– Чёрт! – зарычал близнец. – Как же я забыл про тебя! Снять, завесить… он оглянулся вокруг – ни черта нет! Покрывало на кресле он не заметил. – Ладно, заклятие продержится эти секунды, – крикнул он зеркалу, – а потом всё… И времени всё равно нет! В комнате стало стремительно темнеть, видимо, облака закрывали солнце. «На руку, – подумал он, – никто не придёт по лучу». За дверью послышался звук поднимающегося лифта, открывающихся дверей и приближающийся стук каблуков. Близнец встал посреди комнаты, напротив входной двери, положил руку с кинжалом на плечо и стал ждать, когда откроется дверь. Эпилог Прошло шесть лет с того памятного дня, когда Навуходоносор сумел вырваться из заклятья и, выйдя из треснувшего зеркала, закрыл своим телом Таню от кинжала близнеца. Сам близнец умер ещё до того, как кинжал, пущенный его рукой, пронзил грудь стража каравана: Азува, возникшая на ворвавшемся в комнату солнечном луче, одним взмахом алебарды разрубила близнеца на две части от шеи до паха. Впрочем, Таня была равнодушна к этим ужасным смертям, произошедших рядом с ней и на её глазах. Сердце её умерло в тот день, когда Евгений рассказал ей о смерти Вадима. Приукрасив и наврав многое из того, как умер её любимый. И в душе Тани ничто не шевельнулось, когда у её ног умирал Навуходоносор: Евгений и Жанна своей связью вытравили всё, чем была наполнена её душа. Безучастная, она легко переступила через умирающего воина, отдавшего за неё жизнь. Безразлично посмотрела на то, что секундой назад было близнецом, и вздрогнула лишь, когда взглянула в глаза Жанны, прошедшей мимо неё. Жёсткий немигающий взгляд древнего ящера, казалось, проник в самую душу Тани и, не найдя там ничего, удовлетворённо отпустил её. Но Таню охватило то зябкое и уже забытое ею чувство, которое она впервые узнала возле пещеры в том двухдневном походе, где познакомилась с Жанной. И душа Тани наполнилась холодом и отчуждением. Не найдя в квартире обещанного письма, Таня устало опустилась на стул у открытого окна, где её и обнаружила опергруппа, вызванная соседями. Её даже не стали допрашивать, правда, один из оперативников предположил версию любовной разборки, благо треугольник был налицо, но, споткнувшись о разрубленного надвое близнеца, угрюмо замолчал. Состояние Тани списали на шок – и отпустили. А вечером, когда с Таней случился припадок, её забрали санитары. Евгений не пожалел денег, и Таню поселили в одном из лучших приютов планеты. Расположенном на небольшом острове, затерянном в бескрайних просторах океана. Там ей выделили небольшой домик, в стороне от коттеджей пациентов и от медицинских корпусов. Домик этот, выложенный кирпичом, построен на невысоком склоне холма, и из его окон открывается поразительный красоты вид на океан. Утром, если проснуться пораньше, можно увидеть восхитительный восход белого солнца над синей водой. Но Таня чурается солнечного света, предпочитая ему тенистую западную часть дома. В яркие солнечные дни, которых в этих широтах большинство, она старается не выходить на улицу, проводя время внутри за глухо зашторенными окнами. И только если того требуют медики, её можно увидеть бредущей по извилистым тропинкам, усаженным газонной травой, по направлению к лечебным корпусам. Приглядывает за Таней и назначает лечение специальный доктор. Впрочем, никакого особого лечения у неё нет. Ей прописан покой и водные процедуры. Она живёт, ни в чём себе не отказывая и не находя нужды. Хотя никаких особых запросов у неё нет. Единственное, о чём она просила Евгения, когда он и Жанна посетили её во время своего свадебного путешествия, так это чтобы могилу Вадима перенесли под окна её дома в приюте. Евгений не отказал, и в скором времени в приюте, у входа в дом Тани, возник небольшой холм с кованым ограждением и гранитным надгробием, с высеченным на нём лицом Вадима. С этого момента жизнь Тани обрела смысл, и разум вернулся к ней, но уходить из приюта она не захотела. Администрация не возражала, тем более что её пребывание было оплачено на многие годы вперёд. Никто более не посещал Таню, и дружбы она ни с кем не водила. Постепенно медперсонал приюта стал воспринимать Таню, ухаживающую за могилой, как часть интерьера, и только Доберман, уже будучи главврачом клиники, изредка, не чаще одного раза в полгода, навещает Таню. Вместе они садятся на деревянную скамеечку у могилы Вадима, и молчат. Счастье улыбнулось Жанне, когда Евгений сделал ей предложение, которое она, вчерашняя школьница, с радостью приняла. Совершая свадебное путешествие по планете, падкие на экзотику молодожёны оказались высоко в горах, в какой-то богом забытой деревушке, и там до всего любопытная Жанна посмотрела в начищенный до зеркального блеска медный лист, висевший на стене маленького перекосившегося, почти полностью разрушенного и вросшего по самые окна в землю дома. Брёвна одного из углов дома превратились в труху. Покосившаяся и провалившаяся крыша из сгнившего железа дополняла картину полной разрухи. И вместо своего отражения на неё взглянуло хищное лицо молодой женщины, почти девочки, с чёрными, как бездонный омут, глазами. Дикий животный ужас сковал Жанну, в полуобморочном состоянии она не могла оторвать своих глаз от этого лица, пуская в себя немигающий взгляд ископаемой смерти. Над головами молодожёнов послышался хлопот крыльев, и на верхнюю загнутую кромку медного листа уселся чёрный дрозд. Евгений пытался, обняв, увести Жанну от странного зеркала, в котором он видел только свою молодую жену и себя. Но все усилия Евгения не привели ни к чему: Жанна стояла, как вкопанная. Казалось, нет никакой возможности, никаких сил сдвинуть её с места. И только когда какая-то старуха, появившись из дома, видимо, хозяйка, накрыла зеркало тряпкой, валявшейся тут же на земле, Жанна вышла из оцепенения. В тот же день молодые прервали путешествие и улетели домой. Через девять месяцев Жанна благополучно родила двойню: мальчика и девочку. А на следующий день дети пропали. В ночь перед пропажей Жанне привиделась женщина с тем же лицом, что она видела в древнем медном зеркале. Женщина эта, державшая в руках алебарду с окровавленным лезвием, приблизилась в плотную к Жанне и сказала: «Не ищи детей, хуже будет». Евгений потратил целое состояние в поисках своих детей, но зря. Младенцы как в воду канули. Правда, в самом начале поисков, к сыщикам попали две фотографии, сделанные со спутника. На одной старуха, такая же древняя, как горы, в которых она тащилась, бережно прижимала к груди какой-то свёрток из белой материи. А на другом снимке всадник, бешено скачущий по бескрайней степи и прижимающий к груди такой же в точности свёрток. Но разве могут какие-то снимки, сделанные почему-то со спутника и к тому же в разных частях планеты, оторвать серьёзных людей от поиска младенцев? Лучшие из лучших, настоящие профессионалы-розыскники, разве будут они отвлекаться на всякие неуместные снимки и домыслы. Ах, если бы Жанна увидела эти фотографии! Или хотя бы одну из них. Она бы непременно узнала в старухе ту женщину, которая закрыла рваной пыльной тряпкой то ужасное женское лицо в медном зеркале. Но через шесть дней после пропажи младенцев Жанна, никому ничего не сказав, отправилась в монастырь, который, кстати, на свои собственные деньги лет десять назад построил и передал церкви Евгений. Там её на следующие сутки он и нашёл. Ни обещаниями, ни угрозами не смог он вернуть свою жену обратно домой, так она и осталось у монахинь. Целыми днями стоит Жанна на коленях перед иконами, вымаливая своих детей. Доберман, неожиданно для всех, бросил свои занятия философией и увлёкся ещё более туманной наукой: психологией. Впрочем, и тут его ждал успех. Применяя свои математические методы, он также добился феноменальных результатов. Находясь на пике своей популярности, он получил приглашение в одну элитную клинику, при которой был приют для душевнобольных. К этому времени Доберман пресытился научной славой. Всеми этими конференциями и симпозиумами, где ему приходилось часами просиживать в президиумах, напиваться на банкетах и давать глупые интервью для околонаучных кругов. Ему, ещё вполне не старому человеку, хотелось спокойной вдумчивой работы с практическим подтверждением своих теорий. И он с радостью принял предложение, к тому же существенно выиграв в деньгах. Надо ли упоминать, что именно в этом приюте и лечилась Таня. Она узнала своего прежнего любовника с первого взгляда, но не проявила к нему никакого интереса. Доберман же, напротив, весьма обрадовался нежданной встрече, и под предлогом лечения часто приглашал её в свой кабинет и на прогулки по парку, надеясь возродить их общее прошлое. Но все его домогательства успеха не имели. Быстро разобравшись и поняв, какое место занимает Таня среди пациентов, он почти перестал общаться с ней, тем более что в клинике среди медперсонала нашлось немало смазливых молоденьких дамочек. Он всегда был осторожен, этот умный еврей, особенно в любовных похождениях. А Фая умерла. И смерть её была ужасной. Рядом с ней, ещё живой, но безумной, обнаружили разрубленное надвое тело её любовника, Андрея. Видимо, Фая сошла с ума, будучи свидетелем этого ужасного преступления, которое так и не было раскрыто. Она умерла через сутки, сказав странную фразу: «Я получил всё, что ты обещал, и готов к смерти». Конечно, все эти ужасные смерти, начало которым положила Таня, столь нелепым и случайным образом убившая первого близнеца, не остались незамеченными органами правопорядка. В течение всех этих дней вести о разрубленных людях приходили из различных районов города. А после того, как были обнаружены расчленённые тела Отрезка и его банды, был создан целый отдел, объединивший лучших следователей и оперативников. И тут их ждал успех: Отрезок и два его подручных оказались хорошо известными в криминальных кругах наёмными убийцами, которые к тому же находились в международном розыске. Опознали и Олега Петровича, школьного тренера, и Вадима, и Ольгу Маркус. Опознали всех! И на этом успехи розыска закончились. Потратили немало усилий и средств для раскрытия, тем более что среди убитых была одна оперативница, один офицер полиции и один следователь прокуратуры. Неоднократно допрашивали Евгения, его жену Татьяну и любовницу Жанну. Не раз допрашивали и Добермана. Этот умник и тут влез со своей теорией добра и зла. На последнем допросе его внимательно выслушали и больше не беспокоили, решив, что он не совсем нормален. Хотя следователи отметили, что его рассуждения во многом объясняют эти кошмарные убийства. Но те, кто вёл расследование, были людьми умными и опытными, и фантазий в работе не допускали, тем более никакой связи между убитыми обнаружено не было, и не было главного – мотива, а пространные философские рассуждения учёного, пусть и с мировым именем, к делу не подколешь. Правда, всё это подвигло следователей на допросы под гипнозом Тани и особенно Жанны, которая вообще не понимала, что происходит. И тут от показаний обеих женщин повеяло такой необъяснимой жестокостью, такой жуткой мистикой, таким тёмным мракобесием, не имеющим ничего общего с нашим просвещённым временем, что от них, этих показаний, просто отмахнулись и постарались забыть, как ночной кошмар. Тем более что обе дамы были явно не в себе. Особенно Жанна, которая, находясь под гипнозом, всё время сбивалась на какой-то совершенно непонятный язык, и ни один из лингвистов, специально приглашённых, не смог прояснить следствию, на какой именно. Все показания людей, хоть как-то причастных к этим кровавым событиям, ничего не дали. Не дал результатов и розыск, тем более что неясно, кого и где следовало искать. Постепенно всё успокоилось и забылось. И дело об этих ужасных убийствах передали в архив. Но каждую ночь Тане снится один и тот же сон. Густые клубы пыли, в которых неспешно двигаются мулы, запряжённые в повозки, гружённые гранитными плитами, погонщики, нещадно истязающие их кнутами, рабы, понуро бредущие рядом с повозками и получающие свою порцию плетей, стражники, следящие за порядком, соглядатаи, снующие между повозками… Мужчины, женщины, дети, животные – все они возникают из пыли и теряются в пыли. А впереди – старик, одетый в чёрный длинный плащ до пят, с капюшоном, надвинутым на самые глаза, держащий в правой руке посох с человеческий рост, из жёлтого металла. Повелитель уверенно идёт по пустыне и ведёт свой караван, свою судьбу на восток, к точке, где восходит солнце.