– А ты сама разве не понимаешь? – Нет, я не понимаю. – Да ладно… Вроде ты должна понимать… Он ведь мужчина… Он тебе сейчас чужой человек… Тем более намного тебя старше… Не маленькая, должна понимать, чем все это попахивает! – Вот именно – не маленькая! И потому не суйте свой нос в чужую взрослую жизнь, Тамара Семеновна! Занимайтесь своими делами, а я буду своими делами заниматься, договорились? – Фу, какой ты грубиянкой выросла, надо же… Я думала, ты вежливая девушка, понимающая… А ты… И мама у тебя такой вежливой женщиной была… Мне казалось, она тебя хорошо воспитала! – Да, я не вежливая и не понимающая. Как хотите, так и думайте. И маму мою не трогайте, мне не нравится, что вы так о ней говорите! И вообще, мне некогда, я на лекции опаздываю… Извините… Развернулась, быстро пошла прочь, чувствуя, как цепкие соседские глазенки сверлят дырку у нее на спине. Видимо, глубоко просверлили, потому что на душе потом целый день кошки скребли… А самое противное было то, что и Ромка тоже про Сашу спросил. Примерно в той же тональности, что и соседка. – Зой… А чего этот… Который мамин бывший… Он разве с тобой жить остается? – А что? Почему ты спросил? – Да так… Просто мама моя говорит – странно это как-то… – А ты всегда слушаешь то, что говорит твоя мама? Ее мнение для тебя эталон? – Ну чего ты заводишься, Заяц… Не выслушала до конца, а заводишься… – Не смей называть меня Зайцем, слышишь? Не смей! И вообще… Отстань от меня, понял? Надоел ты мне… – Что, вообще отстать? – Да! Вообще! Не приходи ко мне! Из института не встречай! Не звони мне больше! Надоел! Видеть тебя не хочу! – Зой… Ну ты же знаешь, что я не могу так… Я люблю тебя, Зой… Больше жизни люблю… – Да люби сколько влезет, мне-то что! Но на расстоянии, понял? Я тебе вообще ничего не должна! – Зой… – Все, Ромка, все! Оставь меня в покое! Сиди рядом с мамой и слушай, что она тебе говорит! – Да при чем тут моя мама! Что она тебе плохого сделала! Она так за тебя переживает, а ты… Я даже не думал, что ты можешь так… Что ты такая… – Какая? Ну? Договаривай! – Такая злая и неблагодарная… Моя мама тебя любит, волнуется за тебя, а ты… Ну вот что я такого обидного у тебя спросил, а? Чего ты завелась? – Да, я неблагодарная! Я злая! Все? А теперь сделай так, чтобы я тебя больше не видела! Никогда, слышишь? Ромка ушел оскорбленным до глубины души. Раненным в самое сердце. Наверное, маме будет жаловаться. Мама поймет. Мама пожалеет… Через три дня Саша спросил как бы между прочим: – Что-то твоего Ромки не видно, Заяц… Вы поссорились, что ли? – Нет. Мы расстались, – резко ответила Зоя и, чтобы упредить следующие вопросы, проговорила быстро: – Не хочу о нем говорить, Саш… – Ну, не хочешь, не говори, – покладисто согласился Саша, пожав плечами. Час был уже поздний, они сидели на диване в гостиной. Саша смотрел футбол, она листала журнал, уютно устроившись с ногами в самом углу. Изредка она поднимала от журнала глаза, взглядывала на Сашин профиль и снова принималась перелистывать страницы, больше автоматически, без всякого интереса. Потом в голове образовалась вдруг пустота, а потом через пустоту прошла ясная и простая мысль – как же ей хорошо сейчас… Просто сидеть на диване с Сашей – хорошо… И молчать хорошо. И ничего больше не надо… И это и есть, наверное, то самое счастье, о котором так много говорят, но толком никто этого ощущения объяснить не умеет. А может, это и не само счастье, а всего лишь предвкушение… Она вдохнула глубоко и долго не выдыхала, пытаясь удержать в себе новое ощущение. Оно и впрямь было новым и чистым, без примеси чувства вины и прежней запретной неправильности. И без чужого зловредного любопытства. Просто – счастливое ощущение… Выпростав из-под себя ноги, она чуть придвинулась к Саше, уткнулась носом в его плечо. От свитера его пахло знакомым парфюмом и еще чем-то… Жареными котлетами, которые он готовил на ужин и ждал ее с этим ужином из института… Саша обнял ее, слегка охлопав по плечу ладонью, произнес тихо: – Ну что ты, Заяц… Все будет хорошо, вы с Ромкой обязательно помиритесь… Она мотнула головой, что могло означать все, что угодно. И продолжала сидеть, уткнувшись носом в его плечо. И вдруг почувствовала, что Саша перестал смотреть свой футбол, что напрягся слегка и повернул к ней голову… Она тоже подняла к нему лицо. Глаза их встретились на миг. Наверное, они были одинаково испуганными, только испуг был разного рода. И губы их были очень близко. И сердце у нее зашлось так, будто захлебнулось притоком горячей крови… И даже вдохнуть воздуха не получалось, будто он стал застывшим и твердым. Вот сейчас… Сейчас все решится, и можно будет дышать и жить… Но ничего не решилось. Саша убрал руку с ее плеча, сел прямо, снова внимательно уставился в экран телевизора. Так преувеличенно внимательно, будто там, на футбольном поле, должно совершиться что-то важное в его жизни. Не с ней, не здесь и сейчас, а там… Она тоже села прямо, чувствуя неловкость. И никак не могла сообразить, как себя дальше вести. Как ни в чем не бывало, что ли? Но ведь то, что сейчас произошло, нельзя обмануть этим дурацким «ни в чем не бывало»… Нельзя, и все тут! Наконец Саша прервал тяжелую паузу, проговорил хрипло: – Нам надо серьезно поговорить, Заяц… И снова у нее в бешеном ритме заплясало сердце – вот оно! Вот сейчас… Да, сейчас он ей все скажет… Сам скажет… Господи, мамочка, что же теперь будет… Прости меня, мамочка… – Да, нам надо поговорить… – снова произнес Саша и решительно нажал на кнопку пульта, выключая телевизор. В наступившей тишине слова его прозвучали как гром среди ясного неба. Потому что это были совсем не те слова, которые она ждала. – Понимаешь, Заяц… Я хотел с тобой вот о чем поговорить… Сегодня соседка приходила, жаловалась на тебя… Говорит, ты сильно ей нагрубила… – Да какая еще соседка, Саш… – произнесла она с отчаянием, чуть не заплакав. – Какая еще соседка… – Ну, шустренькая такая. Глазки острые. Она еще к нам на поминальный обед приходила. Я не запомнил, как ее зовут. – Это Тамара Семеновна с третьего этажа… – Да. Наверное. Чего ты ей вдруг нагрубила-то, Заяц? – А ты что, меня сейчас вроде как воспитываешь, да? Нехорошо грубить старшим? Ай-яй-яй? В угол поставлю, сладкого на обед не получишь? – Ну, вообще-то да… Старшим грубить нехорошо вообще-то. Хотя знаешь… Дело ведь вовсе не в этом… – А в чем тогда? – Дело в том, Заяц, что эта соседка по большому счету права… – И в чем это она права, интересно? – запальчиво спросила она, разворачиваясь к нему корпусом. – Ну в чем, скажи? Можешь мне доходчиво объяснить, я не понимаю? – Зато я все понимаю, Заяц. Понимаю то, что мне пора уходить. – Уходить?! Куда? И почему уходить? – Потому! Сама должна понимать почему! – Но я не понимаю! Может, я глупая, но я и правда не понимаю! Объясни! – Да что тут объяснять… Знаешь, у англичан есть великолепная поговорка: если надо объяснять, то не надо объяснять… – Нет, надо! Объясни! – Ну что ты злишься, Заяц… Пойми, мы больше не можем жить вместе, в одной квартире… Потому положение и впрямь складывается несколько… двусмысленное. – И ты вот так, запросто… Вот так… Оставишь меня одну? Так запросто бросишь, да? Потому что соседка сказала? – Нет. Я тебя не брошу. Я всегда буду на связи. Всегда приду тебе на помощь в любом вопросе. Ты в любое время можешь рассчитывать на меня. Но сейчас я должен уйти, Заяц… – Да ты… Ты же меня просто бросаешь, и все! Как предатель! Бросаешь в самую тяжелую минуту! Ты… Да ты… Дальше она не смогла говорить. Ее трясло от горького разочарования, от его неожиданного и, как ей показалось, жестокого заявления… Даже слез не было, только болезненная лихорадка сотрясала тело. Саша глянул на нее с жалостью, и эта жалость показалась ей еще более оскорбительной, чем жестокость. – Не реви, Заяц… Ты же сама все понимаешь… – Я не реву. Еще чего. И понимать я ничего не собираюсь. Нет, одно я действительно поняла, да… Ты просто трус и предатель, вот ты кто… Ты бросаешь меня… Одну… – Успокойся, Заяц. Возьми себя в руки. Ты сейчас ведешь себя, как маленькая девочка, которая боится, что придет тетка из опеки и уведет ее в детдом. Но ты ведь не маленькая, правда? Ты уже взрослый самостоятельный человек… Да, ты не жила одна, но надо начинать… Начинать жить самой, Заяц. Будет трудно, но ты справишься, я знаю. И я всегда буду рядом… Не буквально рядом, но – рядом… И приду на помощь по первому зову… – Но… Зачем по первому зову… Если… – Так надо, Заяц. – Кому надо? Соседке? Ты так боишься общественного мнения, да? Боишься, что о тебе подумают, что скажут?