– И что было? – Жорка меня к Умнику возил. Что приятно, убрал он от меня Жорку в качестве начальства и подчинил лично себе… – Классно! Так он кто? – Фамилии он мне не называл, – сказал Мазур. – Но ты его, может, и знаешь: Всеволод Иванович, живет в таком… Алина прервала его восторженным воплем: – Говорила я тебе! По-моему и вышло. Дядя Сева Горский. Точно, они с отцом сто лет знакомы еще с войны, бочку коньяку выдули, полтонны шашлыка у дяди Сандро слопали. И вообще… – она поиграла умело подведенным глазами. – Ты к событиям пятилетней давности ревновать не будешь? – Смысла не вижу, – сказал Мазур, с удовольствием прихлебывая из горлышка здешнее «Жигулевское», оказавшееся весьма неплохим. Алина потупилась в наигранном смущении: – И вообще, это он мне целку сломал. После выпускного. Романтично так все было: с шампанским, при свечах… И не больно совсем. Мы и потом иногда… – Богатая у тебя биография, – фыркнул Мазур. – А что ж мне было, ждать, когда начнется атомная война, а я девочкой помру? – Алина прищурилась. – А сам-то? Где-то ты опыта да поднабрался, я так чувствую, не на одной… – Ладно, по нулям, – сказал Мазур. – Дядя Сева – он кто? – Строитель. В управлении у Фомича. Фомич – это… – Да рассказали мне уже, что это за человек-легенда, – сказал Мазур. – И про слона рассказали… – Вот-вот… Короче, он у Фомича инженерами по технике безопасности командует. Хотя… Он еще до Фомича на этом месте сидел, он здесь лет десять. Значит, дядя Сева… Совсем хорошо, уж к нему-то я смогу тонкий подходец сделать… – А стоит ли? – сказал Мазур. – Значит, он тебя давно знает… – Ага. Вот эти лет десять. – И, если до сих пор не позвал в дело, значит, нет у него на тебя видов в этом плане. – Ну, может, он думает, что я не такая уж умная… – сказала Алина. – Что-то такое у него иногда проскальзывало мельком-намеком… Только вот после того, как я все отлично провернула с «Жемчужиной» и вообще с Верочкой, может и мнение изменить… Может ведь? – Может, – сказал Мазур, приканчивая пиво. – Действительно, Умник… Серьезный мужик. – А то! Кирюш… – она поставила на пол пустой стакан. – Так как там было, в борделях? Лаврик подождет, подумал Мазур. Не будет никакого нарушения приказа – Лаврик сам говорил, чтобы к нему неслись пулей в случае чего-то экстраординарного. А сейчас не тот случай. Он вспомнил заведение, которое посетил тогда с Мадлен – собственно, натуральный бордель, только люксовый. Вроде «Жемчужины», но безусловно повыше классом. – Слушай сюда и никому не рассказывай, – сказал он таинственным тоном. – А то пропесочат тебя в твоей комсомольской организации. Ведь комсомолка, поди? – А куда от этого денешься? – Ну вот… Первым делом они исполняют стриптиз… – Намек поняла, – сказала Алина, соскользнула с тахты, подошла к столику с магнитофоном и принялась перебирать кассеты. – Что бы такое… Они там что играют? – Когда как, – сказал Мазур. – То медленное и томное, то шебутное что-нибудь. – Лучше медленное и томное, – Алина вынула кассету из прозрачного футляра. – А то я в жизни стриптиз не танцевала, чует мое сердце, что под медленное и томное ловчее получится… Только не критиковать, ладно? Дебют неопытной танцовщицы… – Не буду критиковать, – сказал Мазур. – Любоваться буду. – Ну, попробуем… – сказала Алина с азартной рожицей, нажала клавишу, и заиграл томный блюз… Глава VIII. ЗАПАХ ДУРМАНА Мазур закрыл за собой калитку на крючок и приостановился возле нее, оценивая обстановку в двух «отельчиках», двухместном и четырехместном. За время пребывания в городке он насмотрелся обиталищ, предназначавшихся для курортников. Хватало и сущих курятников. А вот покойный милиционер возвел, конечно, не хоромы, но довольно приличные домики из вагонки, с плоскими почти крышами, выкрашенными в зеленый оконными рамами и даже крохотными кухоньками. Вообще интересно, зачем ему понадобился дополнительный доход, если он был одиноким? Ну, может, скучно ему было одному, а с постояльцами можно и поболтать, и выпить, и в картишки или там домино перекинуться… Засекреченные инженеры были у себя – Вера позвякивала посудой в кухоньке и о чем-то негромко говорила с мужем, самым беззаботным и даже игривым тоном. Вспомнив пачку фотографий и мысленно вздохнув про себя, Мазур подумал: прав был Вильям наш Шекспир со своим гениальным определением: кто именно есть порожденье крокодилов, и кому имя – вероломство… В их домике окна были распахнуты настежь, там раздавались тихие меланхоличные какие-то переборы гитары, и Лаврик негромко напевал: Покачусь, порубан, растянусь в траве, привалюся чубом к русой голове… Не дождались гроба мы, кончили поход… На казенной обуви ромашка цветет… Так. Одно из двух. Мазур вошел. Лаврик, не поворачивая головы, скосил на него глаза, мотнул подбородком в сторону старого, но надежного стула и вновь уставился в потолок, перебирая струны: На пустошах, где солнце зарыто в пух ворон, туман, костер, бессонница морочат эскадрон… Мечется во мраке по степным горбам: «Ехали казаки, чубы по губам…» Мазур курил, пуская дым в знойную жару за распахнутым окном и терпеливо ждал. Вот именно, одно из двух. Лаврик берется за гитару в двух случаях: когда хочет отдохнуть от успешно завершившихся трудов праведных и когда сосредоточенно размышляет о каких-то серьезных служебных делах. Шерлок Холмс с его скрипкой здесь ни при чем: Лаврик сам рассказывал, что позаимствовал этот метод из старой книжки о каком-то знаменитом сыщике сыскной полиции времен Александра Второго – тот именно так обмысливал и прокачивал, исполняя под гитару душещипательные романсы. И обнаружил я, что это помогает, сказал тогда Лаврик. Он и фамилию сыщика называл, но Мазур ее благополучно забыл. Чалый иль соловый конь храпит. Вьется слово кругом копыт… Под ветром снова в дыму щека, вьется слово кругом штыка… Ну да, ничего экстраординарного не случилось, иначе Лаврик обязательно бы бросил музицировать… Пусть покрыты плесенью наши костяки, То, о чем мы думали, ведет штыки… С нашими замашками едут пред полком