С этими словами он вскочил со стула и принялся расхаживать по комнате, на ходу излагая историю зарождения своей «гениальной» идеи. Впервые она забрезжила в его голове во время княжеского визита, когда он смотрел на наградную гривну на груди Кириллы Силыча и изображенный на ней портрет Михаила Ярославича. Но это были пока лишь неясные туманные очертания, не более. Зато когда он бросил случайный взгляд на матрешку, вырезанную Горыней, туман стал сгущаться, обретая форму. Утром к нему подошла собравшаяся на торжище Заряница и, немного смущаясь, впрочем, как и обычно в таких случаях, попросила немного серебра. Петр полез в шкатулку, небрежно зачерпнул горсть серебряных монет и высыпал ей в ладони. Однако девушка, немного полюбовавшись ими, неожиданно протянула пять штук обратно, попросив заменить. – Ты бы лучше новгородские гривенки дал, а эти побереги – уж больно баские[6], жалко, – простодушно пояснила она причину. Сангре недоуменно посмотрел на них, хотел бросить в шкатулку, но так и застыл, продолжая держать в открытой ладони, ибо в этот самый миг идея окончательно созрела и выпрыгнула наружу. Но он честно и добросовестно продержался до вечера, предвкушая час своего торжества. – А теперь смотрите внимательно, – произнес он, извлек из кармана десяток монет и выложил их на стол. – Что мы видим? – Обыкновенные деньги из разных стран, – и Улан недоуменно пожал плечами, ожидая продолжения. – А поконкретнее? Улан пожал плечами, но слово взяла Изабелла. – Эта французская, турский грош, ее еще называют турнозой, – она отложила в сторону монету с крестом и потянулась за другой. – Пражский грош, – последовал вскоре уверенный вердикт. – С краю лежит английский гроут. Остальные чеканены в итальянских городах. Этот, с Христом, самый первый дукат, пока серебряный. Тогда еще Сицилийское королевство герцогством было. – Ты так хорошо разбираешься в истории монет? – удивился Сангре. – Да нет, – пожала она плечами. – Просто надпись латинскую прочла. Sit tibi Christe datus, quern tu regis iste ducatus. Это герцогство, коим ты правишь, тебе, Христос, посвящается, – процитировала она, пояснив: – Думаю, от последнего слова и пошло название самой монеты, ну а последняя… Она прищурилась, вглядываясь в причудливую загадочную вязь на самой маленькой монетке, и через минуту неуверенно произнесла: – Хуллиде мулькуху – да будет вечно его правление. Это по-арабски. Скорее всего, ее изготовили в Орде, я во Владимире-Волынском видела похожие. Но имя стерто, и кто ее выпускал – непонятно. – И зачем нам сей загадочный экскурс? – осведомился Улан. – Для наглядной демонстрации, – пояснил Петр. – А теперь итог. Во всех странах-государствах чеканят свои монеты, включая какие-то паршивенькие герцогства. Даже отдельно взятые города зачуханной европы от них не отстают. Да что о них говорить, коль дикая кочевая Орда, согласно утверждению нашего многоуважаемого эксперта, ухитрилась наладить в неком задрипанном чуме их выпуск. А у нас на Руси собственных монет до сих пор не имеется. – Почему же, – возразила Изабелла. – В том сундучке, что я передала в качестве первого взноса за своего кузена, было несколько сребреников правителей Руси. Кажется, одного из них звали Владимиром. Да, точно. Я даже надписи помню: «Владимир, а се его сребро». И другую: «Владимир на столе». И насколько я помню, выглядели они ничуть не хуже этих, – кивнула она на лежащие монеты, – а может, и лучше. – Владимир, а се его сребро, – просиял Петр. – Так-так. А еще он на столе, проказник! Ну что ж, теперь я точно могу сказать, что лед тронулся, господа присяжные заседатели, лед тронулся! – и он вновь забегал по комнате, старательно потирая переносицу. – Какой лед? – изумилась Изабелла. – Май на дворе. – Ну да, – согласился Сангре, не останавливаясь и продолжая блуждать из угла в угол. – Этот май-чародей, этот май-озорник. Улан было подпер кулаком подбородок, настроившись на долгое ожидание, но Петр внезапно остановился и сказал: – А теперь суть. Вопреки обыкновению, буду краток: мы изготавливаем монеты. Разумеется, тайно. Весом, ну-у скажем в одну десятую гривны, чтоб получилась не очень тяжелая, граммов двадцать. И назовем ее… – Гривенник, – подсказал Улан. – Я слышал, была раньше такая. – Точно, – согласился Петр. – И изобразим на них князя на коне, с копьем в руке, пронзающего змея. – Вообще-то такое больше подходит москвичам, – возразил Улан. – Это ж у них князя Юрием звать, то бишь Георгием, а Твери больше подойдет изображение Михаила-архангела. – Никакого Михаила! – забраковал его предложение Сангре. – Только Юрий, ибо именно его мы этой монетой и подставим. Дело в том, что на лбу у змея будет красоваться полумесяц, а Георгию-победоносцу во вторую свободную руку вложим крест. – То есть христианство в его лице протыкает всех мусульман как подлую гадюку? – мгновенно сообразил Улан. – Правильно, Ватсон. Узбек у себя в Орде как раз пинками загоняет весь народ в ислам и мимо наглого издевательства над новой верой пройти не должен. Но на всякий случай, чтоб точно задеть хана за живое и трепещущее, на обороте изобразим все того же князя, гордо восседающего на своем троне, в короне с крестом по центру. А перед ним на коленях хан Узбек в чалме, склоненный мордой к княжеским сапогам. Само собой, на чалме разместим полумесяц. Ну и надписи соответствующие. Вверху название монеты: «гривенник», а внизу «Се Юрий Данилович, великий князь всея Руси». А там, где он на лошадке, попроще: «Юрий, а се его сребро». Или нет, посмачнее: «Святой Георгий, помоги одолеть поганых». – А потом с ними в Орду? И ты полагаешь, Узбек или его советники проглотят такую нахальную подставу? – скептически заметил Улан. – Если действовать напрямую, конечно, догадается! – фыркнул Петр. – Что он, совсем дурак? На хитрое седалище Узбека нужен не простой болт, а с резьбой. Поэтому две наших дамы выедут с новыми денежками и под надежной охраной в Москву. Для начала Изабелла, владеющая иностранными языками, пройдется по тамошнему торжищу, прицениваясь к товарам, но преимущественно заводя разговоры с купцами-иноземцами и выясняя их дальнейшие планы. Задача: установить, кто именно почти распродал товары и в ближайшее время поедет обратно, причем с заездом в Орду. Ее будет сопровождать загримированный Яцко с повязкой на одном глазу. На следующий день эстафету примет Заряница. Яцко – но уже в своем натуральном виде – будет незаметно показывать ей, у кого покупать, и она, представившись, – он почесал затылок, нетерпеливо прищелкнул пальцами и просиял, – мамкой или нянькой княжны Софьи Юрьевны, то бишь дочки московского князя, станет приобретать товары, расплачиваясь исключительно новенькими монетами. Задача: промотать ну-у, скажем, двести, триста, а лучше пятьсот наших гривенников. Кстати, на местных купцов и даже на простых людей, ну-у, там при покупке провизии на дорогу, тоже надо истратить не меньше сотни, чтоб денежки и после нас по Москве гуляли. – А коль спросят, где взяла? – Ответит. А если не спросят, сама должна обмолвиться, что княжна, пользуясь отсутствием своего батюшки, стянула их из его шкатулки. Ну и похвалить, вот мол, какая бедовая растет. – Не пойдет, – после недолгого раздумья забраковал Буланов. – Опасно очень. А если ее и Изабеллу княжьи слуги прихватят? – Не успеют, – отрезал Сангре. – Изабелла вообще исчезнет из Москвы поутру, то бишь до начала закупок. А касаемо Заряницы… Она станет разбрасываться грошами ровно полдня – с утра и до обеда, а потом тоже фьють, и исчезла. – Все равно надо разработать подстраховку. – Само собой. Мы ж и сами там будем – как же без руководителя и организатора. Светиться особо не станем, но если что – выскочим как двое из ларца, неодинаковых с лица, и… Ну ты понял. – Так бы и сказал, – облегченно вздохнул Улан. – Хотя риск по любому имеется. Сам подумай. Слух о новых монетах пойдет по Москве сразу, в тот же день. – Но среди простого люда, – уточнил Петр. – А народ в политике ни ухом, ни рылом, а потому станет не удивляться, а восхищаться. Вот, мол, князь у нас какой смелый, ничего не боится! Как он лихо этих поганых басурман! А пока монеты дойдут до бояр, не говоря про княжеский терем, да те спохватятся, пройдет минимум день, а то и два-три. Кроме того, можно и при выезде следы запутать. Но это все на крайняк. Не должны они так быстро организовать розыск. И плана перехвата у них нет. Улан взял со стола и взвесил в руке одну монету, другую, третью… – Не очень тяжелая, говоришь, – задумчиво протянул он. – Не сразу обратят внимание… А я сомневаюсь. Тут все монеты от силы граммов по пять, если не меньше, а наши гривенники – двадцать. Значит, их придется делать либо гораздо толще, либо больше по диаметру, и оно сразу бросится купцам в глаза. Делай выводы… Сангре потер переносицу в поисках выхода и предложил: – Тогда уменьшаем вес вчетверо, чтоб они сходились по габаритам. – Получается одна сороковая часть гривны, и название надо менять, – предупредил Улан. – Подумаешь! Кликуху слабать – пара пустяков, – отмахнулся Петр. – Что сделать? – растерянно переспросила Изабелла. – Название придумать, – пояснил Буланов, укоризненно покачав головой. Мол, думай, что при ком говоришь. Но Петр, не обращая на это ни малейшего внимания, торжествующе заявил: – Уже откопал! Раз сороковая, так и обзовем ее сорокой. – Ну хорошо, с габаритами решили, а как быть с Юрием? Надо ж не просто написать его имя, но и самого изобразить, чтоб был похож. Сангре вместо ответа небрежно пододвинул поближе к Улану новую матрешку. – Как тебе мастер? Годится? – с торжествующей ухмылкой осведомился он. – Я первоначально мыслил другого человечка задействовать, который чекан для печатей на наших грамотах смастерил, где Михаил Ярославич во всей красе сделан. Но Горыня еще лучше. Получается, в своем кругу, келейно. – Но это он Заряницу, сестру изобразил, а она постоянно перед его глазами. Юрия же он… – подала голос Изабелла. – Видел, – бесцеремонно оборвал ее Петр. – В битве под Бортневом тот самолично московскую конную рать на полк тверских пешцев повел. И скакал впереди всех, разве что не с копьем, а с мечом в руке, но это детали. Горыня мне о том в ту ночь рассказал, когда я тебя выручать собрался и во флигельке ихнем отсиживался. Судя по его рассказу, сам князь где-то в двадцати саженях левее от него был, схлестнуться не получилось, но когда тот еще скакал на них, он очень хорошо запомнил его лицо и прочее. – Полгода с того времени прошло – мог и забыть, – не унималась испанка. – Для того я сегодня перед ужином к нему и заглянул, – пояснил Сангре. – Мол, как? А он ответил, что у него и посейчас перед очами, как битва, так и княжеский лик. Да и не надо нам фотографического сходства, рожа как рожа. Главное, чтоб там какая-нибудь специфическая деталька присутствовала, а она имеется – рыжие кудри, развевающиеся на ветру. – Да какие там кудри, – пренебрежительно отмахнулся Улан. – Я его тоже помню: сосульки сплошные. – А ты поскитайся по лесам пару-тройку суток как собака, от погони спасаясь, и твой причесон в сосульку превратится, – парировал Петр, но, покосившись на коротко стриженого друга, поправился: – А впрочем, твоим волосам это не грозит. Да и моим тоже. И действительно, хотя они и не оболванивались так коротко, как многие в эти времена на Руси, чуть ли не под бокс, но и не забывали подстригаться, помня о полицейском прошлом. Да и бородки с усами периодически подравнивали. – Хорошо, с Юрием ясно. А как быть с лицом Узбека? – вновь подала голос Изабелла. – А никак, – беззаботно пожал плечами Сангре. – Главное, нарядные одежды и чалма с полумесяцем, а его морду мы развернем в профиль, и тогда особого сходства не потребуется. Достаточно короткой бороденки – есть она у него, я узнавал, и шнобеля с легкой горбинкой, да еще перстня с крупным камнем на левой руке. О нем мне Кирилла Силыч как-то рассказал. Дескать, хан с ним никогда не расстается. Ах да, этой же рукой с перстнем он будет протягивать к ногам князя свой символ власти – девятихвостый бунчук. – И что по твоему плану следует дальше? – осведомился Улан. – Финал. Согласно моему раскладу, Михаил Ярославич под предлогом, что у него кончились привезенные гривны, пойдет их занимать, разумеется, у купца, с которым ранее дамы расплатились нашими монетками. Ну и прямо на месте, в его чуме, станет их осматривать. Мол, не фальшивые ли, а, обнаружив сороки, поднимет шухер до небес. – Что поднимет? – переспросила Изабелла. – Шум-гам, – нашелся Петр, но в ответ на очередной укоризненный взгляд друга, буркнул: – И что мне теперь в присутствии нашего судмедэксперта: ни вздохнуть, ни… гм… кашлянуть?! Ты бы лучше потихоньку доводил до нее специфику воровского жаргона, и сразу стало проще бы вести гламурные разговоры в наших изящных кулуарах. – Перебьешься, – проворчал Улан. – Лучше скажи, а если твои сороки у купца не обнаружатся? К примеру, тот, обнаружив такое богохульство… – Если точнее, то аллахохульство, – поправил Сангре. – Неважно. Так вот, если он сам ранее, разглядев монеты, возьмет и переплавит их от греха подальше, либо расплющит, либо кому-нибудь перепродаст или, на худой конец, попросту спрячет в потайное место. – А страховка для чего? У этого не найдется, ко второму пойдем, – невозмутимо пожал плечами Петр. – Мы ж не меньше десятка человек нашими сороками нашпигуем. – А если они все сообразят? Небось не слепые, и головы работают будь здоров. Тупых купцов вообще не бывает. – Именно потому надо всучить их не просто иноземцам, собирающимся в Орду, но тем, кому аллах с его исламом и Магометкой по барабану, чтоб у них и мысли про кощунство не возникало. То есть нужно прояснить вероисповедание купцов до покупки, во время предварительного сбора данных, и отобрать евреев, буддистов, даосистов и… прочих систов. Хотя нет, – подумав, сделал он оговорку. – Паре-тройке мусульман все равно их впарим. – Зачем?