Питер старался говорить с нею таким же ровным голосом, каким и она, чувствуя, что он достиг идеального равновесия вежливости и презрения. Равновесия такого тонкого, что его невозможно было заметить, такого очевидного, что его невозможно было не заметить. Стоявшая за этой раскаленной террасой Джулия чувствовала, как нагреваются ее ступни через тонкие подошвы сандалий на горячих камнях. – Привет, Питер. – Она постаралась забыть о горящих подошвах, прошла по террасе и поцеловала брата, не прикасаясь к его щеке. – Хорошо выглядишь. – И ты тоже. Пауза. – Хорошая погода, – сказал он. Джулия обшарила свой быстро пустеющий мозг в поисках чего-нибудь рассудительного, чего-нибудь остроумного и осмысленного. Чего-нибудь такого, что показало бы, как она счастлива. Что она вовсе не развалина, какой она, по собственному мнению, и была. Она безмолвно повторяла про себя: «Противные прыщи Питера постоянно прыщавятся». Это помогало. – Как поживает Дэвид? – спросил Питер. – Ну, ты же его знаешь, – легкомысленно ответила Джулия. – Он приспосабливается к чему угодно. – Даже к тюрьме? Джулия посмотрела на его спокойное красивое лицо. Что это было – оскорбление? Она так давно не встречалась с семьей, что совсем потеряла навыки. Она чувствовала себя, как давно не прыгавший парашютист, которого вдруг выкинули из самолета. Четыре дня назад, сразу по приезде, она чувствовала себя уязвленной и усталой. Последняя улыбка, последний пустой комплимент, последнее вежливое обращение – все это было вымучено из нее за время катастрофы, какой был весь последний год во время процесса над Дэвидом. Она чувствовала себя преданной, униженной, брошенной на произвол судьбы – и вот приехала лечиться домой. К любящей матери и высоким, красивым братьям из ее волшебной, мистической памяти. Они наверняка позаботятся о ней. Как-то так получилось, что она забыла, почему уехала от них. Но теперь, когда вернулась, воспоминания стали возвращаться. – Только представить себе, – сказал Томас, – твой муж украл все эти деньги, а ты и понятия не имела. Это, наверно, было ужасно. – Томас! – вмешалась мать, чуть покачивая головой. В укор не за оскорбление Джулии, а за то, что он сказал это в присутствии персонала. Джулия чувствовала, как горячие камни шипят под ее ногами, но улыбнулась и не отступила. – Твой отец… – начала было миссис Финни, но замолчала. – Я слушаю, мама, – сказала Джулия, чувствуя, как что-то старое и знакомое начинает размахивать хвостом внутри ее. Что-то, спавшее десятилетия, проснулось и зашевелилось. – Ты сказала – мой отец? – Ты же знаешь, как он к этому относился. – Как он к этому относился? – Послушай, Джулия, это неподобающий разговор. Мать повернула к ней розовое лицо. Эти слова были произнесены с нежной улыбкой, руки слегка дрожали. Когда она в последний раз чувствовала прикосновение материнских рук? – Извини, – сказала Джулия. – Прыгай, Бин, прыгай! Клара повернулась и увидела, как младшая сестра Питера прыгает по газону, легко касаясь ногами земли, а за ней бежит Бин с купальным полотенцем на шее и смеется. Но прыгать не прыгает. «Бин не меняется», – подумала Клара. – Фу-у-у… – выдохнула Мариана, через несколько секунд появившись на террасе. С нее капал пот, словно она выбежала из-под душа. Он взяла кончик шарфа и отерла глаза. – Бин прыгает? – спросила она у семьи. Прореагировал только Томас: он хмыкнул, выражая таким образом свое отношение к ее вопросу. При такой жаре и влажности кожа Клары под бюстгальтером зудела. Она засунула руку под блузку и поправила его. Она слишком поздно огляделась вокруг. Мать Питера снова уставилась на нее, словно обладала каким-то специальным радаром. – Как твое искусство? Этот вопрос застал Клару врасплох. Она предполагала, что спрашивать об этом будут Питера, и занималась тем, что счищала томатные подтеки с блузки. – Мое? – Клара посмотрела на Джулию. Эту сестру Питера она знала меньше всего. Но она слышала рассказы Питера и тут же насторожилась. – Ну, ты знаешь, это всегда борьба. Это был простой ответ – то, чего они и ждали. Неудачница Клара, которая называет себя художницей, чьи картины не покупаются. Которая делает какие-то смешные вещи вроде манекенов с пышными прическами или тающие деревья. – Я слышала про твое последнее шоу. Неплохой отзыв. Клара села прямее. Она знала, что многим людям удается задать первый вежливый вопрос. Но редкому человеку удается задать такой же второй. Может быть, Джулия говорила искренне? – «Воинственные матки», так это называется? – спросила Джулия. Клара вгляделась в ее лицо – нет ли в нем насмешки – и кивнула. Да, по экономическим меркам серию «Воинственные матки» нельзя было назвать успешной, но эмоционально эта ее работа стала триумфом. Клара подумала, не подарить ли Джулии одну из картин серии на Рождество, но потом решила, что это будет слишком. – Разве мы тебе не говорили? К ним подошел улыбающийся Питер. На семейном сборе это всегда было плохим знаком. Чем изобретательнее становились уколы, тем чаще Финни улыбались. Клара попыталась поймать его взгляд. – Не говорили что? – спросила Сандра, чувствуя, что приближается что-то неприятное. – О работе Клары. – Я бы хотела еще пива, – сказала Клара. Никто не обратил на нее внимания. – И что о ее работе? – спросил Томас. – Ничего, – сказала Клара. – Куча всякого дерьма. Ты же меня знаешь. Сплошные эксперименты. – К ней обратились с предложением из галереи. – Питер! – пресекла его откровения Клара. – Я думаю, не стоит об этом говорить. – Но они наверняка хотели бы услышать, – сказал Питер. Он вытащил руку из кармана брюк, и карман вывернулся наружу – этакое пятно на его в остальном безукоризненном внешнем виде. – Клара скромничает. Галерея Фортена в Монреале хочет устроить ее выставку. В Три Сосны приезжал сам Дени Фортен – посмотреть ее работы. Молчание. Ногти Клары впились в ладони. Слепень нашел подходящий участок кожи у нее за ухом и укусил. – Замечательно, – сказала Кларе мать Питера. – Я очень довольна. Удивленная Клара повернулась к свекрови. Она ушам своим не верила. Может быть, она была слишком жестока все это время? Несправедливо судила свекровь? – Они часто бывают слишком толстые. Улыбка сошла с лица Клары. Слишком толстые? – И майонез в них не настоящий. Но шеф-повар Вероника снова превзошла саму себя. Ты пробовала сэндвичи с огурцом, Клер? Они великолепны. – Да, они хороши, – согласилась Клара с маниакальным энтузиазмом. – Мои поздравления, Клара. Прекрасная новость! – Голос был мужской, радостный и вроде бы знакомый. – Félicitations.[35] К ней по газону легкими шагами шел атлетически сложенный человек средних лет, в забавной шляпе. Рядом с ним – невысокая изящная женщина, в такой же шляпе с широкими полями от солнца. – Рейн-Мари? – Клара уставилась на женщину, не веря своим глазам. – Питер, это Рейн-Мари? Питер тоже смотрел на приближающуюся пару, и челюсть у него чуть не отвисла от удивления. Клара ощутила аромат туалетной воды «Джой» от Жана Пату и испытала чувства, соответствующие этому названию.[36] Ее словно в последний момент избавили от предстоящей пытки. После объятий она уставилась на Рейн-Мари Гамаш, чтобы окончательно убедиться. Нет, это была не иллюзия – перед ней стояла улыбающаяся Рейн-Мари. Клара чувствовала недовольные взгляды у себя за спиной, но ей было все равно. По крайней мере, теперь. Арман Гамаш поцеловал ее в обе щеки и дружески пожал руку. – Мы так рады за вас. И за Дени Фортена. – Он оглядел окаменевшие лица на террасе. – Он ведущий торговец произведениями искусства в Монреале. Вы, вероятно, это знаете. Это настоящий успех. – Правда? Голос матери прозвучал одновременно снисходительно и неодобрительно. Словно в успехе Клары было что-то непристойное. И безусловно, это было грубым вмешательством в приватные семейные дела. Но вероятно, хуже всего было то, что миссис Финни получила неопровержимое свидетельство: Питер водит знакомство с людьми из кладовки для швабр. Одно дело было играть с ними в бридж, оказавшись в одной гостинице на краю света: хорошее воспитание обязывает. Но другое дело – водить с ними дружбу. Гамаш подошел к Питеру и пожал ему руку: – Привет, старина. Гамаш улыбался, а Питер смотрел на него как на нечто из ряда вон выходящее. – Арман, вас-то каким ветром сюда занесло?