— Нет, много смертей. Хаос… — Я получу, что хочу? Жрец одаривает его долгим взглядом, мысленно взвешивая каждое слово, ведь перед ним стоит человек, судьба которого — встать за штурвал корабля, несущегося на рифы. А получится ли у него предотвратить катастрофу, ритуал не показал. — Ты получишь наивысшую власть, но не сразу, и будут трудности. — Спасибо. Проводи меня. * * * Вместо того, чтобы лететь на совет директоров в Британию или выполнить обещание и повезти детей на летающий остров, Гамилькар отправляется в резиденцию, занимающую огромную территорию на первой ступени пятого уровня. Его там ждет Дияла. Ждет каждый день. Едва он переступает порог, Дия бросается ему на шею. Целуя в губы, Гамилькар берет ее за руки, отстраняется, ласкает взглядом. Она — совершенство. Бронзовые волосы волной, изумрудные глаза, чувственные губы и снежно-белая кожа, а тело — творение воли божественного скульптора. Но главное, она — сама любовь. Увидев ее анкету на сайте «В добрые руки», он оплатил лот без раздумий и долгих три месяца был счастлив. — Чего ты хочешь, родная? — шепчет он, гладя ее щеку. — Я хочу быть с тобой — всегда. — Ты и так со мной. Желай. Исполню любой каприз: бриллианты, остров… Ты ж не видела мира и не купалась в океане. Летим! Дия округляет глаза. — Но я не собрана. — Летим. Все недостающее купим по дороге. Гамилькар мог бы пожертвовать контрольный пакет акций какой-нибудь своей компании, мог бы отдать один из островов или нефтяных вышек, но завтра он купит новую — это не жертва, а подачка, Ваал не примет ее. Даже если пожертвует корпорацией «Тау», это будет не то. Самое дорогое, что есть у Гамилькара — Дияла. Рабыня с самых низов, где тоже рождаются жемчужины. У него есть сутки, завтра он отдаст Диялу Величайшему, чтобы воплощенная Танит обратила на него свой взор. И эти сутки Дияла должна купаться в счастье. [1]А капелла — Пение без звукового сопровождения Глава 5 Условный рефлекс Уже после встречи с Рэем я понимаю, почему он так скрывается: здесь повсюду камеры, нас пишут даже в туалете, потому мыться хожу, когда в душе выключают свет, и спать ложусь одетым. С каждым днем все больше убеждаюсь, что мой план обречен на провал: вокруг меня примитивные зверобогие, самым продвинутым был Титус, но до него хрен доберешься. Но все-таки я тут не зря: многое узнал и лучше изучил врага, Рэя встретил. Вечером вторника, стоя в очереди за похлебкой, я так погружен в себя, что не сразу узнаю повариху, насыпающую еду в тарелку. Если бы она ко мне не обратилась, так и не вспомнил бы Арбеллу, девушку, которой я невольно помог в метро. — Привет! — восклицает она. — Вот уж не думала, что встречу тебя здесь! — Да уж. Мир тесен, — бормочу в ответ, в отличие от нее, встреча меня не радует, а напоминает о том, что я себе не принадлежу. Она склоняется над стойкой, демонстрируя декольте, и бормочет, воровато оглядываясь: — Приходи ко мне после девяти, комната четыреста двенадцать, сделаю тебе вызов. Просто приложи браслет к сенсору лифта, охранники пропустят. Есть что сказать. Это серьезно. Увидев кого-то, она возвращает лицу беззаботное выражение, посылает мне воздушный поцелуй и отворачивается. Сейчас не до женщин, но решаю идти — вдруг у нее интересная информация. В моей комнате мужики все так же смотрят реалити-шоу, но в воздухе будто бы звенит напряжение, так и кажется, что молнией долбанет. Блин и Кривоногий поглядывают краем глаза, но они все время на меня так косят, а сегодня их враждебность ощущается особенно остро. Может, послать все к хренам и свалить? Так и сделаю, завтра перетру с бригадиром, чтоб меня отсюда выпустили, сегодня уже поздно, но прежде поговорю с девчонкой — вдруг что важное скажет. На этаже, где обитают женщины, все так же, как у нас, только комнат меньше, коридор короче и заканчивается стеной, а не запретной дверью. Выхожу из лифта, охранник проверяет, сделали ли мне вызов, желает хорошо провести ночь и указывает, где находится нужная комната. Встретившиеся в коридоре женщины, все молодые и привлекательные, смотрят с интересом, я прикладываю браслет к нужной двери и прохожу внутрь. Арбелла уже ждет, свежая, надушенная и накрашенная. На ней шорты до середины бедра и майка в обтяжку, выгодно подчеркивающая формы, но мне не интересны зверобогие, как бы привлекательно они не выглядели. Любой зверобогий — потенциальный враг. — Привет! — Она обезоруживающе улыбается. — Что ты хотела сказать? — Вот так сразу? Даже не присядешь, — она хлопает по заправленной постели рядом с собой, но остаюсь стоять. — Ты очень выделяешься. Говорят, из какой-то лаборатории сбежала толпа гемодов, их теперь все ищут. Твои соседи по комнате уверены, что ты один из них, и собираются тебя сдать ловцам. Бригадир вмазан. Хмыкаю. — Их ждет разочарование. А ты тоже думаешь, что я — гемод? Она пожимает плечами. — Мне все равно. Ты перевернул мой мир. Никто ничего не делает просто так, а ты… В тот момент мне не хотелось жить, я ехала и думала о том, что не могу так больше. А тут еще и воры… — Она говорит сбивчиво, покусывая губы, теребит край покрывала. — Но появился ты. Я не думала, что можно рисковать ради незнакомого человека и потом не лезть в постель, не просить вознаграждение. Сделать добро, развернуться и уйти. Это — чудо. И если есть такие, как ты, значит, мир не так уж и плох. И в нем можно жить. Поначалу мне хотелось оборвать ее и сказать, что мотив у меня был, да еще какой, и да, никто ничего просто так не делает. Но в какой-то момент ее ощущения снова передаются мне, и я смотрю на себя ее глазами: у меня разве что белые крылья за спиной не трепещут и нимб не сияет. Она смотрит на меня как на ожившее божество, изливает благодарность, как может. И я знаю, что если мне будет угрожать опасность, она с готовностью отдаст жизнь. Даже не за меня — за веру в лучшее. Впервые в жизни вижу перед собой не зверобогую, а человека — уставшего, забитого, покореженного. С такими же чувствами и надеждами. Если признаюсь, что я трикстер, и позову с собой, она пойдет, и плевать ей на Ваала. — Спасибо, что предупредила, Арбелла. — Я успела сказать свое имя? — удивляется она. — Не помню когда. А ты… Вот я и проговорился, теперь надо выкручиваться и быть осторожнее впредь. — Ты еще в метро представилась. Я — Леон. — Они подождут, когда ты выйдешь, попытаются парализовать и сдать ловцам. Здесь не нападают, потому что охранники отожмут вознаграждение, которое полагается за голову беглеца. Только не спрашивай, как я узнала. И да, у них есть парализаторы. С одной стороны, опасаться мне нечего, я ведь не гемод. Но с другой — это прямая угроза жизни: если у них все получится, и они начнут меня осматривать, увидят, что у меня нет татуировки… Надо увольняться, и побыстрее. Протяжно воет гудок, сигнализирующий отбой. — Может, останешься? — Она кокетливо склоняет голову набок. — Я не испугаюсь, даже если у тебя перепонки и чешуя. Усмехаюсь. Девушка до сих пор считает меня гемодом. Неужели и правда так выделяюсь? Надеюсь, Рэй поможет вернуть мою жизнь, и я пойду к своим. — Ты ошибаешься, я обычный человек, — улыбаюсь я и зачем-то глажу ее по волосам. — Будь счастлива. — Вот уж не обычный… — бросает она в спину. * * * Прошлой ночью мне снилась Гитель, ее пушистые волосы, наша берлога, дети… Я проснулся с ощущением щемящей тоски. Сегодня я видел красочный незнакомый мир: дома-свечки размером с наш зиккурат, парки прямо на земле, сотни… тысячи счастливых людей. Гигантские голограммы, диковинные флаеры и множество антенн в форме полумесяцев. Сперва, лишенный тела, я смотрел на город сверху, а потом меня потянуло вниз. Мгновение — и я ток, бегущий по проводам, поток частиц, текущий из одного мира в другой. Перед глазами вспыхивает текст на незнакомом языке: «Carthaginem esse delendam», но я понимаю смысл: Карфаген должен быть разрушен. И вот я в привычном мире. Вроде станция метро, а вроде и нет. Навстречу течет поток людей в серых робах, и я вижу удаляющуюся хрупкую девушку с черными волосами. Мне нужно… просто жизненно необходимо к ней! Она нужна мне как вода, как воздух, она — смысл всего. Девушка теряется за спинами, исчезает, и из груди будто бы вырывают сердце, я бегу к ней, расшвыривая людей, кричу, зову ее… И просыпаюсь по гудку с тоской еще более острой, чем вчера. Ощущение, что я — раненая птица, взглядом провожающая стаю. Вместе со сном уходит что-то важное, из памяти стирается имя, лицо… Кто она? Меня до сих пор к ней так тянет, что если бы знал, где ее искать, бросился бы сломя голову. Чтобы удержать волшебный образ, безумно хочется нарисовать ее лицо, но я не помню его! Вместо столовой топаю к лифтам, ведущим вниз, туда, где приемная, отстегиваю браслет и сдаю охраннику.