Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 1 из 51 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
* * * Любимой Ксении Глава первая Возвращение в ад В яме было темно и душно. Змей продолжал работать лопатой, то и дело заходясь в кашле от едкой пыли. Комья раздробленной породы вылетали за пределы рваной земляной дыры и тут же скатывались обратно, словно стремясь похоронить под собой потревожившего неподатливую почву человека. – Да где же оно, чтоб его?! Ничего не понимаю… – раздраженно пробормотал Змей и грязным запястьем попытался смахнуть со лба пот, который едкими каплями затекал в глаза и мешал сосредоточиться. Но стало только хуже. Хрипло закашлявшись, он сплюнул сгусток черной от забивающейся в рот пыли слюны и продолжил яростно вгрызаться в землю. Немного имелось мест в этих подземельях, среди руды и плотного камня, где можно было копать обыкновенной лопатой. Для таких работ скорее подошли бы отбойный молоток да матерное слово проходчика. Здесь же, у выхода на поверхность, штольню устилал толстый слой отработанной породы. Именно потому Змей выбрал в свое время это место для тайника. Да только есть у тайников одно крайне неприятное свойство – скрываться не только от посторонних любопытных глаз, но в том числе и от своего хозяина. – Давай же, ну! – шептал Змей, с размаху втыкая лоток в почти непробиваемую землю. Звякнуло. Лопата уперлась во что-то твердое. Змей издал победный возглас, принялся рыть активнее – до тех пор, пока на лице его не отразилось недоумение. Щека нервно дернулась. Он искал герметичный металлический ящик с заначкой. А откопал… человеческую голову. Точнее, разложившееся до костей тело в истлевшей одежде, с проломленным черепом и брошенную рядом кирку. Надо полагать, она и звякнула при соприкосновении с лопатой. Не нужно было быть криминалистом, чтобы заметить, что треугольная дыра в голове застывшего навсегда бедолаги идеально соответствует острию кирки. Этого малого, кем бы он ни был, грохнули. Причем за его, Змея, заначку. Которой, разумеется, здесь уже не было. – Да чтоб ты сдох… – устало опустившись на корточки, сказал мертвецу Змей. Лег рядом, вытянувшись, насколько позволяла яма. Вид из нее был – как из могилы. Черт, это ведь и была могила. Змей повернул голову. На него таращилась пустая глазница безмолвного соседа: рот с гнилыми зубами чуть приоткрыт, на черепе с почерневшими остатками кожи – приветливая улыбка, и запашок – не то чтобы «от кутюр». – Прости, приятель, – прошептал Змей. – Нам обоим не повезло. Надо было выбираться, но он смертельно устал. Закрыл глаза и подумал, что надо двигать дальше, здесь ловить было больше нечего. Под ногой что-то звякнуло. Сдвинув ботинок в сторону, Змей заметил сверкнувший в пыли отблеск. Наклонился и поднял монету. Вольфрамовая «десятка». Блестящая, новенькая. Кто мог обронить ее в этих безлюдных катакомбах? Уж не тот ли, кто тащил украденные у него денежки? Он напрасно понадеялся на заначку, оставленную «на черный день», и уже начинал думать, что фортуна окончательно отвернулась от него. И вот – новый шанс. Решил проверить удачу. Щелчком большого пальца подбросил монету, загадав «решку». Поймал, раскрыл ладонь. И даже не удивился, увидев нагло сверкнувшего «орла», роль которого исполняла эмблема Директории. Все-таки его везение имело предел. Злой рок, в принципе, был его верным спутником с момента возвращения. С другой стороны, он и не привык полагаться на удачу. Да и не было пока повода расслабляться. В бледном свете плафона рассмотрел увесистый металлический диск с символикой Директории. Сцепленные в единый механизм шестерни являлись символом общего труда во имя единой цели. Однако простым людом символ этот трактовался иначе: мол, все мы безвольные шестеренки бездушной подземной машины; можно сколько угодно болтать о всеобщем благе, если не знать, что есть кто-то, дергающий за рычаги чудовищного механизма исключительно во имя собственных интересов. Там, на элитных уровнях, плевать хотели на тех, кто обеспечивал их сытую и беззаботную жизнь. Неудивительно, что в последнее время этот механизм, хорошо смазанный потом и кровью, пошел вразнос. И обилие кровавой «смазки» уже не помогало. Все становилось только хуже. Он видел висящих на ржавом рельсе фермеров – потеряв урожай, отравленный черной водой, они не стали ждать голодной смерти. Видел сожженных из огнеметов рабочих – они всего лишь осмелились требовать чистого воздуха. Видел расчлененные тела и разрисованные запекшейся кровью стены – в Мрачных Норах гадали на человеческих внутренностях, после чего пожирали мясо. Много чего и раньше творилось в угрюмых недрах Карфагена, но лишь теперь стыдливо заметенная под ковер грязь стала расползаться, стремясь замарать каждого. Только здесь, в заброшенных туннелях, ничего не изменилось. Что может измениться в бесконечной сети бетонных нор? Темный коридор с подтеками битума и разводами белесого осадка на покатых стенах оставался таковым с момента постройки еще до Катастрофы. Единственный треснутый плафон на сотню шагов, лужи черной воды под ногами… Разве что воздух стал еще более затхлым – наверное, стала барахлить вентиляция. Не очень хорошие новости, если не брать в расчет куда более неприятные. Его не было в Карфагене около месяца. Черная вода, прибывающая от подножия Запретной горы, затопила нижние уровни двух секторов, уничтожая урожай гидропонных ферм – а это уже грозило тотальным голодом. Западный сектор, в котором Змей рассчитывал отсидеться и перевести дух после длительной вылазки, обезлюдел. Даже авторитетные ребята из касты неприкасаемых, державшие в своих руках тамошние заводские дела, горнодобычу, торговлю едой и «кисляком», покинули свое некогда теплое местечко. Перемены были тревожные, особенно для этого хрупкого мира ограниченных ресурсов. Самое время, чтобы прислушаться к тому, кто принес надежду. Но… Местные таращились на него, словно на диковинного зверя. Он не скупился в описаниях того, что видел собственными глазами там, на поверхности. Но люди странные существа: они до последнего упираются в своих закостенелых представлениях, отказываясь воспринимать то, что не сочетается с привычным укладом. Они не верили ему. А может, верили – но просто боялись себе в этом признаться. Людям не нужна была надежда. Им нужен был их темный, душный, зато сравнительно теплый и удобный, как разношенные ботинки, мирок. Его они не променяли бы на пугающие перспективы. Если, конечно, сама жизнь не дала бы под зад увесистого пинка. То, что он наблюдал, было похоже даже не на тот самый жизненный пинок – это было натуральное избиение ногами, с кровавым месивом и отбитыми почками. И дело теперь было, наверное, не в тупом человеческом упрямстве. Просто бывает так, что, вместо того чтобы бежать, искать спасение, люди впадают в ступор, когда отчаяние берет верх над здравым смыслом.
Больше всего он боялся заразиться ощущением безнадежности, охватившим задыхавшиеся от перенаселенности уровни. Если раньше он был здесь кум королю, ногой открывал все двери, забыв, что такое нужда, то теперь желудок у него сводило голодными спазмами. Пустой карман, правда, чуть утяжелила единственная монета в десять фрамов – негусто по нынешним временам, учитывая резко взлетевшие цены на жратву. А набить брюхо было бы очень кстати – он двое суток ничего не ел, пробираясь тайными тропами из дальних секторов. В Центральном же секторе, куда он направлялся, этой увесистой монеты могло не хватить и на пустую лепешку, не говоря о начинке из грибов и крысятины. Однако десять фрамов могли увеличиться самым удивительным образом – если владеть кое-какими полезными приемами. Самое время было заглянуть в притон. Здесь играли в «очко». Заведение самого низкого пошиба нашлось на границе сектора, и, как водится, находилось оно в неучтенной норе, продолбленной в нарушение техники безопасности между двенадцатым и одиннадцатым уровнями. Пробили эту грязную червоточину в скальной породе, видимо, совсем недавно. В последнее время из-за наплыва беженцев из дальних секторов проблема перенаселения заставила карфагенцев стихийно изменять принятую здесь стройную систему уровней. Неспроста этих опасных захватчиков неучтенных объемов пространства прозвали «термитами»: они точили гору, как насекомые, превращая монолит в зыбкую трухлявую массу. Помимо всего прочего, это грозило обрушением незаконно выгрызаемых в толще горы пространств. Но, видимо, у Директории не оставалось уже сил контролировать демографические процессы, набиравшие все более стихийный характер. Сейчас это меньше всего волновало Змея. Он надеялся сорвать куш. – Разменяешь десятку? – спросил он у человека за импровизированным карточным столиком. Тот ловко манипулировал карточной колодой, выполняя роль крупье или, применительно к данной версии «блэк-джека», – банкира. Азартные игры в Центральном секторе были запрещены, но всегда культивировались под опекой группировок неприкасаемых. Теперь же пришлые занимались этим самостоятельно, даже не думая отстегивать полагающийся процент в общак. Совсем страх потеряли. – Мелко плаваешь, – отозвался банкир, оглядывая Змея с головы до ног. – Бармен берет вещи под залог. Куртец у тебя ничего. Кожа? Натюрель? – Натюрель. Только куртец мне еще пригодится. Начну все-таки с десятки. Так разменяешь? Банкир молча, с кривой усмешкой взял у Змея десятку и выдвинул перед собой столбик мелких монет. Сообщил: – У меня минимальный вход – пять монет в банк. С твоим можешь рассчитывать на один тур. – Идет, – отозвался Змей. Банкир был похож на черта, чудом вырвавшегося из преисподней сквозь щель в мясорубке: изрезанное шрамами черное лицо, единственный выпученный, налитый кровью глаз, торчащие в стороны клочья грязных серых волос, руки со следами ожогов, на одной из которых не хватало пальцев. При этом одет он был с вызывающим бродяжьим шиком: видавший виды твидовый пиджак, некогда белая рубашка и самая натуральная «бабочка», лоснящаяся непонятным оттенком сиреневого. Что поражало больше всего – на грязных манжетах, торчавших из коротковатых рукавов, у этого типа были самые настоящие золотые запонки со сверкающими камешками. Может, золото и камни были фальшивые, но это не отменяло странного, совершенного неуместного здесь стиля, невольно вызывавшего уважение и оторопь. Хотя опытный взгляд посредника сразу отметил чуть оттопыренный карман пиджака. Заточка, нож, а то и ствол у этого красавца наверняка были под рукой. Сам же типаж банкира не давал повода усомниться: этот пустит клиенту кровь не задумываясь. Так что запонки не должны были никого вводить в заблуждение. Банкир тоже сразу оценил клиента, сверкнув взглядом по татуировкам на щеках Змея, но виду не подал. Был он не из местных, во всяком случае, Змей видел его впервые. Но знаки неприкасаемого на лице посетителя крупье были наверняка известны. И то, что этот щеголь вел себя так дерзко, означало лишь то, что чужаки уверились в своей безнаказанности. Потеря устоявшимися группировками контроля над уровнями грозила новым кровавым переделом. Голодранцы с окраин не соображали, во что лезут, а потому не знали страха и не имели представления о понятиях неприкасаемых. Среди пришлых было полно беспредельщиков, готовых убивать за кусок хлеба и первую понравившуюся вещь. Сами они дохли как мухи от рук таких же беспредельщиков, но другим от того было не легче: с нарастанием проблем «сносить крышу» стало у многих, и привычные для неприкасаемых методы устрашения грозили в скором времени перестать работать – любая мать за своего ребенка способна перегрызть горло самому страшному бандиту. Тем не менее, сейчас крутить носом со своей жалкой десяткой Змею не приходилось. Он следил за ловко мелькавшими пальцами банкира. Этот тип свое дело знал. Колода со смачным треском легла на покрытый грязным сукном стол рядом с банком из десяти монет. – Сдвинешь? – Сдавай, – спокойно сказал Змей. Банкир сдал по карте. Змей посмотрел. «Семерка». Положил монету, сказал: – Еще. В банк ушло еще две монеты. Крупье сдал ему последовательно «десятку» и «короля». Чистое «двадцать одно». У франта оказалось «двадцать», и Змей сгреб банк, став на восемь фрамов богаче. Невесть какое богатство, конечно, но лицо у банкира вытянулось, хоть он и пытался демонстрировать равнодушие. – Повторим? – предложил клиент. И положил в банк столбик из десяти монет. Крупье с кривой улыбкой ответил, пополнив банк до двадцати. Второй тур также остался за Змеем. Это была чистая удача, которую он до поры до времени берег самым суеверным образом, играя на деньги лишь в крайнем случае. Сказалась школа старого «каталы» по прозвищу Свищ, который использовал его, еще сопливого мальчишку, для отработки своих грязных приемчиков. Иногда этот опыт очень даже пригождался. Справа присел шустрый грязноватый мужичонка с бегающими глазами, до этого дувший в углу какое-то пойло из плохо обожженной глиняной кружки: – В «очко» режетесь? А можно с вами? Мужичонка изо всех сил изображал неловкость и любопытство новичка: – Сам-то я играю не очень, но всегда хотел попробовать. Слева на хлипкую табуретку грузно опустился мрачный громила с вонючей самокруткой в зубах, пыхнув ядовитым дымом и процедив сквозь зубы: – Я тоже хочу.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!