— И не один раз этим занималась, между прочим, — с гордостью ответила девушка. — И рыбу готовила, и мясо, и картошку чистить умею… — Ну, здесь это неактуально, — утешил ее ведун. — Зато я брусничных стеблей немного надрал. Сейчас заварим, для запаха. Будет вместо бульонного кубика. — Дурак ты, Олежка, и не лечишься. В кубиках хотя бы костная вытяжка есть и усилитель вкуса. А что в твоей бруснике? — Витамины, — не моргнув глазом, ответил Олег. — Ученые говорят, что витамины в еде — самое главное. Вот мы самым главным и подкрепимся. — По-твоему, это остроумно? — Ну, если тебе так хреново, можно забить одну из лошадок. Нажремся от пуза прямо сейчас и без всякого риска. — Дурак ты, Олежка, и не лечишься, — повторилась Роксалана и вздохнула. — Думаешь, я смогу хоть кусочек съесть, если буду знать, что он… что это моя чалая была или вон тот серый? Лучше давай твой суп брусничный выпью. И чего я у твоей наяды на поводу пошла? Надо было хоть попробовать не один, а сразу несколько грибов. — Как хочешь, — пожал плечами Середин и подбросил в огонь несколько веток. Если девочка брезговала конским мясом — значит, была еще не так голодна, как казалось. Резать лошадей ему тоже совсем не хотелось, а голод… Дней четыре-пять потерпеть можно, это он по собственному опыту знал. А там… Пять дней — большой срок. Авось дичь какая попадется. Или те же самые грибы. Или деревенька с мирными жителями. Или еще что переменится. Там будет видно. За новый день они одолели всего километров пятнадцать, а то и меньше. Олег и не заметил, как ущелье исчезло, растворившись среди густого, нехоженого бора. Иногда в просветах между деревьями далеко-далеко справа и слева можно было различить плотно стоящие полуовальные холмы, поросшие, словно густыми волосами, зеленым хвойным лесом, но горами назвать это было нельзя. Так, возвышенности. — Тоже мне, Урал называется, — недовольно бурчал себе под нос Олег, пробиваясь от одного поваленного дерева к другому. — Горный хребет на полконтинента. Снега здесь было немного — чуть выше колена. Но под его искрящейся гладью скрывались трухлявые и не очень стволы, переплетенные ветки кустарников, острые, как бритва, листья осоки, почему-то совершенно не померзшей за долгую зиму. Копыта по таким бревнам то и дело соскальзывали, один раз заводной скакун свалился, запутавшись в стеблях какой-то стелющейся гадости, похожей листьями на огурцы, а раскрытыми плодами — на конские каштаны. Решив не рисковать, ведун спешился и повел лошадей в поводу, рубя мечом вмерзшие в землю ветви и переплетенные стебли. Утешало только то, что местами заросли расступались, открывая взорам широкие, обрамленные камышами поляны. Или, проще говоря, — замерзшие озера и болота. — Хорошо, до тепла успели, — радовался ведун. — Через пару недель тут будет совершенно непролазная топь. На границе одной из таких полянок он и остановился на ночлег. Голодные скакуны с готовностью принялись ощипывать торчащие над сугробами толстые коричневые листья рогоза и высокую осоку. Олег же, уставший так, словно тащил весь караван у себя на горбу, рухнул рядом с охапкой валежника, как только огонь начал разгораться возле высокого, темного от плесени пня. Плесень блестела изморозью, но почему-то все равно оставалась черной, как открытый космос. Ведун даже ненадолго заснул, сомлев в тепле костра, и очнулся от убийственного запаха самой настоящей мясной похлебки, сваренной на большой мозговой кости и протомленной хорошенько в жаркой русской печи. — Что это? — Он поднялся, тряхнул головой, отполз к пню и прислонился к нему спиной. — Грибы. — Здорово… — обрадовался было Олег и тут же осекся, увидев возле лошадей берегиню. Лесная наяда, как называла ее Роксалана, предупреждающе покачала головой и исчезла среди камышей. — Что, милая? Опять опята? — Нормальные совершенно грибы, — повела плечом девушка. — Я несколько съела, и даже не пучит ни чуточки. И лошадям дала попробовать, кушают с удовольствием. А у них инстинкт, они ядовитого жрать не станут. — Ага, как же, — кивнул Середин. — Твари милые, но безмозглые. Из человеческих рук даже мышьяк слопают и не моргнут. Они же домашние! Возле скакунов опять появилась берегиня, повела рукой, отчего кони дружно заржали и шарахнулись к деревьям, моментально застряв в наметенных под лещиной сугробах. — Не ешьте, — снова покачала головой хранительница лесного покоя, но воздействовать чем-то, кроме уговоров, на существ из плоти и крови она не могла. — Я не буду этим травиться, — категорически мотнул головой ведун. — Как хочешь, силой кормить не стану, — весело отмахнулась Роксалана. — Но имей в виду, что кроликов из твоих петель я выпустила, и других зверьков тоже, всех до единого. Так что или грибной суп, или суп из снега. Выбирай. — Каких кроликов, каких зверьков?! — поднялся на ноги Середин. — Где ты их взяла? — Из тех самых петель, что ты поставил, пока меня тут не было. Вон там, там и там, — указала она в сторону густых ольховых зарослей. — Я ничего не ставил. — Ага, как же! — хмыкнула спутница. — Что, я твои петли не узнаю? Волосяные, скрученные. Я их все порезала, а зверей отпустила, пока живы. — Проклятье! — схватился за голову Олег. — Надо сматываться! Уходить немедля! — Куда? Темнеет уже, Олежка. И суп вот-вот готов будет. — Ты чего, не поняла, ненормальная?! Ты чужие ловушки разорила, чужие! Да охотник здешний, как все это увидит, нас просто в куски разорвет! — А зачем он зверюшек бедных обижает? Природа — это наша породительница, и относиться к ней нужно с любовью, с уважением. А не потребительски. Вам бы только захапать, урвать, сожрать, срубить, увезти… Вроде, закипело уже. Так чего, точно не будешь? Тогда хоть соли дай! Ведун сплюнул, сел обратно к пню и подтолкнул к девушке чересседельную сумку. Из всех сентенций, произнесенных довольной своим героизмом Роксаланой, он согласился только с одной: сниматься с лагеря было уже слишком поздно. Солнце ушло за далекие горы, и небо стремительно темнело. Теперь волей-неволей придется ждать утра. — Ты каким богам молишься, милая леди? — окликнул он спутницу, которая жадно, с чавканьем пожирала суп. — А тебе зачем? — Хочу знать, по какому обычаю тебя утром хоронить. — Ничего со мной не будет, Олежка, — облизала ложку Роксалана. — Вкусные, нормальные грибы. И лошадям не будет, они по паре кило точно умяли. Я думала, откажутся, а они мою поляну вычистили, как газонокосилки. Сморчка порченого не оставили. Так что все, твоей доли больше нет. Слишком долго думал. А я уже наелась, а я уже наелась… И она весело заскакала вокруг костра, корча Середину кривые рожи: — Моя-ля шуга-шуга, моя-ля вьюга-вьюга! Ну, что ты сидишь такой кислый?! Смотри, какой вечер славный! Смотри, какой снег! Смотри, какой огонь! Как тут здорово, Олежка! Ну, иди сюда, давай потанцуем. Моя-ля шуга-шуга, моя-ля вьюга-вьюга! Она закружилась, раскинув руки и подставив лицо уже почти черному небу. Полюбоваться танцем Олегу не удалось — лошади, фыркая и мотая головами, внезапно сорвались с места и помчались через озерцо назад по проложенной утром тропе. К счастью, далеко они уйти не смогли — не поместившись бок о бок на узкой дорожке, застряли среди сугробов на другом берегу. Ускакал только серый мерин, но и тот вскоре вернулся, обнаружив, что остался один. Спутав ноги скакунам, ведун оставил их возле камышей и отправился кипятить воду. У костра Роксалана, скинув трофейные меховые одежды, в одном только сари, подаренном мудрым Раджафом, прыгала через огонь. Причем во время прыжка она пыталась изобразить некое балетное па с разворотом на сто восемьдесят градусов и раз за разом кувыркалась спиной вперед в занесенный снегом рогоз. — Оденься, простудишься, — посоветовал ей ведун. Олег протер торбу от остатков грибного супа, но набить снегом снова не успел: спутница напрыгнула на него, повалив на землю: — А разве ты меня не согреешь, Олежка? Разве не согреешь? — Она попрыгала на коленях у него на спине, потом кинулась в лес: — Лови меня, Олежка! Проводив ее взглядом, ведун плотно набил кожаное ведерко, поставил его на угли растапливаться, порубил самые толстые ветки валежника, кинул рядом. — Ку-ку! — выглянула Роксалана между елями и тут же исчезла, чтобы с хохотом промелькнуть через середину озерца: — Ку-ку! Лошади смертно захрипели, начали скакать, биться друг о друга. Три скакуна свалились, брыкаясь возле зарослей лещины, два — порвали путы и рванулись куда-то в чащобу. Середин, отчаянно ругаясь, бросился следом. В этот раз лошади весьма удачно ломанулись через редколесье, по мелкому снегу — нагнал их ведун только через полчаса и повернул обратно. Кони громко ржали, мотали головой и то и дело пытались кинуться в сторону. — Добрую женщину найди, — внезапно появилась справа берегиня, с легкостью шагая босыми ножками по пушистой изморози на поваленной сосне. Следов за наядой не оставалось. — Найди, а то она замерзнет. — А самой слабо? — огрызнулся Олег. — Найти могу, согреть — нет, — ответила берегиня, переступая излом ствола, и растворилась в воздухе. — К костру подсесть ума не хватает? Возле озера ведун опять спутал лошадям ноги, выдернул из огня торбу с кипящей водой, огляделся и, услышав очередное «ку-ку», пошел на звук. Бегала Роксалана все ж таки хуже лошадей — уже через полчаса Середин, неся ее через плечо, вернулся к костру. Посадил спутницу возле огня, кинул ей на плечи тулуп, хлебнул горячей воды и отправился к скакунам, три из которых продолжали брыкаться в снегу. Олег распутал веревки, подождал, пока кони встанут, и едва стреножил одного — двое других рванули наутек, причем вместе с недавно возвращенными беглецами. Хорошо хоть, те скакали медленно и неуклюже, рывками переставляя связанные передние ноги. — Ку-ку! — послышалось позади. — Разорви меня клопами, — в бессилии схватился за голову Середин. Даже не оглядываясь, он понял, что директор фирмы «Роксойлделети» по маркетингу тоже чесанула куда-то во мрак. — Они все, что, мухоморами объелись? После короткого колебания он все же развернулся и отправился ловить любительницу осенних опят. В конце концов, Роксалана ввязалась в войну между ним и братьями-колдунами не без его попустительства. Теперь, по совести и справедливости, он должен был вернуть ее к прежней жизни целой и невредимой… Если получится. А лошади, как бы ласковы, трудолюбивы и красивы они ни были, — это всего лишь скотина. Переломают ноги в ночи — пойдут на мясо, и вся проблема. В этот раз Середин действовал более решительно. Выследив среди серых тощих осин Роксалану, он завернул девицу в тулуп и перепоясал поверх ремнями. Затем пошел по следам скакунов, взнуздал их и привязал к деревьям рядом с догорающим костром. К рассвету в лагере был наведен образцовый порядок: все стояли или лежали по своим местам, костер жарко полыхал от новой охапки дров, недопитая ведуном талая вода была отдана лошадям. Теперь можно было бы и отдохнуть — вот только на память тут же пришел рассказ спутницы об испорченных где-то поблизости ловушках. «Любой нормальный охотник за такую шутку захочет отомстить, — мрачно подумал Олег. — А поскольку заявление в милицию в нынешние века писать не принято, размеры мести могут оказаться самыми что ни на есть неожиданными». — Эй, красотка, — распустил он ремни на Роксалане. — Ты как, проспалась, кукукать больше не хочется? Тогда вставай, пора манатки собирать. — Ой, мамочка, как пить хочется, — застонала девушка, выползая из мехового свертка. — Чего это мы вчера нажрались? — Ведьмин гриб сие прозывается, — прозвучал женский голос из тени за лещиной. — Смертные так нарекли. — А, точно, — уселась спутница, с силой потерла виски. — Грибы мы вчера варили. Вкусные такие оказались. Так хорошо было… — Она завалилась набок и мгновенно засопела. — Вставай, говорю, — тряхнул ее Олег. — В дорогу пора. — Счас, счас, — вяло чавкнула себе под нос Роксалана. — Счас встану. — Пошли, говорю! — Ну, пай пы попать немного, — неразборчиво пробормотала девушка. — Те жалко? — Вставай!!! — Как-кой ты… — не открывая глаз, широко зевнула Роксалана. — На работу не надо, билеты не горят… Куда ты так спешишь? — Вставай, зараза, пока гости не пришли! — Гости… — Девушка дернула бровями. — Мартини докупить надобно, а то погреб пустой совсем. И это… Бьянки. Еще, папа, пожалуйста. Абсент. Абсента так хочется, даже… — Тебе не абсент, тебе розги нужны! — И грибы. Они маринованные, соленые… Суп грибной с абсентом, — с причмокиванием ответила девушка и потянула на себя подол тулупа.