– Конечно. – Нил-Сонов посторонился. – С закуской у меня, правда… – Подобные вещи не закусывают, – не удержался Хайтек; вошёл, с любопытством оглядывая его жилище. – Скромная спартанская обстановка, – сказал Нил-Сонов. – Даже славненько, – похвалил Хайтек и заявил без всяких переходов: – Нил, я вот что хочу сказать – вспылили мы вчера оба. Я к тому, что пора бы нам это прекратить. И без того вокруг всё… – Можно и прекратить, – согласился Нил-Сонов. – Зарыть топор войны. Но прежде выслушай меня. Это не займёт много времени. – Ну, разумеется… Хайтек неопределённо кивнул, будто обдумывая, что именно могла значить последняя фраза. Коньячных бокалов у Нил-Сонова не нашлось. Он посмотрел на рюмки и предпочёл всё же стаканы. Разлил в молчании. В насыщенном, тёмного янтаря цвете напитка родились золотые искорки, поймавшие отражение ночной лампы. – Честно говоря, я такого в жизни не пробовал, – признался Нил-Сонов. Невзирая на обещание быть кратким, Хайтек говорил долго. Нил-Сонов слушал его, не перебивая, чувствуя приятное умиротворяющее тепло внутри, – они прикончили уже полбутылки. Хайтек сетовал, что все полагают Лазаря его любимчиком. Возможно, так оно и есть, но он бы никогда не стал покрывать Лазаря, если б засомневался хоть на секунду в чистоте его намерений. Лазарь кто угодно, только не убийца! Лазарь очень талантлив. Да, многие мотивы его поступков непонятны для гидов, он странен для них, может быть, даже чужд, но это нормально. Для этого и существуют гиды – для баланса, равновесия. Стоит признать, что пытливый ум учёных заставляет порой копать в запретных территориях, и это может быть опасным; Хайтек не раз осаждал любимого ученика, чтоб был осторожен. Но Лазарь на пороге огромных открытий, которые послужат общему благу, и сам Петропавел вынужден был оценить это по достоинству. Ну да, порой Лазаря заносит, он заходит слишком далеко, поэтому Петропавел поручил Хайтеку приглядывать за ним. «Мне тоже», – подумал Нил-Сонов. – Я не знаю, что там произошло, – заканчивал Хайтек изливать поток своего красноречия, – кроме того, что в Весёлой сторожке случилось что-то жуткое. И не знаю, почему Лазарь выжил, как ему удалось. Я только могу представить, каково ему сейчас. Лазарь не убийца. Не смог бы он так… Псих для вас, одержимый учёный, движимый огромным самолюбием и чрезмерно раздутым эго, пусть!.. Кто угодно, но не убийца. «Аминь», – подумал Нил-Сонов. Подождал немного. Ни разу не слышал от Главы учёных столько эмоций, почти страсти. Речь, конечно, была отрепетирована, но во многом Хайтек казался искренне убеждённым. Или он прекрасный и недооценённый актёр. А потом Нил-Сонов спокойно поинтересовался: – Почему бы ему тогда просто не сдаться? Чтобы прояснить все недоразумения? Хайтек печально улыбнулся: – А ты не думал, что именно из-за вас, Нил? Он напуган. Вы ненавидите его, затравили, обложили, как зверя. Не думал, что он просто боится вашего самосуда? – Гиды Университета известны своей склонностью к линчеванию? – жёстко усмехнулся Нил-Сонов. – Я не об этом, Нил. – Хайтек протестующе поднял руки. – Я ведь правда не знаю, что там произошло. Лазарь ведь не гид, Нил, у него нет вашей отваги. Возможно, он струсил, сбежал оттуда, когда всё началось. Хотя мог бы попытаться кому-то помочь. Возможно, кошмар произошедшего лишил его на время рассудка. Он струсил и сбежал, спасая собственную шкуру. А теперь боит-ся, что и это ему поставят в вину. Ведь… Николай был твоим лучшим другом, Нил. Нил-Сонов почувствовал, как спазм в горле сменился сухостью. Он не стал говорить о погибшем друге. И о шее, вывернутой наизнанку. Вместо этого он задал другой вопрос: – Тогда что ему было нужно в лазарете от Алёшки? – Именно это! – горячо воскликнул Хайтек. – Как же ты не понимаешь, Нил?! Кривой Алёшка – единственный свидетель его невиновности. Он приходил за своим алиби. Возможно, он и достоин презрения, но не так глуп, чтобы допустить самосуд над собой. Нил-Сонов обдумал услышанное: скорее всего, Хайтек говорит искренне. Всё же спросил: – Он пытался связаться с вами? Хайтек удивлённо посмотрел на него: – Нет, конечно. – Почему? – Мальчик мой, потому что я вхожу в Высший совет Университета. И ещё потому, что, может быть, вы несколько преувеличиваете степень нашей близости? Нил, его вина в этом деле настолько очевидна, что было бы смешно, если б не так трагично. Лазарь слишком умён. И ты считаешь, что он стал бы так бездарно подставляться? Лучше подумай вот о чём: не мешает ли ваша слепая ненависть отыскать истинного виновника случившегося? Не затравленного паникующего Лазаря, а кого-то совсем другого? И не находится ли он где-то совсем рядом? Нил-Сонов молчал. «Складно болтает», – мелькнула мысль. Действительно: вина Лазаря настолько очевидна, что подозревать его вроде бы нелепо. Но ведь неясен мотив. А если происходит что-то, пока недоступное пониманию? И ведь есть ещё кое-что: если хочешь что-то по-настоящему спрятать, оставь на видном месте. Старое правило. И тогда, может быть, показывая часть, скрывают целое? Нил перевёл взгляд на окно. Скоро рассвет. Хайтек молча смотрел на своего собеседника, ожидая хоть какой-то реакции. Но какая может быть реакция? И неясные мотивы, и ответы в Стране Теней; она питается нашими сомнениями, жрёт нашу неуверенность и потаённые страхи. Только тот, кто пришёл оттуда и устроил кровавую бойню в сторожке, он один знает, что происходит, наверняка. И он сейчас на шаг впереди, наблюдает за нами и, возможно, посмеивается, как кукловод, под чью дудку мы все пока пляшем. И даже Хайтек… «Только есть кое-что, друг мой кукловод, чего ты не знаешь обо мне, – подумал Нил-Сонов. – Я ведь тоже был в Стране Теней. Был когда-то, и теперь ни с чем её не спутаю». Взгляд Нил-Сонова на мгновение потемнел. «О чём ещё я тогда подумал, а? Что ещё вспомнил?» И опять это ускользающее понимание (несоответствия) оказалось совсем рядом. Но раздался новый стук в дверь. Гораздо громче и настойчивей вкрадчивого стука Хайтека, который пришёл попытаться поговорить. И всё прошло, ускользнуло или поменялось. Это был Кондрат, в полной боевой форме, АКМ на ремне по косой пересекал линию груди. – Нил, он опять приходил! – Глаза здоровяка возбуждённо блестели. – Лазарь! За ним сейчас идут. Ловкий, шельма. Ну а я к тебе. Хайтек устало и чуть ли не со стоном вздохнул. Нил-Сонов услышал это. – В лазарет? – спросил он у Кондрата словно ватным голосом. – Нет. В здание биофака. В архив. В отдел реликвий и артефактов. Нил-Сонов усмехнулся. Тяжело посмотрел на Главу учёных: – Хайтек, мы ведь его всё равно поймаем – это лишь вопрос времени. Вам выбирать: либо расскажете прямо сейчас, что ещё скрыли от меня, либо вы становитесь одним из двух главных подозреваемых. Хайтек поджал обескровившиеся губы. Впервые в его насмешливом взгляде промелькнула тёмная усталая искра. – Биофак? – обронил он чуть слышно. Посмотрел на Нил-Сонова с каким-то детским недоумением, затем на стол. Ополовиненная бутылка, арманьяк, как мостик к чему-то, который несколько минут назад мог казаться таким надёжным. – И вот ещё что, – добавил Нил-Сонов. – Гиды нужны вовсе не для баланса. А для того, чтобы вас, умников и белую кость, не перебили поодиночке. С лёгкостью, как назойливых комаров, которые мешают спать. Глава 6 Перекати-поле Как бы Фёдору ни хотелось снова увидеть капитана Льва, увидеть и обнять старого друга и его удивительную дочь Акву, он понял, что его дела здесь закончены и надо двигаться дальше. Лабиринт разрушен, страдающая шизофренией тварь из Лабиринта обрела, наконец, покой, усталый старец победил жестокого капризного ребёнка, и теперь Пироговские капитаны в состоянии сами наладить свою жизнь. Его ждёт Хардов, и его ждёт Ева, и путь к ним совпадает с той частью его пути, которая осталась до моста. Что будет дальше, Фёдор не знал. Никто не знал. «Торопись же, молодой гид, иначе ты пожалеешь, что он не умер», – сказал ему Харон о Хардове. «Теперь всё зависит от тебя. Возможно, она нарожает тебе детей, и мне будет кого в своё время перевезти на другой берег. А может, вы потеряетесь навсегда на дорогах этого мира», – сказал ему Харон о Еве. (та, чей Дар слишком велик для тебя) Фёдор вышел из мрачных катакомб Лабиринта и теперь, никем не узнанный, шагал по Пирогово, чтобы поскорее покинуть его. У брата Дамиана, Калибана и монахов, способных его опознать, сейчас своих дел по горло; самое время позаботиться о собственной шкуре, капитан Лев пока слаб, а к тому моменту, когда вернётся Аква, Фёдор будет уже далеко. «Всё теперь связано. И всё зависит от тебя, от того, что с тобой произойдёт (на мосту) в месте, где кончаются иллюзии», – сказал ему Харон о нём самом. – Долгий Священный сон окончен! Капитан Лев пробудился! – кричали счастливые люди, что встречались ему по дороге. – В Пирогово возвращается его дочь Аква! – Это сделал брат Дамиан! Он отвёл беду, отвёл от Пирогово полчища Разделённых!.. – Нет! – возражали другие. – Это сделали капитаны. Возвращаются старые добрые времена, потому что капитан Лев пробудился. Фёдор улыбался им и думал о том, что возвращение старых добрых времён невозможно, что вещи изживают свой срок, и о том, что произошедшее в Лабиринте было большим обманом, – им самим предстоит во всём разобраться. А некоторых вещей лучше не знать, чтобы спать спокойно. Встреченные же им люди видели перед собой крепкого стройного юношу с карими, несколько необычными для такого возраста глазами. Юношеская худоба, как и дубнинские веснушки давно уже покинули Фёдора, его лицо загорело и обветрилось, и больше всего он сейчас походил на подмастерье одного из капитанов, с вещмешком за плечами, из которого торчал какой-то явно жёсткий свёрток, в котором, однако, никто бы не заподозрил разобранный автомат Калашникова. Что же касается несколько возбуждённого блеска глаз и некоторой несвойственной молодым людям глубины и проницательности взгляда, то это всё тоже скоро пройдёт. Воспоминания о пережитом ещё выдают нас некоторое время, но Фёдор был гидом, он возвращался с каждым шагом вперёд и умел брать это под контроль. Поэтому когда он подошёл к Заставам, и монах из Корпуса Стражей окинул его подозрительным взглядом, Фёдор придал своему лицу несколько бестолковое и счастливое выражение. Стражник тоже был не чужд общего подъёма и воодушевления и лишь поинтересовался: – Куда собрался, парень? Куда идёшь? «Застава, таможенник, Лао Цзы, – с усмешкой подумал Фёдор. – Камо грядеши?» Но глуповатое выражение больше не покинуло его лица. – С поручением от приближённых капитана Льва! – насупившись, сказал он. И почти не соврал. И добавил с вызовом: – Не твоего ума дело. Вот. Но стражник только добродушно ухмыльнулся: – Ну-ну… Смотри, возвращайся до темноты. А то не пущу. – Постараюсь, – пообещал Фёдор, снова почти не соврав. И двинулся вперёд. В этом новом мире начинался закат. Фёдор этого не знал, но лодка с Евой сейчас находилась совсем недалеко от него. Гиды Петропавла на полном ходу покидали Химкинское водохранилище, а сам Петропавел наблюдал за Евой и видел, что девушку опять что-то тревожит. И ещё думал о том, что его встреча с речными скитальцами многое меняет. Или запутывает ещё больше. Но, в любом случае, время на исходе. Фёдор шагал по тропинке, которая зарастала всё больше, оставляя Клязьминское водохранилище по левую руку. Он помнил тихую заводь в районе Водников, где можно было бы устроиться на ночлег, но с тех пор многое могло измениться. Он видел мост, который становился всё ближе. И отчего-то знал, что доберись он сейчас до моста и даже перейди его – ничего не случится. Хоть гуляй по нему туда-сюда. И дело не в том, что мост спал, и не в фазах луны, что-то должно было произойти в нём самом, что-то должно было совпасть. То, что случилось у Харона, поменяло привычный ход вещей. И теперь мост связывал его не только с Хардовым и не только с Евой, что-то ещё должно было созреть, что-то новое. Фёдор не понимал, откуда ему это известно, но где-то в отдалении, на периферии чувств, присутствовало смутное неприятное ощущение, что, возможно, это «новое» ему не очень понравится. Но нет более бессмысленного занятия, чем копаться в эмоциях. Вот он, мост, всё ближе, Фёдор должен быть там, и ничего другого ему сейчас не остаётся. Возможно, уповать на то, что рано или поздно вещи откроются сами собой, столь же безнадёжное занятие, как и пытаться читать знаки там, где их нет, но… А потом он понял, что уже некоторое время автоматически наблюдает за странным предметом на тропинке перед собой. Спутанный клубок травы, подгоняемый лёгким ветерком. «Сейчас ты чем-то похож на меня, – улыбнулся Фёдор. И вдруг остановился. Клубок травы зацепился за кустик и тоже прервал свой бег. – Так же следуешь по течению…» Спутанная букля, прибиваемая ветром, была готова сорваться с места в любой момент. «Неожиданное, однако, растение для наших широт», – подумал Фёдор. И за мгновение до того, как он решил забыть о нём и следовать дальше, клубок, подхваченный ветром, завертелся вперёд по тропинке. Это было перекати-поле.