Глава 1 Трикстеры Здесь, на нулевом этаже зиккурата, в цоколе, нет ветра, лишь затхлый подземный сквозняк, бетонные коридоры с трубами, обмотанными изоляцией, тусклый свет и запах плесени. Раздетые до трусов десятилетки, принимающие ванны ультрафиолета под специальными лампами, установленными в тупиковой комнате, радостно корчатся, изображают ходячих мертвецов. Тощие, не видящие солнца, они и правда напоминают зомби. Дети пытаются достать Кэрри, залегшую за огромной трубой теплотрассы, она отбивается палкой. Только Барка сидит на бетонном полу под лампой, поглядывает на остальных с завистью. Во время прошлого налета зверобогих он упал с высоты на арматуру, в нескольких местах сломал ногу. Враги не захотели с ним возиться или посчитали мертвым, иначе он нашел бы смерть в огненной утробе ненасытного бога, как и все пленники зверобогих. — Мооозг! Мооозг! — радостно вопят восемь детей внизу. Кэрри замечает меня первой, округляет глаза и испуганно восклицает: — Леон пришел! Дети замирают, дружно оборачиваются и начинают одеваться, Кэрри тоже покидает убежище. Становлюсь посреди помещения, скрестив руки на груди, жду, когда они оденутся. Дети — будущее нашей стаи, моя задача — вырастить их воинами, зажечь в них искру Шахара. Хлопаю в ладоши: — Осталось десять секунд. Девять. Восемь… Они успевают одеться за семь секунд. Вывожу их в просторный тренировочный зал, где трубы тянутся под потолком, а к ним прикреплены всевозможные лестницы, канаты, снаряды, тросы. Среди моих подопечных пять кинетиков, два псионика, трое детей еще не зажгли искру Шахара. Старейшины склоняются к тому, что они так и останутся простыми, я думаю иначе: если дать им шанс, дети, как и я, станут техно, а умение выводить из строя вражеские механизмы гораздо важнее мысленного швыряния камней. — Моя троица, подойдите сюда, — я хлопаю по бедру, подзывая девочку и двух мальчиков. — Остальные — три круга на тренажерах! Начали. Среди непроявленных и загипсованный Барка, в котором я вижу большой потенциал. А может, и не вижу, может, просто подозреваю, что именно этот мальчишка — наш с Гитель сын. Как ни старайся, чтобы все дети были общими, все равно природа вынуждает искать свое, родное. Вручаю им по игрушечному пистолету, стреляющему пластиковыми пулями, достаю пульт управления, и из-за нагромождения коробок выезжает крупный игрушечный танк, который больно бьет электроразрядами. Я сам его перепрошивал, механизм развивает скорость, достаточную, чтобы догнать ребенка. В одиннадцать лет я не проявился и был записан в простые. Но во время облавы меня взяли зверобогие, и это сработало триггером: мне так не хотелось, чтобы меня сожрал их чудовищный бог, что пробудились спящие способности, и я умудрился ножом вывести из строя экзоскелет нападавшего, который меня тащил, и сбежать. То ли от страха, то ли от злости в голове что-то щелкнуло, и пластины на груди экзоскелета подсветились зеленым, словно сам наш защитник Шахар показал, куда бить, чтоб наверняка. И с тех пор так было всегда: уязвимое место механизма высвечивалось зеленым, а если система сломана, красным обозначалась поломка. За шесть лет я выявил восемь техно, подобных мне, а значит, трикстеры стали намного сильнее. Пока основная группа с радостным воем проходила специально сконструированный для них киллхаус, я тренировал потенциальных техно: они должны были обнаружить слабое место игрушечного танка и ликвидировать машину. Чтобы мотивировать подопечных, я сделал, чтоб танк больно бил разрядами. Жестоко, но только так возможно пробудить в детях спящие способности. Первой танк атаковал смуглую Райлин. Пока она удирала, мальчишки расстреливали машину — безрезультатно. Упершись в стену, девочка наконец начала стрелять. Я специально сделал уязвимость танка в труднодоступном месте, чтоб попадание не было случайностью. Райлин не справилась с заданием и получила разряд, разинула рот, но не закричала. Настоящий воин растет! Направляю танк на Барку, он вяло отстреливается, пятится, подволакивая ногу в гипсе. Танк набирает скорость, прет на него. Мальчик падает, но не выпускает пистолет, его лицо искажается от боли. Гусеницы у танка тяжелые, железные, они вполне могут порвать кожу. Барка знает, что я не остановлю машину. Дети боятся меня, считают кровожадным монстром. По лицу мальчика пробегает тень, он делает всего два выстрела, и танк останавливается. Доносятся аплодисменты. Дети, проходящие третий круг тренажеров, замирают, пытаясь понять, кто же хлопает. Из темноты к Барке бросается Гитель, поднимает его сильными руками, кружит. — Ты смог! Какой ты молодец. А я смотрю на них и пытаюсь найти сходство: он черноволос, как я, но кудряв, как Гитель. Разрез глаз, как у меня, но цвет — зеленый, а не темно-карий… Стоп! Не факт, что наш сын — именно он. Может, у нас вообще родилась дочь, и это, например, Райлин, получившая разряд. Или кто-то из детей, которые, пользуясь передышкой, катаются на канатах, изображая обезьян, которых никогда не видели вживую. Поставив Барку, Гитель треплет его по голове, оборачивается ко мне. — Неужели ты не остановил бы танк? У Барки нога сломана! Это могло его покалечить! — Ты знаешь ответ, — говорю я и даю детям команду продолжать. Мне не нравится мучить детей, но способности техно пробуждаются только через боль и преодоление. А если все те дети, которых мы записывали в простые, — с потенциалом техно, то скоро нам будет что противопоставить зверобогим, у которых такого дара нет. Да что там говорить, у них вообще нет каких-то особых умений, видимо, Ваал боится конкуренции и не одаривает подопечных, предпочитает решать все сам. Только мы, трикстеры, — избранный народ, за что уже тысячи лет терпим гонения. Барка раздувается от гордости. Еще бы! Только вчера он был простым, а теперь — надежда и опора трикстеров! Гитель дожидается окончания тренировки и уводит подопечных на обед, а я в приподнятом настроении отправляюсь домой — в одно из тупиковых ответвлений нулевого этажа. Бетонные стены я разрисовал яркими диковинными пейзажами — чтобы хоть как-то скрасить существование под землей. Картины — моя сила и слабость, ничто так не дисциплинирует и не успокаивает, как живопись. Вдоль одной стены тянутся трубы с горячей водой, на которых я оборудовал кровать, напротив — огромный самодельный шкаф с книгами и одеждой, рядом с ним — реставрированный старинный сундук с оружием: плазменными пушками Гитель и моим разнокалиберным огнестрелом. Барка — мой девятый выявленный техно. Четыре человека — за последний год. Первому и самому старшему сейчас пятнадцать. Еще три года, и подрастут остальные, будет боевой отряд. Если это не рост моего мастерства как наставника, а наша эволюция, то есть надежда, что скоро трикстеры выберутся из подземелий и мир вздрогнет. Перевожу взгляд на потолок, где потрескивает люминесцентная лампа, подсвечивая нарисованное темное небо с сияющей звездой, и улыбаюсь. Спасибо тебе, Шахар, за то, что у моего народа появилась надежда после тысячелетий гонений! Завтра я не смогу заниматься детьми. Черноротые с первого уровня донесли, что поблизости приземлится груженый транспортник, и нам будет чем поживиться. Черноротым, само собой, тоже перепадет, иначе какой смысл этим примитивным тварям нам стучать? Сажусь на ноутбук, открываю файл, где делаю зашифрованные заметки по техно, описываю сегодняшнюю ситуацию. Переношу на флешку. Удаляю файл. Нельзя, чтобы информация о том, что мы крепнем, попала к зверобогим — начнется тотальная зачистка. На заставке у меня звездное небо, оно гипнотизирует, манит… Звезды смазываются, оставляя вытянутые штрихи. Световые нити сплетаются в мужское лицо, оно проступает из экрана, обретает материальность. Ощущение, что я куда-то падаю. Сперва перехватывает дыхание и подступает паника, но будто перышком проводят по разуму, и я успокаиваюсь. Это просто странный сон, в котором из экрана ко мне лезет какой-то непонятный мужик. Вот он уже стоит в середине комнаты, обводя взглядом стены и покачиваясь с пятки на носок. Над ним плывут символы, смысл которых я не могу уловить. Цвет символов такой же, как у механизмов, когда дар техно подсвечивает уязвимое место. Одет незнакомец в пятнистые зеленые штаны и куртку — как обычный рабочий. Он переводит на меня взгляд. — Привет, Леон. Я ненадолго. Мотаю головой, щипаю себя за руку, но проснуться не получается. Все происходит как на самом деле. Задаю тупейший вопрос: — Ты кто? — У меня много имен, — вкрадчиво произносит незнакомец, и по его невыразительному лицу бегут волны, как от камня, брошенного в воду, проступают другие черты, теперь это зеленоглазый блондин, и его раскосые глаза сияют, будто звезды. — А времени мало. Скоро произойдет одно событие… неприятное. Ты потеряешь все, что любишь, чтобы обрести гораздо большее… От его слов в душе вскипает злость. — Ты говоришь, как сраный Ваалов прислужник! Я не согласен терять! И жертвовать ничем не буду. Незнакомец морщится, вскидывает руку. — Тсс! Сколько эмоций. Ты должен понять. Ты точно так же раскрываешь спящие таланты у своих детей. — Он к чему-то прислушивается, смотрит сквозь потолок и торопливо заканчивает: — У нас нет другого выбора. Просто знай: так надо, от тебя многое зависит, и мы верим в тебя. Ваш мир устал от богов, а боги устали от вас. И да, мы знакомы. Он щелкает пальцами и исчезает, остается лишь белесый огонек, перемещается выше, сливается со звездой, нарисованной на потолке. На его месте остаются символы, складываются в понятные буквы: Шахар Высшая сущность первого порядка — Шахар⁈ — срывается с моих губ, и буквы светлеют, исчезают. Мотаю головой, избавляясь от наваждения. Так это был ни хрена не сон⁈ Меня раздирают противоречивые чувства. С одной стороны, самолюбие противным голосом скрежещет: «Вот видишь, ты великий избранный» — а с другой, здравый смысл крутит пальцем у виска: «Ты уже с богами разговариваешь? Крысы мозги обгрызли?» И совсем тоненький голосок ребенка, который живет в каждом взрослом, пищит: «Как ты мог бога сраным обозвать?» И уже взрослый я ему возражает: «А чего он оделся, как черноротый? Откуда мне знать, что вот это — Шахар, а не глюк?» Смотрю на часы: тринадцать тридцать, время обеда. Кладу флешку с заметками в тайник и мысленно рисую план, чем буду заниматься весь день. Мне нужно подняться на поверхность и досконально изучить местность, куда сядет транспортник. Желательно — снять на камеру. Трикстер всегда должен быть готов принять бой и если надо — умереть, потому у каждого взрослого в нагрудном кармане — шприц-тюбик со смертельной дозой цианида, два пистолета, нож, противогаз, патроны. Налет зверобогих может произойти в любой момент, в свои тридцать один я пережил двадцать два. Семнадцать — как боец. Каждый налет обозначался звеном татуированной цепи, обвивающей руку — двадцать два звена как партии, выигранные у смерти. На моем счету пять флаеров и двадцать шесть уничтоженных экзоскелетов — больше, чем у сорокалетнего старожила Кена. И если раньше мы просто убегали, огрызались, только если нас загоняли в угол, как крысы, то теперь благодаря способностям техно — бьем в ответ. И появление Шахара обнадеживает меня, придает сил и уверенности, что наш народ не брошен на произвол судьбы. Столовая представляет собой длинную бетонную трубу с выровненным полом, в стенах — множество карманов, шахты, ведущие наверх, переплетающиеся провода, трубы и десятки ходов, разбегающихся в стороны — к комнатам, складам, прочим помещениям. Тянет жареным, отчего в животе урчит. Я ускоряю шаг, запахи усиливаются. Вскоре появляются звуки — равномерный гул голосов, звон алюминиевых ложек. Тонко, на одной ноте визжит маленький ребенок: — Я не будю это есть. Не будю. Аааааа! А вот и столовая, разделенная на две части: детскую дальше и взрослую ближе ко мне. Раздаточная, где выстроилась очередь из четырех человек, посередине. Ребенок продолжает орать, и в голове свербит от его визга. Здороваюсь с теми, кого сегодня не видел, беру тарелку, ложку и кусок лепешки, ставлю это все на поднос, подталкиваю его к молоденькой круглолицей Наоми. Она плюхает два бурых сгустка с коричневыми вкраплениями и виновато пожимает плечами: — Остатки гороховой крупы, картофель, лук, синт. Плюс витамины и микроэлементы. Наоми была моей ученицей и так и осталась простой. Бедолага до сих пор меня боится. Благодарю ее, сажусь за столик со Стариком Кеном, лишившимся левой кисти во время последней облавы, отправляю в рот обед… И понимаю орущего ребенка. Каша напоминает сырую землю, проще ее выплюнуть, но заставляю себя съесть все. Мы должны быть сильными, а питательных веществ в ней достаточно. Ничего, завтра мы возьмем транспортник, и у нас появится нормальная вкусная еда. Мы больше не будем жрать эту землю вперемешку со мхом. Одним — солнце и небо, другим — сырость, плесень и ржавые трубы, одним — властвовать и жрать деликатесы, другим — пухнуть с голоду и давиться синтетическим дерьмом. Одним — повелевать и карать, другим — убегать и прятаться. Скоро это закончится. Когда я был мальчишкой, в нашей стае было тридцать шесть человек. Теперь нас восемьдесят, и в это есть мой огромный вклад. Воспитатели поднимают своих подопечных и ведут к выходу. Нахожу взглядом Гитель, она жестами велит детям убирать со стола. Моя женщина — ментал, она чувствует мое внимание, поворачивает голову, улыбается и кивает. Столько тепла в ее улыбке, столько нерастраченной материнской нежности, что на душе теплеет. Понимаю, что это внушение, без поддержки менталов нам было бы тошно жить. Дети вереницей муравьев несут тарелки в мойку, я тоже поднимаюсь, слышу подозрительный посторонний гул — словно ток бежит по проводам, напрягаюсь, пытаюсь понять, откуда он. Трубы гудят по-другому. Доносится скрежет, шлепки шагов, скрип… Облава⁈