четко выставим терминологию. «Цеховиками» я буду именовать исключительно тех, кто что-то производит – либо совершенно частным образом, либо пользуясь своим положением на государственном предприятии. Оставляю за бортом чистых торговцев – как чем-то вполне безобидным, так и очередными нетипичными явлениями вроде наркотиков, – он вновь провел авторучкой по карте, – но уже не вдоль моря, а очертив неровный овал, южной оконечностью заходивший на территорию Абхазии. – Цеховиков здесь – что икры в доброй толстой вобле. Такие уж специфические места. Больше всего «портняжек». Эти на хорошей технике, часто импортной без кавычек, шьют импортную в кавычках одежду. Причем с большой творческой фантазией. Берутся импортные кофточки, платья, мужские рубашки, джинсы, распарываются по швам, составляются выкройки, и по ним строчат точные копии забугорных нарядов. Другие – а иногда это одни и те же люди – мастерят качественные «фирмовые» этикетки. Среди курортников расходится хорошо – особенно среди тех, кто из-за Урала. Ну и, конечно, «идет на экспорт», то есть за пределы района. Есть подпольные ювелиры. Изделия неплохого качества, клейма не отличишь от государственных, если эксперты как следует не потрудятся, проба государственной соответствует – вот только золото самого мутного происхождения и идет сюда нелегально. Вы, может быть, улыбнетесь, но неплохую выручку дают переводные картинки – многие привозят сюда детей. Петушки на палочке, поддельный шоколад – ну, это уже мелочь… Очень хороший доход от сувениров. Вот, полюбуйтесь. Он открыл ящик массивного старого письменного стола, выстроил длинный рядок полушарий из прозрачного пластика, куда были впечатаны ракушки, кораблики, кусочки коралловых веточек, цветные фотографии живописных местных пейзажей, портреты отечественных и импортных кинозвезд, разнообразные персонажи мультфильмов (ребенка от такой штуки за уши не оттащишь). – Кроме того, есть мастерские, где за небольшие деньги сделают такую же штуку с вашей фотографией… Что это вы, товарищи офицеры, переглядываетесь чуточку смущенно? Купили уже? – Изрядно затарились, – усмехнулся Лаврик. – В самом деле, отличный сувенир для друзей и знакомых. А деньги небольшие. – Вот то-то… Делают эти вещи на стопроцентно государственном предприятии – вот только дело налажено так, что в госбюджет в лучшем случае попадает гривенник с рубля. Вообще, сувениров много, и не только «стекляшек», вы наверняка видели уже… Это все производства, если так можно выразиться, чистые. Есть и грязные – подпольные фотостудии, где шлепают порнографию. Как переснятую из импортных журнальчиков, так и фото отечественных «натурщиц». Вот так, если вкратце. Естественно, вся эта публика теснейшим образом повязана с теми самыми «чистыми» торговцами, снабженцами, добывающими сырье – ну, и понятно, теми из чиновников, кто за хорошие деньги обеспечивает прикрытие. Нельзя сказать, что с ними не борются. Конечно, и в милиции, и в прокуратуре, и в других местах, где сидят контролирующие и надзирающие, есть… неприглядные экземпляры. Но и правильных мужиков хватает пока. И уполномоченный КГБ – мужик правильный. Вот только Система – это они сами себя именуют Системой – как две капли волы похожа на сказочную гидру. Отрубаешь одну голову – вырастает пол-дюжины. А к иным головам не подступишься вовсе… – он сделал гримасу, показав глазами в потолок. – Да порой это все довольно сложно… Вы ведь были у дяди Сандро? А ведь дядя Сандро – если зрить в корень, тоже классический цеховик. Духан государственный только по документам – но в госбюджет опять-таки капают слезки, – он сердито фыркнул. – Я вам еретическую вещь скажу, уже не по службе… Вот посади дядю Сандро и сделай духан абсолютно государственным – моментально и еда станет в десять раз хуже, и появятся хамоватые официантки, и нехилый бюрократический аппарат сам собой образуется… Единственный способ их победить – если государство будет делать то же самое, ничуть не хуже, а то и лучше… – он махнул рукой. – Ладно. Такие рассуждения не по нашим с вами погонам, да и не о том разговор… С кратким курсом закончили? Или будут вопросы? – Дядя Гоша, – сказал Мазур. – Я вообще-то чистого любопытства ради… Рыбзавод в Систему входит? – Вот тут сложнее. И входит, и не входит. Собственно говоря, это не рыбзавод, а совхоз. Есть пара-тройка своих МРТ[3]. А по сути – спеццех. Знаете, есть такие на мясокомбинатах? Где делают колбасу не из туалетной бумаги, а из мяса, делают еще разные вкусности; но в магазины это не идет, а утекает в другую сторону? Знаете, вы ребята взрослые… Вот это и есть такой спеццех, только занимается он морскими деликатесами. Ну, а производятся они в таком количестве, что часть уходит в Систему. Но, учитывая специфику производства, к совхозу и на километр подойти нельзя… – Спасибо, дядя Гоша, – сказал Лаврик. – Отличный краткий курс, вполне достаточно… Теперь займемся конкретными персонами. Этот Жора, каковой у нас пока что главный фигурант – он кто? – Жертва аборта, – сказал дядя Гоша. – Я имею в виду не сделанного. Культурно выражаясь, раздолбай, а некультурно… Ну, вы поняли. Мама заведует универмагом, самым крупным в регионе, в Систему, конечно, входит. Так что чадо росло, ни в чем себе не отказывая. В девятый класс не пошел, закончил мореходку, и маменька его быстро пропихнула не просто в Черноморпароходство, а на кораблик загранплавания. Продержался два рейса. После второго взяли с джинсой и журналами для взрослых, упрятанными крайне бездарно. Мореходную книжку забрали, выперли в шею. Мамаша его попыталась пристроить к кое-каким своим делам, но сама вскоре признала, что толку от ребеночка мало, и делу от него никакой пользы, кроме вреда. Пару лет болтался, пытался пристроиться там и сям. Кагалы его не приняли – там мозги особенно в пене. Какое-то время сутенерствовал, но без серьезных покровителей – а потому быстренько взяли за жабры и посоветовали бросать это дело, иначе посадят. Одним словом, мизерабль[4] тот еще… – Он и правда грек? – спросил Мазур. Дядя Гоша смачно хохотнул: – Тот еще… На восьмушку. Прадедушка у него был грек, а других эллинов в роду не имеется. Сел он четыре года назад по двести шестой. Светило два года, благодаря мамуле получил полгода. Вышел неимоверно блатной, стал разводить понты – но ребятки посерьезнее из той же шатии с него быстренько спесь сбили. У нынешней молодежи двести шестая – наподобие гриппа. Кто-то хоть раз да переболел. Один сел, а полсотни не сели. Подумаешь, двести шестая… Мазур старательно сделал равнодушное ко всему лицо. Под двести шестую, или, в просторечии, «хулиганку», он и сам мог угодить пару – тройку раз и в ранней юности, и в курсантах. Такая уж статья. Можно словить и за драку на танцах, и за товарищескую встречу по вольной драке в темном переулке с компанией таких же соколиков, как сам, и за оборванную для девушки клумбу в центре города. Да мало ли что под двести шестую подогнать можно. И за Колькой Триколенко подобное сыщется, и даже за Лавриком. Действительно, наподобие гриппа… – Ну вот, – продолжал дядя Гоша. – После отсидки он и решил перекинуться в греки – прежняя фамилия чересчур уж уши намозолила. Прадедушкины документы остались, мамочка кого-то смазала в паспортном столе – вот и получился из Григория Вараксина Георгиос Ставракис. Сначала посмеивались, потом как-то привыкли. Все равно – Жора и Жора, хоть Ставракис, хоть Кастракис. Вообще, на дурех из курортниц действует: грек на белоснежной «Волге», ага. Особенно на интеллигентных дурех – Жора дурень, но хитрый. Подчитал греческую историю, кое-что старательно запомнил – и вкручивает теперь помянутым интеллигенткам, что его прапрадедушка – герой греческой борьбы за свободу, янычар перочинным ножиком резал, с самим поэтом Байроном вино пил. И проскакивает порой. Интеллигентные дурехи – оне иногда сексапильные бывают. И млеют особенно от Байрона. А вот теперь мы плавненько перейдем к самой интересной для вас фигуре, после которой Жорку придется из главных фигурантов разжаловать. Ага, я вижу, Костя понял… Ну да. Жоркин хозяин, он же, в Жориной терминологии, большой босс. Тот самый, что воспылал к вашей Верочке. Каковые воспылания у него происходят так часто и регулярно, что это уже не хобби даже, а что-то другое… – Ну да, – сказал Мазур. – Жора говорил. Цеховик из крупных. – Кирилл… – мягко, но настойчиво прервал дядя Гоша. – Не лезь поперед батьки в пекло, я тебя душевно умоляю… Ну да, Жора говорил… Это он явно не хотел раньше времени светить хозяина. И не цеховик, и в Систему не входит, разве что с ней контачит по мелким бытовым делам… как, кстати, многие. Потому что, без дураков, будет покрупнее любого из них. Даже иных кавказских орлов, от которых к Системе разные ниточки тянутся. Фомич. Это не кличка, а отчество. Чупров Сергей Фомич. Начальник строительного управления семнадцать дробь четыре. Крупнейшее стройуправление вот в этом немаленьком регионе, – он очертил колпачком авторучки неровный овал площадью раз в шесть больше «его района». – Как сказали бы импортные люди, монополист. И оч-чень серьезный миллионер. Миллионов, правда, ни у кого не выпало случая подсчитать, но их там изрядно. – Начальник стройуправления? – с некоторой иронией бросил Морской Змей. – И откуда… Дядя Гоша прервал его так же мягко-настойчиво, как совсем недавно Мазура: