– Ваш родич преставился, – просто ответил боец. – А вы скоро вступите в Семью с долгой и богатой историей. Сыны Карамаза, который сражался бок о бок с самим Святославом. – Отчего он конкретно… ну… Не знаю, почему я не стал говорить «умер». Но Иван, который уже сел на водительское сиденье и захлопнул дверь, понял, что я имел в виду. – Возраст, стресс и переживания сделали свое. И Федор Иванович обзавелся саркомой. – А целители? – Магия Света здесь бессильна. Как говорят жрецы: на все воля Единого. Едем, княжич. Вас уже ожидают. Я качнул головой в знак согласия и уставился в окно. Кто бы мог подумать, что деда добьет банальный рак. Мне всегда казалось, что только рухнувшее небо способно упокоить старика. * * * Особняк на Крестовском острове выглядел заброшенным. Тронутый ржавчиной кованый металлический забор, неухоженный сад, заросшая травой дорожка, выложенная гранитными плоскими камнями. Корявые деревья раскачивались под порывами холодного, промозглого ветра. Кусты разрослись, ощетинившись необрезанными ветвями. – Дом, – задумчиво прошептал я, глядя на открывающийся пейзаж через окно машины. – Добро пожаловать в семейный склеп. Каждая дворянская семья считала своим долгом иметь здесь особняк. Или летнюю резиденцию, куда аристократы приезжали, чтобы отдохнуть от шума и городской суеты. Поэтому по древней неписаной договоренности здешняя земля считалась священной. И убийства здесь были запрещены. Сам император и Синод обещали любому жителю острова защиту. Мой сопровождающий остался в автомобиле, бросив на особняк равнодушный взгляд. Я подошел к воротам и приложил к панели замка открытую ладонь. – Право крови подтверждено, – послышался из динамика ровный женский голос. – Добро пожаловать домой, мастер Карамазов. Панель сменила цвет с красного на зеленый, раздался щелчок и металлический лязг. – Домой, – прошептал я давно забытое слово. Оно казалось мне чужим и неестественным. Я заметил, что ворота распахнулись без скрипа. Видимо, кто-то заботливо смазывал петли. Дом высился тремя этажами в глубине парка. Кремовый кирпич с годами не утратил своего цвета. По одной из стен вился дикий виноград, который некому было укрощать. Он настырно лез в широкие окна и обвивал балкон с решетчатыми перилами. Покатая крыша из терракотовой черепицы немного посветлела за время. На шпиле виднелся фамильный герб, который некому было начищать до блеска. Но все же поместье не казалось убогим. Даже в запущенном состоянии оно было величественным и внушало уважение. – Идущий дорогой смертной тени, да не убоюсь я зла, – декламировал я, шагая к широкому полукруглому мраморному крыльцу, на постаментах которого сидели горгульи. Статуи протягивали в мою сторону сложенные лодочкой ладони. Когда я подошел к входу, в руках тварей вспыхнули красные огоньки, ярко осветив ступени. С навеса взлетела крупная птица. – Добро пожаловать домой. У двустворчатой двери стоял мужчина, опирающийся на трость. Я остановился, чтобы рассмотреть его, и удивился, что дворецкий почти не изменился за те годы, которые мы не виделись. Высокий, крепко сбитый мужчина за пятьдесят, с широким лицом, которое обычно хранило выражение вежливого безразличия. И только для важных для него людей оно менялось и освещалось эмоциями. Для меня мужчина улыбнулся и слегка склонил темную голову. Тут я заметил несколько серебристых прядей, рассекающих шевелюру. Раньше их не было. – Спасибо, что встретил, Мэйхем. – Я крепко обнял старика. – И отдельная благодарность за то, что остался после смерти хозяина. – Рад служить, – ответил Мэйхем и добавил чуть тише: – Я предан не человеку, а Семье. И Карамазовы не погибли, мастер. Прошу, проходите. – Спасибо, старый друг. – Я хлопнул дворецкого по плечу и вошел в холл. Позади послышался стук трости по мраморным плитам крыльца. Этот звук казался родным. Именно он ассоциировался у меня с детством. Старик всегда был неподалеку, и стук его верной трости сопровождал каждый шаг преданного слуги. Сомневаюсь, что дворецкому и впрямь нужна была эта палка, потому как осанка у Мэйхема была отличной, а шаг – твердый. Даже сейчас, столько лет спустя, его походка была уверенной. Просторный холл с четырьмя колоннами был практически пуст. Огромная люстра из хрусталя под потолком казалась немного тусклой, камин у дальней от входа стены зиял пустым порталом, диван и несколько кресел оказались закрыты чехлами, дубовый резной столик венчался канделябром, в котором были установлены настоящие восковые оплывшие свечи. На стене напротив висела большая плазменная панель. Рядом виднелся свернутый в рулон ковер, который когда-то лежал у подножья лестницы. Напротив входа красовались раздвижные витражные двери, ведущие на террасу. Цветные стекла пропускали скудное питерское солнце и расцвечивали пространство на редкость яркими бликами. В холле было два больших, во всю стену, арочных окна, которые не пропускали свет из-за разросшихся в саду сухих, мертвых деревьев. Впрочем, это было легко исправить. – Наташа, включи свет! – Голос дворецкого прозвучал неожиданно громко и властно. – Выполняю, – раздался из скрытого где-то динамика женский голос. На стенах вспыхнули бра, затопив комнату приятным мягким светом. В одном из кресел сидел невысокий лысеющий мужчина в очках с золоченой оправой. Я не заметил его сразу, что неприятно меня удивило. Судя по дорогому костюму и дипломату, который располагался рядом с креслом, я решил, что это, наверное, и есть тот самый Привалов, звонивший мне накануне. Мужчина встал и с дежурной улыбкой протянул мне руку. – Позвольте представиться, Алексей Юрьевич. Меня зовут Иван Федорович Привалов. Представляю интересы вашего деда. Я пожал протянутую ладонь и с неприязнью отметил, что рукопожатие у душеприказчика вышло вялым. Мужчина открыл дипломат и достал тонкий планшет. Он принялся водить наманикюренным пальцем по экрану, видимо, в поиске нужного документа. Я же отбросил покрывавший другое кресло чехол, устроился в нем и равнодушно наблюдал за движениями адвоката. – Ага, вот оно, – с удовлетворенной усмешкой отметил мужчина и заменил одни очки другими. Похоже, ему больше не нужно было производить достойное впечатление. Вещица оказалась куда менее изящной и дорогой. Широкая роговая оправа делала своего хозяина похожим на крупную жабу. – Сразу хочу отметить, что все сказанное тут останется между нами и не выйдет за пределы дома. – Естественно. – Я кивнул. – Покойный Федор Иванович Карамазов решил оставить титул и родовой особняк кому-нибудь из членов Семьи. А так как больше родичей у покойного не осталось, он решил признать вас наследником. – Адвокат довольно осклабился. – Цитирую: «И позор семьи Алексей сгодится». Это он про вас. Привалов с сожалением развел руки, словно бы извиняясь за слова, которые пришлось произнести. – Довольно, – оборвал я начавшийся цирк и прямо спросил: – Клятва крови? – Да. – Адвокат заметно стушевался и дрогнувшими пальцами поправил очки на переносице. – Обязательства, которые вы получите вместе со вступлением в Семью. – Привалов уставился в планшет. – Согласно составленному завещанию, вам переходит все движимое и недвижимое имущество семьи Карамазовых. А также все обязательства перед императорской короной, Сенатом и Священным Синодом. – Точнее? – Мастер Мэйхем должен ввести вас в курс дела. Да, еще Федор Иванович оставил вам послание в голограмме. – Привалов хлопнул ладонями по подлокотникам кресла. – Наташа, включи запись, которая предназначается Алексею. От Федора Карамазова. Система «Умный дом» не среагировала. Лицо душеприказчика вытянулось. Дворецкий уверенно повторил команду и добавил: – Не все в этом доме имеют право голоса. – Выполняю, – отчеканила Наташа. Где-то сверху щелкнул прожектор, и гостиная преобразилась в огромный зал. Шесть колонн-ангелов с поднятыми крыльями и опущенными к полу мечами. Глаза ангелов прятались под широкими повязками. Это означало, что слуги Единого слепы и беспрекословно выполняют волю Создателя. Напротив входа ступеньки и трибуна, за которой виднелось распятие. Я поднял голову к потолку, рассматривая фрески Последнего дня, когда ангелы и демоны устроят масштабную битву за Высокий Трон, с которого победитель будет царствовать над людьми. В отдалении, за баталией, виднелся престол, на котором восседал бородатый мужчина в белых одеждах. К нему тянулась длинная очередь людей. Последний Суд, на котором Спаситель решит, кто войдет в Небесный Храм, а кто будет вечно корчиться в Пекле. Я никогда не понимал, как мертвецу с атрофированными нервными окончаниями можно причинять физическую боль. С моей точки зрения, ад, который описывают жрецы культа вуду, куда реалистичнее. Место, где человека заставляют переживать одно и то же событие снова и снова в призрачной надежде на изменение результата. Вот это по-настоящему жутко. В центре зала появился трон. На нем сидел Федор. Его выцветшие глаза смотрели на меня не мигая. Голограмма подрагивала и распадалась на кубики. И я откинулся на спинку кресла, ожидая, пока пройдет настройка. На самом деле я рассматривал родственника, отмечая, насколько он отличался от образа, сохранившегося в памяти. Мне казалось, что его глаза были ярче, а уголки рта не опускались. Карамазов был очень стар. Лицо изрезали глубокие морщины, кожа на щеках обвисла, на шее проступили пигментные пятна, они же мелкой россыпью покрывали лоб. На искривленной переломом в юности переносице красовались очки в оправе из слоновой кости. Кольцо на указательном пальце осталось прежним. Это было крупное украшение с гербом и едва заметной царапиной по центру, которую владелец отказывался убрать у ювелира. Седые волосы Карамазова-старшего были уложены, а клиновидная бородка аккуратно подстрижена. Мастер курил трубку, выпуская к потолку кольца сизого густого дыма. Тот даже не рассыпался на пиксели при демонстрации. А у подлокотника кресла стояла трость с набалдашником в виде золоченого черепа. Федор сфокусировал взгляд и уставился в точку в центре моего лица. – Ну, привет, внук, – процедил он, презрительно скривив тонкие бескровные губы. – И тебе привет. Плохо выглядишь, старик, – с притворным сочувствием сказал я голограмме. Карамазов нахмурился, и изображение дрогнуло. – Не боишься, что после такого приветствия я передумаю и откажусь от своего решения, которое и без твоего хамства далось ой как тяжело? Я открыл рот от удивления. Видимо, старый Федор знал меня как облупленного, раз заготовил несколько вариантов ответов. Карамазов рассмеялся. И смех его был похож на сухое воронье карканье. – Весь в отца. Тот тоже говорил, как думал. И не думал о… Речь старика прервал кашель. Карамазов приложил к губам платок, и я заметил кровавую кляксу на белой ткани. – Курение все же загнало меня в могилу, – беспечно пояснил Федор. – Впрочем, плевать. Я достаточно пожил. И перешагнуть через грань мне уже не страшно. – Ясно, – произнес я одними губами, надеясь, что другие не заметили боли в его полупрозрачных глазах. – Так что остаешься только ты. Позор семьи, – последние два слова он произнес отрывисто, как уже привык. – И император, – охотно подсказал я записи, надеясь, что такое развитие беседы он не предвидел. Лицо старика скривилось. – Император? Карамазовы столетия наживали то, что имеют. Богатства, артефакты, родовые земли. Фамильные коллекции. И все это заграбастает Союз? Да хрен им! Вот такой!