– Нет-нет, – она достаёт свою книжечку с квитанциями на штрафы. Я начинаю паниковать. – Прошу вас… Я не могла позволить ему улизнуть. Я не думала, я просто… – Именно. Ты не думала. – Не было времени. Он удирал и… – Я собираюсь перечислить миллион причин, по которым я поступила правильно, а затем, может быть, рассказать немного предыстории о том, что да, именно так я обычно и поступаю, и эта патрульная далеко не первый представитель власти, что пытается донести до меня, что я регулярно ввязываюсь в передряги, не продумывая заранее, что конкретно я собираюсь делать, и нет, это не всегда удаётся, но я ещё ни разу об этом не пожалела, ни разу. Но вместо этого я думаю о том, что предположительно сегодня все мои мечты должны были, наконец, сбыться, а сегодняшний день вовсе не должен был стать днём, в котором мне напоминают, что, несмотря даже на самые сокровенные мечты, я по-прежнему остаюсь собой. Я сглотнула. Что, если она выпишет мне штраф и тем самым закопает меня? Что, если ВВС вышибут меня из академии прежде, чем я в принципе успею начать? В конце концов, я смогла выдавить из себя: – Пожалуйста. Я собиралась научиться летать. – Ты напоминаешь меня в твоём возрасте, – говорит патрульная. Я немного пыжусь от гордости. – И это не комплимент. – Ох. Эм… – Обычно самая умная в комнате? Самая быстрая? – Я согласно киваю. – Да, я тоже была такой. Вот что я тебе скажу. Когда ты думаешь, что всё знаешь, когда тебе всё легко даётся… – И вовсе не легко, – возражаю я, не в силах удержать язык за зубами на протяжении этой маленькой лекции. Она ждёт. – Хорошо. Мне всё легко даётся. Так лучше? – И оправдание наготове, когда всё катится псу под хвост. А всё рано или поздно обязательно катится псу под хвост… Теперь настал мой черёд перебивать. – Пожалуй, я предпочту штраф, – говорю я. Лицо патрульной расплывается в кривой ухмылке. Она кивает, затем раскрывает свою книжицу, достаёт ручку и начинает писать. У меня душа уходит в пятки, но я стараюсь не показывать страха. – Я собираюсь отпустить тебя с предупреждением, – говорит патрульная, вырывая квитанцию из книжицы. – Ох, – говорю я и выдыхаю. Я даже и не заметила, что задержала дыхание. – Спасибо в… Она протягивает мне квитанцию. – Прочти её. – А, так это настоящее предупреждающее предупреждение. Я думала, предупреждение означает устное предостережение, а не настоящие… – патрульная изгибает бровь, – слова, – нескладно заканчиваю я, а затем затыкаюсь и начинаю читать. На квитанции нацарапано три слова. «Позволь себе учиться». Я думала, предупреждение должно быть более зловещим. – Позволить себе учиться? – Там, наверху, тебе предстоит принимать молниеносные решения, и ничто не убьёт тебя… и твоих соратников быстрее мысли, что ты всё знаешь. – Что это зна… – Самые лучшие молниеносные решения основаны на знании. Ты можешь действовать быстро и импульсивно, потому что знаешь, что делаешь. И ты будешь знать, что делать, если у тебя хватит терпения научиться. Просто подумай об этом. Каждая новая вещь, которую ты узнаешь… и я имею в виду, действительно узнаешь, принесёт какое-то рефлекторное, спонтанное, на первый взгляд даже опрометчивое решение там, наверху. Я пытаюсь что-то сказать, но она не даёт мне вставить и слова. – Я знаю, что это совсем не так весело, как гонять по горным дорогам, но… – Она делает паузу. – Ты же сделаешь это для меня? – Да, мэм. Она кивает. – Тогда удачи тебе наверху, Дэнверс. ГЛАВА 2 На меня начинают кричать ещё в автобусе, затем крики продолжаются возле автобуса, затем нам криками приказывают отойти от автобуса, построиться рядами, бросить сумки у ног и ни в коем случае не смотреть в глаза инструкторскому составу, пока они разговаривают с нами. Везде царят хаос и гам, раздаются вопли, и сотни детей лихорадочно пытаются следовать приказам, а все звуки мгновенно превращаются в белый шум. А затем на нас снова кричат, на этот раз нам велят направиться – «да не туда, в другую сторону» – в величественно выглядящее здание, где на нас кричат ещё немного. Нас называют «духами», «кретинами», «салагами», «кадетами», «новобранцами» и всеми прочими в том же духе. У нас даже не будет воинских званий до самого конца базовой подготовки после Приёмного парада. То есть, до третьей недели у нас даже не будет нагрудной нашивки с фамилией. Я смотрю строго перед собой и выживаю только за счёт той части моего характера, которая держится исключительно на чистом восторге и кромешном ужасе сделать хотя бы один неверный шаг. Я следую приказам, делаю так, как велено, и постоянно напоминаю себе не болтать лишнего с другими кадетами. «Можете себе поверить? Мы наконец-то здесь! Разве не круто?» Я по-прежнему не могу родить ни одной рациональной мысли за исключением восторженного писка в голове, когда меня в составе небольшой группы кадетов заводят в небольшое помещение, где мы должны принести нашу воинскую присягу. – Поднимите правую руку и повторяйте за мной, – говорит офицер. Он молод, у него светлые коротко подстриженные волосы и льдисто-голубые глаза, которые, кажется, видят насквозь каждого из нас. Он слишком красив, чтобы не знать об этом. Быстрый взгляд на его нашивку. ДЖЕНКС. – Я, ваше полное имя, – говорит офицер Дженкс. Мы все повторяем первое слово, а затем комната заполняется какофонией звуков наших имён, произнесённых одновременно. Я как можно громче и отчётливее произношу «КЭРОЛ ДЭНВЕРС» и чувствую прилив гордости. Дженкс ждёт. – Становясь кадетом академии военно-воздушных сил Соединённых Штатов Америки… – Мы все повторяем за Дженксом остаток клятвы, и я понимаю, что слова застревают в горле. Всё происходит на самом деле. Я становлюсь частью чего-то большего. Когда мы добираемся до последних слов присяги, я чувствую, что вот-вот заплачу. «Соберись, Дэнверс». – И да поможет мне Бог, – говорит Дженкс. – И да поможет мне Бог, – повторяю я и закрываю глаза, позволяя себе насладиться моментом. Вот оно. Всё, чего я когда-либо хотела, прямо здесь, на расстоянии вытянутой… – Дэнверс! – рявкает офицер-кадет Чен, появляясь словно из ниоткуда. Её звание указывает, что Чен учится на кадрового офицера. Офицеров-кадетов для краткости часто называют просто «OK». – Да, мэм! – чётко и отрывисто отвечаю я, распахивая глаза. – Хочешь снова принести присягу? Я на добрых пятнадцать сантиметров выше Чен, но всё же в моём мозгу нет ни малейших сомнений, что она может меня уделать – и всячески унизить – любым способом, как ей только заблагорассудится. Её чёрные волосы коротко острижены, а голос обезоруживающе бесстрастен. Она с умиротворённым выражением лица дожидается моего ответа. – Нет, мэм, – отвечаю я, не понимая смысла вопроса. – В таком случае где твоё звено, салага? Я оглядываюсь по сторонам и чувствую, что краснею. Моё звено давно ушло. С тех пор как мы сюда попали, кадеты-инструкторы7 дробили наш курс из тысячи новобранцев на всё меньшие и меньшие группы. Каждое разделение приводило к всё меньшей и меньшей анонимности. Не самое приятное осознание. Одна тысяча превратилась в десять эскадрилий по сто кадетов в каждой. А затем сотня стала тридцатью. И эти тридцать стали моим звеном. В моём звене всего четыре женщины, но прямо сейчас в комнате нет никого, кроме меня, офицера-кадета Чен, офицера Дженкса и драгоценного мгновения, из-за которого я и угодила в переплёт. – Вы не могли бы просто выполнить свою работу и выставить её отсюда? – безразличным тоном интересуется Дженкс. – Да, сэр, – отвечает Чен. Она делает глубокий вдох, готовясь спустить на меня всех демонов ада. Но прежде чем Чен успевает открыть рот, Дженкс лениво останавливает её жестом. Чен мгновенно останавливается и встаёт по стойке смирно, а Дженкс подходит ко мне. Я стою неподвижно, глядя прямо перед собой. Офицер обходит меня кругом. Я слышу его дыхание, слышу, как скрипят его ботинки. Волосы у меня на шее становятся дыбом, когда он останавливается прямо передо мной. Дженкс осматривает меня оценивающим взглядом, и его губы кривятся в разочарованной гримасе. – В эти дни они берут кого попало, – заключает он. Затем его взгляд переключается с меня на Чен, – действительно, кого попало. Чен продолжает смотреть прямо перед собой, но я замечаю, как её выражение лица на мгновение меняется. Слова Дженкса поразили её в самое сердце. Входит следующее звено, чтобы принести присягу, и Дженкс мановением руки отпускает и меня, и Чен. Мы разворачиваемся на каблуках и выходим в коридор. Дженкс лишил Чен любой власти, которая у неё была. В этой комнате – и в глазах Дженкса – мы обе выглядим одинаково разочаровывающе. Когда мы входим в общий зал и воссоединяемся с остальным звеном, к Чен, похоже, возвращается самообладание. Никто не обращает внимания, как я вхожу в помещение с висящей на хвосте Чен. Они просто радуются, что не сами получили взбучку, я знаю. Пока я занимаю своё место в очереди, замечаю, как Чен переглядывается с офицером-кадетом Резендизом. Резендиз чует, что что-то случилось, и награждает меня одним из таких взглядов, в которых смешивается понимание и извинение. Он знает, что за птица Дженкс. А кто-то разве нет? Я оглядываю помещение и замечаю, что парни-кадеты заняты бритьём налысо, пряди и локоны волос усеивают пол, словно первый снег. Я следую за Чен в тот конец помещения, где женщины также могут коротко подстричься. В том случае, если они, как я, например, не провели последние два года, отращивая свои волосы. Так что теперь мои волосы собраны в тугой пучок не больше семи сантиметров в диаметре на затылке, и поэтому не могут касаться воротничка. Это означает, что последние два года я была одержима измерениями, рулетками, резинками для волос и заколками. Я даже засекала время на укладку. Вот о чём я думала, пока мои одноклассники нервно заполняли заявления в колледжи и планировали грандиозные выпускные вечеринки. После стрижки офицеры-кадеты Чен и Резендиз направляют нас на медицинскую часть сегодняшних мероприятий, где нас безнаказанно тыкают и прощупывают. Я понятия не имею, сколько сейчас времени, но мне кажется, что прошла целая вечность с тех пор, как я сидела на откидном верхе своей машины, любовалась колорадским восходом и прислушивалась к звукам самолётов. Затем Чен и Резендиз направляют нас получить полевую форму, а затем, когда небо начинает темнеть, они наконец отводят нашу утомлённую группу обратно за вещами, и оттуда разводят по казармам. Чен останавливается перед открытой дверью. – Дэнверс. Рамбо. Я делаю шаг вперёд, и точно так же шагает одна из трёх увиденных мною сегодня девушек из нашего звена. Мы не смеем смотреть друг на друга. Мы смотрим прямо перед собой, ожидая, когда Чен скажет, что нам делать. Чего она не делает. Так что мы продолжаем стоять. Чен останавливается перед следующей открытой дверью и выкрикивает имена двух оставшихся девушек. Мы все застываем на месте. Нам нужно войти внутрь, нам нужно? – Первый этап вашей базовой подготовки начинается завтра8. Предлагаю вам немного поспать. – Не сказав больше ни слова, Чен уходит прочь. Мы вчетвером переглядываемся, и пока не появился кто-то ещё и не наорал на нас, быстренько расходимся по комнатам. – Кэрол Дэнверс, – представляюсь я, оказавшись в безопасности внутри, и протягиваю руку своей новой соседке. – Мария Рамбо, – отвечает она, пожимая мою руку. У неё сильное и уверенное рукопожатие, и, хотя я не сомневаюсь, что она истощена так же, как и я, она с любопытством смотрит мне в глаза. Я прямо чувствую, как она изучает моё лицо, пытаясь определить, из какого я теста. Я пытаюсь улыбнуться, пытаюсь покрепче сжать её руку, пытаюсь… ну, впечатлить её. После долгого дня тёмная кожа Марии блестит от пота, и пока её невообразимо огромные карие глаза изучают моё лицо, я чувствую, как будто она вот-вот ударит каким-то психологическим молотком, заканчивая оценку моего характера, и вынесет вердикт.